Ведьма и князь - Вилар Симона. Страница 36

– Знаешь, и я когда-то был таким же независимым, – заметил он, не отдавая себе отчета, что говорит с ней, как с товарищем, а не как с пригожей девицей. – Это когда меня к волхвам в обучение отдавали. Ну, думаю, все, ни перед кем больше послушным ходить не буду. А вот пришлось…

– Так ты был в обучении у волхвов – встрепенулась Малфрида. – Расскажи!

В ее глазах засветился неподдельный интерес, и Мокей даже обрадовался, что может чем-то заинтересовать эту странную пришлую. И опять он говорил с ней так просто и откровенно, как и с матерью родной не говаривал. И о том, что силы ведовской в нем не обнаружилось, и что непонятны ему тайны волхования остались, но и о том, что многому все же научился, тоже поведал.

Малфрида слушала его так, что ему хотелось рассказывать дальше. Было ему легко и радостно с ней. Но долго так продолжаться не могло. Вновь пес знахарки зашелся лаем, и кто-то появился на тропинке.

– И правда нет тебе покоя, охотница, – с невольно прорвавшейся досадой произнес Мокей, видя, как на поляну выходит невестка Стогнана Цветомила. Вышла, замерла в сторонке, придерживая рукой круглый живот, у груди мяла небольшую котомку, смотрела нерешительно.

– Ясного дня тебе, Малфрида-знахарка! Смотри, я принесла то, что ты заказывала.

И вынула из мешочка вязаный ярко-алый шарф. Мокей знал, что бабы из Сладкого Источника умели собирать такие травы и цветы, что их крашенина дорого ценилась на торгу. Сам возил на мену и хорошо получал за то. Да и шерсть местных коз была легкая и пушистая, изделия мягкими и теплыми выходили. А Цветомила к тому же славилась как искусная вязальщица. Может, и Малфрида уже успела об этом проведать, потому что, видимо, было у них с родичкой Стогнана уговорено. Она с улыбкой приняла подношение, накинула на плечи так ей хорошо было в ярко-красном легком пуху! Загляденье.

Мокей и загляделся, не думая, что и Цветомила его за бабьей работой увидела. Но эта хоть тихоня была и молчунья, одно плохо – роду мертвых детей рожала. Похоже, об этом и пришла просить знахарку. Мокей даже услышал: «Подсоби, страшно мне, бабы говорят, сглаз кто-то на меня навел».

Они с Малфридой удалились в избушку, дверь закрыли, а Мокей не знал, что ему теперь делать. Уйти? Не до него теперь Малфриде. Но все же не ушел. Принялся потрошить и ощипывать следующего глухаря. Почти совсем справился, когда женщины вновь вышли на поляну. Малфрида проводила Цветомилу, успокаивала негромко, дескать, пусть та ее покличет, когда время рожать подойдет.

Потом она говорила доверительно Мокею, что ничего странного в Цветомиле нет, что она здорова, да и душа у нее светлая, добрая. А то что не получается ребеночка выродить…

– Тут еще разобраться надобно, за что ее Род добрый невзлюбил.

Сказала это задумчиво, переплетая растрепанную косу, а как перекинула ее через плечо да взглянула на сидящего на колоде Мокея, заметив, что он уже со всем управился, то засмеялась довольно, склонившись к нему. Мокею даже показалось, что поцелует его сейчас, но она только руки на плечи ему положила, поглядывала, улыбаясь.

– Ишь, какого помощника к моему порогу сегодня Доля привела Пригожего да расторопного, никакой работы не чурается и к тому же ведовский ученик.

Чтобы отблагодарить Мокея, Малфрида пригласила его с собой потрапезничать. Вынесла из дома кувшин с ягодным киселем, кусок вепрятины выложила. Острая и сочная была вепрятина, выдержанная в рассоле с полынью и смородиновым листом, копченная на ольховых ветках и мяте, вяленная на солнце. Мягкая, словно курятина вареная, во рту так и таяла.

– Это Стогнан за лечение мне выделил, – поясняла Малфрида, подкладывая гостю лучшие куски. – Его хозяйки во всю стараются, чтобы господин их зубы мясом не повредил. С зубами у Стогнана просто беда. Я-то ему на время боль заговариваю да зелья успокоительные готовлю, но все одно рвать зубы придется. Говорила ему, что вырву так, что и не почует, а он, словно дите малое, боится. Да вот и он сам пожаловал.

Мокей чуть не поперхнулся, услышав сзади голос тестя. Старался держаться, как ни в чем не бывало, но под строгим взглядом жениного отца все-таки поежился.

– Ишь, леший. Помянули его, а он тут как тут.

