Ведьма и князь - Вилар Симона. Страница 23

– Не болтай попусту, дурья твоя башка! – вновь раздался рядом раздраженный голос Уклепа.

В этот момент вмешался варяг. Сказал с осуждением: мол, ты как с боярским сыном разговариваешь? Забыл себя, мужик!

Малфрида только наблюдала. Поняла, что Уклеп, скорее всего, тут самый опытный. А вот варяг Хагни, хоть и главный, похоже, недавно в дозоре. И это подтвердил юный Претич, поведав, что Хагни у себя на родине в Норэйге [60] был прославленным витязем. Таких называют берсерками, они ничего так не любят, как битву, и сражаются, не чувствуя ран. Но однажды в священном пылу боя Хагни убил нескольких ни в чем не повинных людей, и властитель той страны объявил Хагни вне закона. Вот тогда-то отважный берсерк и вынужден был покинуть отчизну. А так как у него была родня на Руси, он прибыл сюда, вскоре прославился, и отец Претича доверил ему воспитание сына.

Теперь же они несут службу на границе. Хагни уже приходилось схлестываться с печенегами, когда те напали на одну из приграничных застав. Таких городов-застав тут немало, установили их еще при князе Олеге, и с тех пор люди стали постепенно заселять земли между речками Орель и Ворсклой. Правда, народ здесь все время настороже. Чуть что, люди прячутся в крепостях-заставах. А крепости те расположены в балках над рекой, туда ведут особые тропы и…

– Много болтаешь, паря, – опять оборвал Претича Уклеп.

– А ты, погляжу, решил, что главный тут? – огрызнулся паренек. И к наставнику: – Хагни, поставь его на место!

Варяг только чуть повел плечом. Претич же, видя, что его больше не сдерживают, вновь завел беседу с незнакомкой. Его веселые серые глаза при взгляде на нее задорно блестели. Малфриду он забавлял. Ишь, какой! Еще и молоко на губах не обсохло, а уже бабий угодник. Однако славненький парнишка. И она улыбалась ему, позволяла склоняться к себе, подъезжать близко, так что их колени иногда соприкасались.

Малфрида понимала, что ведет себя совсем не так, как подобает воинственной щитоносной деве. Но в ее пользу была ее степная добыча. Ибо, как поняла она из речей Претича, последние стычки воинов из Малодубовца с печенегами не были удачными. Претич рассказал, что их и прислали сюда на подмогу из Чернигова, потому что застава обескровела.

Вскоре впереди показалась довольно широкая полоса зарослей, спускавшаяся с холма в низину. Деревья тут росли густо, подлесок из калины, орешника и молодых кленов оплетал старые деревья сеткой ветвей. При подъезде к зарослям всадники спешились, скользнули под нависавшими ветвями по только им известному проходу, увлекая лошадей на поводу.

Варяг Хагни сказал со своим особым чеканным выговором:

– Иди, дева, шаг в шаг за Уклепом. Сойдешь с тропы – и боги не моргнут, как стрела из самострела поразит.

Ну, это Малфрида уж понимала. В древлянских лесах, где она жила раньше, так часто ходили.

В густой чаще сперва только сороки стрекотали, взволнованные появлением людей. Потом прямо из кустов навстречу им вышли еще двое воинов, повели за собой. А там Малфрида увидела и прятавшуюся у реки крепость русов.

Довольно большая, она располагалась на небольшой возвышенности, на крутом обрыве над рекой. Со стороны были видны только частокол из мощных, заостренных наверху бревен и пара вышек с дозорными – все строения обмазаны коричневой глиной, чтобы уберечь дерево от огня. Ворота под дозорной вышкой открывались наружу. Как только отряд миновал брод перед крепостью и въехал внутрь, стали видны длинные крытые избы, колодец с журавлем. Земля была твердо утоптанная, кое-где мощенная камнем. И везде воины. Мечут копья, заготавливают стрелы, звенит кузня, ржут кони.

На прибывшую с отрядом незнакомку местные поглядывали с интересом, но долго не задерживались, каждый занимался своим делом. Только детишки обступили гостью, но детей здесь было немного, как и баб. Правда, и женщины тут не отличались особым любопытством. Хагни велел одной из них проводить полянину на постой, и та повела. Принесла в крынке молока, ломоть хлеба. Малфрида съела его с удовольствием. Соскучилась уже по славянской выпечке, да и хлеб был явно уже из новой муки – душистой и мягкой, с хрустящей корочкой. А потом еще лучше – в баню повели. Вот где радость была смыть с себя грязь степного перехода, откинуться в горячем пару на лавку, соскребая с себя пласты дорожной пыли.

