Тяжесть венца - Вилар Симона. Страница 20

Впереди показались тростниковые крыши хижин болотных обитателей и осыпающиеся стены древней часовни.

Ричард повернулся к Анне.

– И еще. Маленькая Кэтрин. Я не знаю, как сложится ваша судьба, кузина, но знайте, что я всем сердцем полюбил эту девочку. Да и она, видит Бог, привязалась ко мне. Я мог бы стать ей отцом и вознести ее так высоко, как только возможно на этой земле. У Кэтрин снова была бы семья. И она стала бы истинной принцессой. Ей ведь так этого хочется, – добавил он полушутливо.

Крохотные хижины на сваях с полусгнившими тростниковыми крышами стояли у самого края трясины. Близ часовни были привязаны два мула, вокруг которых хлопотали монахи в светлых цистерианских рясах. Они с изумлением воззрились на выезжающих из болот перепачканных тиной всадников. Потом, видимо, узнав герцога, засуетились, но Ричард лишь пришпорил коня.

Анна почти не заметила селения, которое скоро осталось позади. Только ее слух резанул визгливый женский голос, подзывавший ребенка. Голос доносился из темноты закопченного дверного проема.

Далее дорога улучшилась. Они ехали по холмистой равнине с многочисленными озерцами. Там и тут светлели, словно голая кость, известняковые отложения. Вскоре начался подъем, под копытами коней загремели камни. Впереди лежала возвышенность, поросшая колючками и желтым утесником. Всадники миновали небольшое овечье стадо, и овчарки с неистовым лаем кинулись им вслед. Мираж снова захрапел, но, подстегнутый ударом хлыста, ускорил бег, обгоняя коня Ричарда.

Наконец собаки отстали. Потянулись заросли куманики и боярышника, среди которых изредка вздымались известняковые утесы. Почва под ногами стала неровной. Анна придержала коня, и Ричард нагнал ее.

Анна оглянулась. Ей казалось, что душа ее, крохотная и замерзшая, падает в какую-то бездну, все ниже и ниже, и нет конца этому смертельному полету. Но лицо ее при этом оставалось спокойным.

– Вы не должны торопить меня с ответом, милорд Глостер. Мне необходимо все обдумать.

Ричард отвел взгляд, опасаясь, что она заметит нестерпимую радость на его лице. Если она поколебалась там, где стояла так твердо, значит, он почти сломил ее. Возможно, и стоило поднажать чуть сильнее именно сейчас, но он опасался все испортить. И все же не смог удержаться:

– Воля ваша, Анна. Я готов ждать, сколько вы прикажете. Однако, каково бы ни было ваше решение, знайте: если когда-либо вам понадобится друг и заступник, который ради вас пронес бы голыми руками раскаленное железо через всю Англию… Он перед вами, миледи.

И, пришпорив коня, он тяжелой рысью проскакал мимо Анны, глаза которой были до краев полны отчаяния.

До самого монастыря они больше не обменялись ни единым словом.

3

Когда Анна вернулась в монастырь, колокол звонил к вечерне.

Анна оставила Ричарда возле странноприимного дома и прошла во внутренний клуатр Сент-Мартина. Монахини попарно шли через дворик мимо нее, направляясь в церковь. Они перебирали четки и негромко напевали: «Прииди, Создатель…» Из-под опущенных покрывал Анна ловила на себе удивленные взгляды. Ей стало не по себе: вся в бархате, перепачканная тиной, с забрызганным шлейфом и изорванной вуалью, она представляла собой поистине странное зрелище. Поэтому она поторопилась отступить в сторону, укрывшись под сенью галереи. Да, не в ее состоянии было торопиться к началу службы.

Когда монахини скрылись, Анна увидела скользящую по двору тень сестры Геновевы. Старушка шла, опустив голову и спрятав руки в рукава сутаны. Она вздрогнула, едва не натолкнувшись на Анну.

– Пречистая Дева! Анна, дитя мое, вы не в церкви?

– Нет. Я только что приехала.

Казалось, монахиня только сейчас заметила, в каком виде молодая женщина. Какое-то время она с детским любопытством разглядывала ее, потом, словно опомнившись, воскликнула:

– Боже правый, ступайте скорее на кухню! Вы, верно, голодны, да и обсушиться у огня вам не помешало бы.

