Тяжесть венца - Вилар Симона. Страница 13

Мать Евлалия всегда испытывала теплые чувства к леди Анне – несчастной, исстрадавшейся голубке, но как практичная и заботящаяся о своем монастыре настоятельница сознавала, что только благодаря своим уступкам герцогу сможет добиться для обители льгот, которые помогут Сент-Мартину подняться из бездны убожества. В этом она видела свое оправдание. И хотя мать Евлалия едва ли не сразу догадалась, что герцог никогда не позволит леди Анне принять постриг, ибо намерен использовать ее в своих целях, именно благодаря ее пребыванию в обители положение захолустного монастыря значительно поправилось.

– Я слушаю вас, матушка.

Ставший привычным вопрос, но мать Евлалия, как обычно, заупрямилась:

– Вы принуждаете меня совершить неслыханный грех, милорд.

Ее гнусавящий голос казался Ричарду вульгарным, а сама старая монахиня отвратительной. Однако он знал, что через миг она так или иначе заговорит. Ему необходимо знать, что лежит на душе у Анны, и, опираясь на это, искать путь к ее сердцу. Впрочем, порой ему казалось, что он и без того достаточно изучил душу кузины. Она сама помогла ему в этом своей искренностью, своей прямотой. Теперь она вовсе не была той непредсказуемой, строптивой девчонкой, которая обвела его вокруг пальца в Киркхеймском монастыре, нанеся нестерпимое оскорбление. Все возвращается на круги своя. Вновь он явился, чтобы увезти Анну из монастыря, но теперь все зависело только от него. Анна была почти ручной, послушной и доверчивой. Доверчивой? Пожалуй, это не так. В ней еще оставалось нечто, чего Ричард не понимал. И тем не менее он наконец знал, как может на нее влиять. Анна, как и многие женщины, была сострадательна, и это чувство было ахиллесовой пятой в броне фамильной гордости Невилей. Она была упряма, но и здесь Ричард нашел брешь. Анна становилась совершенно беспомощной, встретившись с обычной человеческой добротой. Тогда она делалась мягче шелка, и Ричард вскоре научился пользоваться и этим рычагом. Анна была умна, и Глостер частенько, убеждая ее, обращался к доводам логики, но она оставалась женщиной, и поэтому герцог всегда подкреплял свои речи пылкими уверениями, заставляя Анну сердцем уступить там, где она сумела бы возразить ему рассудком. Он приручал ее, как дикого зверя, без спешки, шаг за шагом. Он был дружелюбен, мягок и настойчив. Он помнил, что прежде ее не испугали ни его угрозы, ни преследования, она никак не реагировала на его любовные речи, но всегда шла навстречу простой дружеской просьбе. «Ее легко мог бы обмануть каждый! Силы небесные, каково бы ей пришлось, если бы ее денно и нощно не оберегал Майсгрейв. Она упряма, решительна, отважна, но в то же время доверчива, как ребенок. И к тому же до глупости отзывчива. Она уверена, что именно я отомстил за ее сына и мужа, разбив под Нейуортом шотландцев, сберег от взятия замок и тем самым сохранил ей дочь. Одно это уже располагает ее ко мне. Есть еще малышка Кэтрин Майсгрейв. Это также веский аргумент, так как девочка привязалась ко мне. Она может стать и той цепью, которой я прикую к себе Анну. Если та заупрямится, конечно…»

– Что вы сказали, матушка?

Настоятельница смиренно перебирала четки.

– Видите ли, сын мой, пастбища на склонах Халтонгильского холма некогда относились к нашему приходу. Но святые братья из Болтонского аббатства отыскали какую-то грамоту, подтверждающую их права на эти угодья. Я всегда готова покориться воле Господа, но нельзя ли было бы похлопотать…

Ричард расхохотался.

– О, преподобная мать, вы умеете торговаться не хуже барышников из Сити, несмотря на ваш сан и, казалось бы, полное пренебрежение земными благами!

– Милорд!

– Истинно так, матушка. Но простите, если я выказал непочтительность. Халтонгильские пастбища, вы говорите? Помилуй Бог, можете считать их своими! Если, конечно, поможете мне и дадите леди Уорвик понять, что брак со мной может оказаться для нее истинным благом.

Настоятельница бросила на Ричарда быстрый взгляд и снова принялась теребить четки.

– Я давно разгадала ваши намерения, сын мой, а вы стали слишком преданным другом Сент-Мартинской обители, чтобы я осмелилась произнести «нет». И если только в моих скромных силах помочь вам, я это сделаю.

Она вздохнула и перекрестилась.

