Чужой счет - Бегларян Ашот. Страница 9

Врача не было. Ему позвонили, предупредив, что пациент умирает. Он обещал придти лишь к утру, наказав дежурной медсестре сделать укол и следить за капельницей.

Медсестра входила каждые полчаса, делала с меланхоличным видом то, что назначил врач, и, прождав ради приличия минут пять, уходила к себе в соседнюю комнату — подремать. Потом снова приходила, смотрела как по прозрачной жиле капельницы, похожей на человеческую, течет неторопливая жидкость, трогала и поправляла стойку и саму капельницу… Он глядел вслед уходящей сутуловатой медсестре и думал, как трудно работать в этом мрачном переправочном пункте из жизни в смерть и как тяжело умирать в царящем здесь холоде и безнадежности.

— Хорошо, что ты рядом… — прошептала ему двоюродная сестра. — Иначе я выбросилась бы в окно…

Он не ответил, продолжая сжимать в своей ладони уже сдающуюся руку.

На соседних койках лежали еще трое больных — старушкам было уже за семьдесят.

Практически их ждала та же участь — просто, жизнь их, а вернее, смерть, была растянута во времени. Словно понимая это, они продолжали спать, делая вид, что не замечают присутствия в палате смерти и человеческого страдания. И лишь старушка напротив проявила участие в происходящем, подвинувшись и пригласив сходящую с ума дочь умирающей прикорнуть у себя на койке.

Он держал руку, из которой почти уже вышла жизнь и вместо крови (умирающая страдала лейкемией) текла жидкость, выдавливаемая капельницей из себя. Эта маленькая, невесомая рука неизменно дарила окружающим радость и тепло, не уставая и не оскудевая никогда… Теперь смерть заявляла свое право на эту заботливую и любящую руку, и она медленно уступала ей.

«Отчего с такой болью разрываются невидимые нити, связывающие человека с жизнью, и почему так жестоко обходится напоследок жизнь с людьми, в которых сама жила на протяжении десятилетий? Разве она, эта добрая и безобидная женщина, заслуживает таких странных и ужасных мучений, — он держал безвольную руку умирающей в своей крепкой ладони и пытался понять, в чем секрет силы жизни, где берет свое начало эта сила и куда уходит. — Почему человек не остается вечно молодым и сильным на протяжении всей отпущенной ему жизни?.. Ведь чем взрослее человек, тем беззащитней он перед жизнью. И не было бы разумнее, если бы дожив до сорока, люди умирали, а вернее, исчезали или растворялись в воздухе в расцвете сил и здоровья, чтобы никто не стал свидетелем их агонии, беззащитности, стыда и унижения перед смертью. Ведь в такие минуты сама жизнь кажется жалкой и бессмысленной…» Когда забрежжил рассвет, подошли и другие родственники. Он вышел на больничный двор и закурил.

«Странная вещь — смерть… Как можно вдруг перестать быть хозяином своих ощущений, чувств и переживаний?… Не владеть каждым движением тела и души… Не быть хозяином самого себя, своего естества… Не чувствовать более себя, отречься от себя, того не желая… Превратиться в ничто — навеки раствориться в великом Ничто… Лишиться даже такого вот маленького и странного удовольствия, как потягивать эту дурно пахнущую, дрянную сигаретку… Это непонятно и ужасно…» — думал он, стараясь не слышать стенаний, доносящихся сверху.

Смерть, забрав свое, ушла. На душе оставались пустота, обида и какая-то невысказанность.

2001 год

Одиночество, или Разбитое зеркало

Почувствовав внезапную слабость в членах, Он опустился на диванчик напротив трюмо. В глубине изрядно запылившегося зеркала отражался крайне худой и заросший субъект. Сейчас, в минуту недомогания, Он ощутил себя как никогда одиноким — покинутым, обманутым, стертым… А ведь Он так торопился жить, страстно продвигаясь к цели и предвкушая с замиранием сердца, что вот-вот будет признан наконец и, купаясь в лучах собственной славы, станет великодушно дарить окружающим тепло и радость!.. В действительности все оказалось не так.