Кухня была владением сестры Геновевы. Плетеные корзины с овощами, медные котлы, запах хранящихся в соседней кладовой провизии и сухих трав. В печи под пеплом слабо тлел потайной мох [21], который монахиня торопливо раздула ручным мехом, подбросив куски сухого торфа и смолистых шишек, сразу же с треском разгоревшихся. Она дала Анне тарелку каши, ломоть хлеба и кружку подогретого пива, а сама, пользуясь тем, что рядом не было настоятельницы, строго следившей за сестрами, принялась болтать о том, как только что побывала в соседней долине, собирая пожертвования.

Анна почти ее не слушала, с жадностью поглощая еду. После долгой верховой прогулки и пережитых волнений аппетит у нее был волчий. От ее шлейфа валил пар, однако вскоре он просох, и Анна согрелась. Начали тихо ныть мышцы ног, бедер, спины. Она давно отвыкла от таких упражнений, как езда верхом, и теперь это давало о себе знать, напоминая о событиях на Мэлхемских болотах.

– Сестра Геновева, а где моя дочь?

Монахиня заулыбалась:

– О, Кэтрин убежала в селение. Она такая нарядная в этом зеленом бархатном плаще, что ей не терпелось похвастать своим нарядом перед приятелями. О, не волнуйтесь ради Бога, миледи, она с Пендрагоном, и ее никто не осмелится тронуть. К тому же в деревне люди его светлости, а им известно, как печется герцог о маленькой леди. Она под надежной защитой.

Защита! Анна прикрыла глаза. Это именно то, что ей так необходимо для возвращения в мир. О, она помнит время, когда была совершенно одна, а все, кому она когда-либо верила, отвернулись от нее. Ужасающее чувство – ощущение одиночества перед надвигающимися со всех сторон бедами и безысходный страх. Наверное, именно с той поры она так страшится грядущего. Создана ли женщина для того, чтобы изо дня в день вступать в бой с миром, где правят мужчины? Раньше ей удавалось это. Однако у нее была опора – сначала отец, потом Филип. И теперь ей снова предстоит постоять за себя. У нее есть дочь, и поэтому ее сил должно хватить на двоих. Что ж, ныне она вновь обрела имя, стала Анной Невиль, графиней Уорвик и Солсбери. Как тут не вспомнить ее неукротимую свекровь – Маргариту Анжуйскую, сжегшую жизнь в пламени яростной борьбы!

О Небо! Ей придется выступить против воли короля и неисчислимых происков честолюбцев и интриганов, когда она вернется в столицу. Но она вернется, чтобы сделать Кэтрин принцессой.

«Вам нужен защитник, Анна», – сказал герцог Глостер. Положа руку на сердце, Анна должна была признать, что давно находится под его защитой. Теперь же он потребовал от нее плату. И хотя Ричард предоставил ей возможность выбирать, вместе с тем он дал понять, насколько это для нее необходимо.

Анна очнулась, увидев стоящую перед нею сестру Геновеву. Та держала в руках дымящуюся кружку.

– Я говорю, не выпьете ли еще подогретого пива? У вас утомленный вид.

Анна поблагодарила, но отказалась. Покончив с ужином, направилась к выходу, но у порога оглянулась. Добрая старушка мыла в чане посуду, напевая псалом. Глядя на ее кроткое лицо, на уютную кухню под старыми сводами, на теплые блики огня, пляшущие на развешанных по стенам сковородах и блюдах, Анна вдруг почувствовала, что ей будет недоставать размеренной монастырской жизни.

«Именно здесь, – подумала она. – Здесь мне следовало схорониться от мира и его тревог. Тут я в безопасности».

Но тотчас вспомнила об обитателях Литтондейла, о женщинах, которые старели, не успев расцвести, об их нечесаных, немытых детях, облаченных в лохмотья, и мысленно сравнила их с мечтательной, влюбленной в Тристана Кэтрин.

«Нет! Я не должна оставаться здесь. Ради дочери я обязана вернуться в мир».

Она вышла в монастырский двор. Было безветренно и душно. Вдали погромыхивал гром. Гроза в конце февраля… После сырой ветреной зимы и неожиданного тепла долину Литтондейла скрыло свинцовое грозовое облако.

Налетел порыв ветра, зашумел в ветвях, заплясал язычок пламени в лампаде перед статуей святого Мартина посреди двора. Потом вновь все затихло, и Анна услышала, как в церкви монахини поют «Magnificat» [22].