Замок на скале - Вилар Симона. Страница 40

Бэкингем с сожалением разглядывал свой перепачканный, мокрый камзол.

– Бог мой! И это говорите вы, Стюарт, – человек, отец которого смог уничтожить Черного Арчибальда Дугласа и унизить Джеймса Дугласа настолько, что сейчас он из милости живет при дворе моего государя! [40]

Олбэни, успокоившись, остановился и снял нагар со свечи. Его некрасивое круглое лицо стало задумчиво, на стене лежала тень от его массивной фигуры. Генри давно чувствовал, что находится как бы под покровительством этого второго из Стюартов. Они даже сдружились, насколько могут сдружиться молчаливый, погруженный в себя шотландец и жизнерадостный, любвеобильный англичанин.

Правда, Бэкингем, несмотря на все свое легкомыслие, довольно скоро понял, что означает это расположение герцога Олбэни. В то время как о дворе Якова III ходили самые скверные слухи, а король окружал себя жадными фаворитами низкого происхождения вроде каменщика Кохрейна, старая шотландская знать открыто стала склоняться к брату короля. Но Александр Стюарт, зная, насколько непостоянны привязанности шотландских родов, хотел получить поддержку и со стороны англичан, в частности, в лице наместника Севера Англии Ричарда Глостера, с которым Бэкингем находился в приятельских отношениях. И Генри обещал Олбэни потолковать с горбатым Диком об этом союзе. Теперь же Олбэни поведал англичанину, чем может для него окончиться история с графиней Ангус.

– В Шотландии было две ветви Дугласов, – говорил он. – Черные Дугласы, с которыми расправился мой отец, да будет благословенна его душа, и Красные Дугласы, которые после поражения Черных стали одной из самых могущественных семей Шотландии. Глава клана, лорд Арчибальд, граф Ангус, ехал, чтобы отпраздновать Рождество при королевском дворе, и прибыл в Эдинбург, где его и застали гонцы Якова с сообщением, что празднование переносится в Линлитгоу. Граф тут же велел собираться в дорогу. Однако только что нас известили, что произошло непредвиденное. При выезде из Эдинбургского замка лошадь Ангуса поскользнулась, и граф упал, повредив ногу. Он не мог тронуться в путь, и тогда его племянник, лорд Роберт Дуглас Лохливенский, упросил графа отпустить с ним в Линлитгоу молодую графиню. Граф страстно любит Марджори, безумно ревнует ее и почти никогда не вывозит из замка Дугласов. И все же в этот раз Ангус решил взять ее с собой и, чтобы развлечь супругу и доставить ей удовольствие, отпустил с лордом Лохливеном на рождественский пир в Линлитгоу. Впрочем, с большой неохотой.

Представьте же теперь, как трясутся над Марджори все эти явившиеся вместе с нею Дугласы. Надеюсь, вы понимаете, что они не посмеют явиться к главе клана, не отомстив обидчику? Все мое влияние не в силах защитить вас, и поэтому мой вам совет – соберите своих людей, я дам вам опытного проводника, и вы немедленно отправитесь в Стерлинг.

Генри сделал вид, что сбивает пушинку с плеча, а затем взглянул на Олбэни и ослепительно улыбнулся.

– Вы хотите, милорд, чтобы Бэкингема сочли в Шотландии трусом? И не глупо ли пускаться в путь, когда такая непогода, а в большом зале Линлитгоу стынет рождественский ужин?

Именно тогда Генри почувствовал, что надвигается приступ мигрени. Он был раздражен и зол, но даже самому себе не хотел признаться, что боится. Тем не менее он приказал Гуго Дредверду подать лучший камзол из стеганого атласа с подставными плечами. Полы и манжеты камзола были подбиты лебяжьим пухом, на груди алмазной вязью был начертан девиз герцога: «Souvente me souvene» [41].

В этот момент в комнату влетел Ральф Баннастер.

– Пресвятые угодники! Милорд, весь замок только и говорит о том, что вы пытались посягнуть на честь графини Ангус. Боже, что с нами теперь будет!..

Бэкингем лишь хмуро поглядел на него, продолжая застегивать алмазные пуговки на манжетах. Ральф уныло уставился на сверкающий девиз герцога.

– Вспоминай меня часто! Кто-кто, а уж Марджори Дуглас вас наверняка не скоро забудет.

Генри Стаффорд повернулся как на пружинах.