Теперь, в неполные свои тридцать пять, Он пришел к выводу, что в погоне за недостижимым растратил почти всего себя. Слава, лишь коснувшись своим невесомым крылом, ускользнула, оставив после себя обманчивую розовую дымку. Окружающие же не поняли и не простили Ему «вечного его желания отличиться». Когда Его покинула и женщина, обещавшая стать спутницей жизни и делить с ним все горести и радости, что-то вдруг сломалось внутри. Он пристрастился к спиртному, и опасная трясина медленно засосала его. Вино давало лишь временное облегчение, а отрезвление бывало страшно болезненным… Он чувствовал себя живым трупом, не нужным никому и, что ужаснее всего, самому себе…

Оправившись от внезапного недомогания, Он поднял голову и только тут заметил, что субъект в зеркале, который по идее должен был быть его отражением, не полулежит, как он, безвольно развалившись, а стоит, непринужденно облокотившись на спинку диванчика. «Это не я!» — лихорадочно пронеслось в голове. Он протер глаза и даже ущипнул себя, как это водится, чтобы убедиться, что не бредит. Но Отражение продолжало стоять в прежней позе, и лишь, как показалось ему, скривило губы в ироничную складку.

— Нет, это не я… — произнес Он вслух, резко оглянувшись назад — не стоит ли кто там?

— Верно, это не ты… Более того, отныне я твой антипод, — послышалось в ответ из зеркала. — Прости, но я страшно устал и отказываюсь далее служить тебе.

— Ты чего?! Присядь, успокойся, — не сразу Он пришел в себя. — Ты же всегда был таким тихим и послушным.

Отражение усмехнулось, не скрывая презрения и отвращения:

— Что ты прокис? Встань, встряхнись, предприми что-нибудь… Фу, глядеть на тебя тошно!

— Да пошел ты — тоже мне советчик! — Он решил показать, что не боится странного субъекта (да и было бы нелепо и глупо пугаться собственного отражения).

Отражение надменно вытянулось:

— Ты ли это? Я поражаюсь твоей апатии и безволию… А помнишь каким самонадеянным, твердым и целеустремленным был? Как отстаивал свою правду и вопреки всему стремился оставаться самим собой?.. Да, за это тебя часто били. Но как я тогда, весь помятый и в синяках, гордился и восхищался тобой!

— И что же? Армия врагов и тайных недоброжелателей день ото дня росла. Черная зависть и ненависть горели в их сердцах, они с упоением ждали минуты, когда я поскользнусь наконец, споткнусь и упаду, чтобы позлорадствовать вдоволь, почитать нравоучений о том, что я не так понимаю жизнь и неправильно живу… С годами становилось все труднее бороться с ними, и я, пусть и запоздало, сделал для себя одно открытие — не надо суетиться и пытаться обогнать всех. Себя-то не обойдешь! А будешь очень спешить, наоборот, отстанешь от всех: не лавров победителя удостоишься, а окажешься в полной изоляции — ведь люди не прощают успехов ближнему своему. И тогда придется бежать обратно к ним, «обойденным» тобою, и сдаться им на милость…

— Но ведь и теперь ты в полном одиночестве, — Отражение не сдавалось. — От тебя отвернулись все друзья и женщина, которая любила тебя. Это теперь ты даешь повод потешаться над своей слабостью. Ты напоминаешь страуса, прячущего в минуту опасности голову в песок и оголяющего тылы…

Он тяжело отдышался, поерзал на своем ложе, пытаясь удобнее устроиться. Затем последовала настоящая тирада…

— Друг мой, для того, чтобы человеческое стадо признало тебя, нужно всячески потакать ему и лицемерить. Унижаться перед сильными, чтобы не затоптали они тебя и «терпеть» слабых, чтобы не озлобились на тебя и не ставили исподтишка палок в колеса. Только так можно выжить и преуспеть. Но ради чего, спрашивается?.. Ведь сама жизнь — бессмысленная борьба с предсказуемым и одинаковым для всех финалом.

Вот потому я и лег в дрейф… Что касается друзей, то они суетливы и причиняют одни неудобства. Многие искали со мной дружбы большей частью из корысти. Ведь дружба обычно — подсознательный расчет, а бескорыстный друг — уникальная редкость в природе… И женщина, которую ты имеешь в виду, любила меня, как это ни горько сознавать, из себялюбия и честолюбия. Она рассчитывала, уцепившись за меня, въехать в светлое и обеспеченное будущее. Но когда поняла, что я не птица высокого полета, не орел, а всего лишь «белая ворона», ушла без оглядки.