Сказал негромко, только Малфрида расслышала. Усмехнулась украдкой, потому что лесной хозяин леший действительно маячил волосатой сутулой спиной за дубом, но, кроме нее, никто этого не видел. И оттого ей еще смешнее сделалось. Так и встретила старосту смеясь, еще больше развеселилась, когда заметила, какими непонимающими взглядами они с Мокеем обменялись.

Стогнану было не по себе, оттого что застал зятя у пригожей да развеселой знахарки, когда в селении Простя глаз с леса не сводит, ненаглядного дожидаючись. Да и Мокей глядел на тестя смущенно, как и на пришедших с ним родовичей, явившихся с пилами и топорами, видимо, чтобы помочь обустроиться лекарке. Они хмыкали, поглядывая на Мокея, и он поспешил распроститься с Малфридой, ушел поскорее, чувствуя спиной взгляд Стогнана.

Это уже позже, когда он вновь начал наведываться к волховской полуземлянке Малфриды и они стали вместе уходить на промысел в чащи, Мокей все же осмелился спросить, не журил ли ее староста.

– Мне-то что, – пожала она плечами. – Я ни ему, ни тебе ничем не обязана. А что меж нами ничего нет, я Стогнану сказала. Поверил ли? Не моя то забота.

Однажды они со знахаркой отправились лучить рыбу на речные затоки. Время было вечернее, птичий гомон в лесу затих, стояла тихая, удобная для рыбного промысла пора. Малфрида с Мокеем зажгли на носу лодки факел, свет которого выхватывал из темноты кусок дна в затоке. Мокей чуть шевелил кленовым веслом, направляя лодку, а Малфрида, склонясь к борту, держала наготове острогу и всматривалась в светлый круг на воде. Глупая рыба, привлеченная светом огня, всплывала на поверхность. Малфрида стремительно опускала острогу, и тут же оглушенный налим или даже неповоротливый сом переворачивался брюхом вверх.

Во всех движениях Малфриды ощущались сила и некое почти звериное проворство. Мокею нравилось смотреть на нее, нравилось бывать с ней, но, как ни странно, никогда не теряющийся в присутствии девок, он, сам не понимая отчего, не мог позволить себе никакой вольности. Конечно, совсем не оттого, что однажды, когда он осмелился поиграть ее косой, а потом притянул к себе, она сказала:

– Гляди, Стогнану пожалуюсь.

Да что ему Стогнан? Просто Мокею стало вдруг очень важно, чтобы она сама… Сама пришла к нему, как до нее приходили другие. А пока он просто ценил, что эта пригожая девица всегда рада его приходу, что часто смотрит на него, хоть и без манящей нежности, но лицо ее светится изнутри каким-то теплым светом. Встречи с ней стали для Мокея чем-то столь необходимым, что его уже не пугали ни суровые взгляды старосты, ни слезы Прости, ни строгие выговоры матери.

– Гляди, озлишь Стогнана – быть беде, – предупреждала родительница.

Но Мокею было все равно. И то, что после скучных посиделок в избе старосты или сонных вечеров под шуршание веретена Прости, он вновь уйдет в лес к Малфриде, делало Мокея счастливым, вызывало радостную дрожь, от которой хотелось смеяться и петь.

– Сюда правь, сюда! – приказывала Малфрида, и он послушно направлял лодку. Наблюдал, как она, склонясь над водой, делает замах острогой. На сей раз, ей попалась щука. Эта речная хищница, даже пригвожденная острогой ко дну, продолжала бить хвостом, раззевая узкую зубастую пасть до тех пор, пока удар копьем не перебивал ей позвоночник.

Малфрида, довольная, забрасывала рыбину в лодку.

– Ну, хватит на сегодня.

И она указывала на поблескивающую сырым блеском добычу на дне лодки.

– Правь к берегу.

Через какое-то время сказала.

– Ты, Мокей, зря так перед селищем стараешься. Ведь родовичи уже сами зависят от тебя. Они только изредка отправляют товары на большак, ты же постоянно при деле. Благодаря тебе родовичи богатеют.

Мокей молчал. Ему нравились эти приятные его сердцу речи, так отличавшиеся от того, что говорили все остальные, что говорила мать. Видать, уважает его Малфрида, раз предпочитает другим. Предпочитает ли? Она приветлива с ним и мила, но ни разу не заметил он в ней той легкой игривости, с какой пригожего Мокея иные девки завлекали. Да и то, что вокруг знахарки молодые парни крутились, не вызывало у Мокея радости. Особенно озлился он, когда узнал, что один из сыновей Стогнана, Учко, со знахаркой по грибы ходил. А так как жена Учко, Цветомила, не несла роду детей и считалась словно бы подпорченной, этот сын старосты мог Малфриду и меньшицей [85] в дом ввести. Малфрида девка свободная, рано или поздно с кем-нибудь сойдется.