– Дьявол тебя забери, Ральф! Ты знаешь меня с детства, – так вспомни, был ли хоть раз случай, чтобы я позволил себе грубо обойтись с дамой?

– Но все об этом говорят!

Генри рассмеялся.

– Видит Бог, сегодня один я вынужден защищать доброе имя графини!

Кудрявый красавчик Гуго, заметив, что герцог несколько оживился, осмелился обратиться к нему с просьбой.

– Мой господин, у меня неприятность. Ветер и снег начисто испортили мою высокую бургундскую шляпу. Не позволите ли вы мне надеть ваш тюрбан из золотой парчи?

На это Бэкингем вдруг вспылил, заявив, что Господь послал ему в услужение труса и дурака, но, видя, что Гуго окончательно расстроен, в конце концов смягчился. Ему всегда нравился этот стройный юноша, добродушный и преданный.

– Будь благодарен, что я отдал тебе ради светлого праздника свой шелковый белый колет, и уймись. Видишь, мы с тобой почти одинаково одеты. Что же до парчового тюрбана, то я намеревался надеть его сам. Впрочем, можешь взять себе любую другую шляпу по своему вкусу.

И вот теперь он сидит за пиршественным столом, нарядный и вконец измученный головной болью. Он ест, пьет и разглядывает зал, словно не замечая множества устремленных на него взглядов. Алмазный девиз огнем полыхает у него на груди, алмазные нити сверкают в складках пышного тюрбана, он держится с нарочитой небрежностью, хотя и впервые в жизни жалеет, что привлекает к себе столько внимания. Его раздражают шум в зале, неотвязная музыка на хорах, запах гари в этом холодном помещении, завывания ветра за окном. Король Яков время от времени визгливо смеется, склоняясь к Кохрейну.

В конце концов они встретились взглядами с венценосцем, и тот, навалившись на стол, фамильярно поманил Бэкингема пальцем. Король был пьян, щеки его багровели, а маленькие глазки возбужденно блестели из-под светлой челки. Все, что оставалось герцогу в подобной ситуации, – это также наклониться через стол и в свою очередь поманить пальцем короля. Яков поначалу опешил, а потом расхохотался. Смеялись и гости, сочтя все происходящее удачной шуткой.

Однако чем оживленнее становился Яков, тем мрачнее казался герцог Олбэни. Порой и он поглядывал на Бэкингема, и тогда герцог улыбался ему, приподнимая кубок. «Интересно, как долго у него сохранится желание защищать меня? Я нужен ему как союзник и как связующее звено между ним и Глостером. Но захочет ли он ради меня испортить отношения с Дугласами? Варварская страна! При каком еще дворе Европы посол может оказаться в таком опасном и двусмысленном положении?»

Что же до младшего из братьев Стюартов – графа Мара, то тот уже был откровенно пьян и тупо икал, уставившись на серебряный кувшин перед собою. Бэкингем знал, что между братьями царит вражда, что Яков ненавидит герцога Олбэни из-за его популярности среди лордов, а про графа Мара поговаривали, что он без конца ворожит против братьев, стараясь свести их в могилу, чтобы самому заполучить трон.

Единственной женщиной за королевским столом была принцесса Маргарита – бледная, утомленная девушка. Казалось, этот шумный пир не доставляет ей никакой радости, она все время куталась в меховую накидку, а когда объявили третью перемену блюд, встала и, сославшись на головную боль от дыма, собралась удалиться. Но в этот самый миг на середину зала выступил церемониймейстер и, ударив жезлом об пол, возвестил о прибытии высокородной графини Ангус и ее кузена, благородного лорда Роберта Дугласа Лохливенского.

В зале повисла поразительная тишина. Даже король перестал смеяться, а музыка на хорах умолкла. И в этом мертвенном молчании в зал вступила бледная леди Марджори Дуглас, которую вел ее кузен, держа за самые кончики пальцев.

Графиня была одета с редкостной для Шотландии роскошью – в платье из серебристой парчи с длинным шлейфом, поверх которого переливался опушенный горностаем сюрко [42] из синего бархата. Ее высокий раздвоенный эннан был также опушен горностаем и богато изукрашен драгоценными каменьями. Она выглядела восхитительно, несмотря на тени под глазами и бледность, и Бэкингем невольно подумал, что ради этой женщины стоит драться. А то, что драться придется, он понял, едва взглянув на Роберта Дугласа.