Ричард откинулся в кресле, вытянувшись всем телом. Ноги герцога были сильные, мускулистые, лишь одна немного короче другой.

– А теперь, преподобная мать, я желал бы доподлинно узнать, что сейчас волнует нашу подопечную.

Раздвоенная губа настоятельницы жалко дрогнула, словно она пыталась что-то сказать. Щеки ее внезапно покрылись румянцем.

– Милорд… Видите ли, сын мой, если вы хотите осуществить задуманное, постарайтесь сделать это поскорее, пока стоят такие дни.

Она замялась. Ричард раздраженно переспросил:

– Как вас понимать, матушка?

– Видите ли… Леди Анна жила в миру… То есть она обреталась в монастыре лишь… usus facti… et naturaliter… [15] Ах, милорд, есть вещи, которые мне трудно изъяснить.

Мать Евлалия под взглядом герцога чувствовала себя, словно святой Лаврентий на раскаленных угольях. Однако он вдруг понял ее и, странное дело, тоже покраснел. Как он раньше не догадался? Глупейшее положение – обсуждать подобные вещи с богомольной старой девой!

Когда Ричард, прихрамывая, спустился по ступеням в монастырский дворик, там по-прежнему было тихо, лишь Джон Дайтон с самым угрюмым видом сидел на камнях под сводом галереи. Он неторопливо поднялся, когда герцог приблизился к нему. В своей грубой, окованной металлом куртке со спутанными, пегими от проседи волосами, разящий потом и оружейной смазкой, он казался этаким неуклюжим деревенским увальнем, рейтаром-наемником, и даже подстриженная аккуратным квадратом короткая борода не придавала ему никакого лоска. Особенно это бросалось в глаза, когда он встал рядом с роскошно одетым, благоухающим мускусом и свежестью герцогом.

Дайтон сумрачно оглядел Глостера. На Ричарде был великолепный, ниспадающий до шпор на сапогах, упланд [16], казавшийся издали бархатным, но на самом деле из светло-рыжей кожи, тонкой и шелестящей, и так искусно прошитой золотой нитью, что она словно бы переливалась солнечным блеском. Широкие отвороты рукавов были подбиты черно-серебристым бархатом. Им же были покрыты ножны длинного, не менее фута, кинжала, свисавшего с дорогого пояса, набранного из золоченых медальонов, а также небольшой берет с жесткой тульей, почти сливавшийся с иссиня-черными волосами герцога.

– Вы выглядите словно жених, мой лорд.

Из всех людей Ричарда лишь Дайтону дозволялось быть столь фамильярным. Глостер рассмеялся.

– А я и есть жених. Мой славный Джон, недолго тебе осталось гнить в этой глуши.

Под мышкой у Дайтона был дорогой чеканный ларец, и он неуклюже подал его Ричарду, когда тот властно протянул руку.

– Вы все-таки решили связаться с этой самой дочкой Уорвика, милорд?

Ричард глядел через голову Дайтона на воркующих на черепичном навершии монастырской стены голубей. Он был совершенно спокоен и уверен в себе.

– Я решил это давным-давно. Еще до того, как сделал ее самой богатой невестой в Англии.

– Вот уж этого она не оценит, клянусь обедней. Я тоже не сегодня догадался, что в леди Уорвик бес сидит, а еще тогда, когда, загоняя коней, носился за нею по всему королевству. Как по-моему, так взять ее в жены – все равно что вместо кошки держать в спальне охотничьего леопарда. Никогда не знаешь, чего от такой твари ждать. Зачем вам эта морока?

Ричард снова засмеялся.

– Когда леопард хорошо приручен, от него в охоте большой толк.

Дайтон словно не слышал, думая о своем. Потом негромко проговорил:

– Вы ведь сами сказали, что ее наследство не сыграло такой уж важной роли в том, чтобы разделаться с Джорджем.

– Пожалуй, и так, Джон. По дороге сюда я и сам об этом думал. Однако жребий брошен. Вся Англия знает, что она моя невеста, и я не хочу стать посмешищем в глазах знати, если, после того как я отстаивал в качестве жениха Анны Невиль ее интересы в Вестминстер-Холле, она не пойдет со мной под венец. К тому же Всевышний сказал – плодитесь и размножайтесь, и рано или поздно мне придется жениться, хотя бы ради продолжения рода. Так уж пусть герцогиней Глостер станет самая богатая леди королевства.

вернуться

15

Временно… и по природе своей… (лат.).

вернуться

16

Упланд – верхняя мужская одежда знати и богатых горожан, как правило, распашная, с обязательной опояской, с сильно расширяющимися книзу, но узкими у плеч рукавами.