Ее обхаживала веничком здоровенная грубоватая баба. Легкая рубаха на бретелях липла к ее выпирающим во все стороны телесам. А Малфрида – изящная, сухощавая, крепкая. Банщица все время молчала, лишь однажды хмыкнула:

– Так ты поляница, говоришь?

И оглядела оценивающе руки гостьи. Видимо, решила, что для девы-богатырши та не больно солидно выглядит.

К вечеру запахло стряпней. Женщины хлопотали у расположенных на воздухе печей, доставали ухватами большие закопченные горшки. А там и в колотушку застучали, сообщая, что все готово к вечерней трапезе. Претич первым прибежал кликать гостью в дружинную избу. Правда, эта изба, как и все остальные строения в крепости, была полуземлянкой: сложенные бревна лишь ненамного возвышались над земляными стенами, двускатая камышовая крыша – с дымовыми отдушинами на стыках, куда выходил дым от горевших вдоль стен факелов.

Крыша без потолка, видна балка-матица [61] со стропилами-ребрами. На матице на специальных крюках развешано самое ценное для воинов – оружие. Вот и сейчас тут висели мечи и луки, кистени на шнурах, топорики. Садясь за стол, каждый воин сначала тянулся к матице, подвешивал кто, чем богат. Щиты же висели на стене – круглые, продолговатые, с поблескивавшими в свете факелов умбонами. [62]

Стол тянулся от входной двери к торцевой стене. Там, в красном углу, стояло на полке изображение главного покровителя воинов – Перуна. Вырезанная из дерева фигурка была небольшой, но выполнена как надо: суровый воин держит вдоль длинного тела меч, голова окрашена в темный цвет, а длинные золотые усы тянутся до самого подножия изваяния. Недавно усы, видимо, подновляли – ярко сверкают при отсвете огня.

Свою первую чашу дружинники посвящали Перуну, поворачивались в его сторону, говорили благодарственные слова, поднимали чаши и рога с вином. Ближе всех к божеству сидел Хагни. Он же, как главный тут, и разламывал первый хлеб. Подле варяга-воеводы сидел Претич в ярко вышитой беленой рубахе. Малфриде же, как проявившей себя в схватке девице, выделили место недалеко от них. А напротив, через стол, сидел Уклеп. Малфрида замечала, как он за ней наблюдает. На то, что с уважением поклонилась красному углу с Перуном, никак не отреагировал. Больше глядел, как они с Претичем переглядываются. Казалось бы, ничего особенного, но Уклеп словно все не мог угомониться.

– Я вот велел твою саблю повесить среди наших клинков. Сама-то ты ее в баньке забыла. Разве гоже так оружие не уважать?

Не отвечая, Малфрида поискала взглядом свой клинок среди другого оружия. Узнала только по богатой рукояти, а так подобных изогнутых да сплющенных поперек клинка сабель тут было достаточно, видать, трофейные. А Уклеп уже спрашивал:

– Не желаешь ли, Малфрида, поразмять руку после трапезы? Дни-то сейчас долгие. Успеем по светлой поре.

Ясное дело, проверяет. Да и перед тем как войти в дружинную избу, он с парившей ее банщицей переговаривался, может, тоже вызнавал что. Но Малфрида на подозрительного воина не больно обращала внимания. Чтобы отвадить, просто поглядела на неугомонного через стол черными глазищами, сделав легкий посыл. Потом ела, как ни в чем не бывало, мясное варево из вепрятины, щедро намазывала ломоть хлеба маслом. Уклеп же опомнился не сразу. Все силился вспомнить, о чем таком с девкой незнакомой разговаривал? Заметил, что иные уже и к киселю приступили, а он все еще и половины не съел. Да что же это за наваждение?

После трапезы Уклеп увидел пришлую девку подле отведенной ей избы, где гостья коротала вечер на завалинке, болтая с Претичем. Этот молокосос так и крутился возле новенькой, горсть диковинного изюма ей преподнес, угощал с ладони. Что-то веселое, видать, говорил, девка смеялась. Смех у нее был звонкий, заразительный. И все-таки было в ней что-то… Так и не решившись подойти, старый воин отправился на дозорную вышку.