Замок тайн - Вилар Симона. Страница 107

Потом она глядела прямо перед собой, не замечая текущих по лицу счастливых слез. Он целовал ее лицо и улыбался, и она, придя в себя, улыбнулась ему. Они не замечали, где они, не чувствовали холода, о чем-то говорили, почти не зная о чем. И опять целовались и целовались, сжимая друг друга в объятиях, прерывая поцелуи, чтобы опять их возобновить со счастливым смехом. Они вдруг забыли, что не принадлежат друг другу, что Стивен с приездом Робсарта считал, будто его женитьба на Еве уже не за горами, а Рэйчел забыла, что еще недавно ответила «да» другому, в которого, как считала, была влюблена.

Дивно, как вмиг изменился мир. Он стал другим, словно созданным только для них. Они даже не вспомнили об опасности, которой недавно подверглись, не видели убогости своего холодного обиталища.

— Ты восхитительна, — шептал Стивен. — Это тебя я искал всю жизнь.

— Я твоя, Стив, я так давно твоя. Всю жизнь…

— И ты скрывала!

Он чуть не сказал: «Что ты наделала?» Но не произнес этого. Существовал определенный барьер, сквозь который они не смели сейчас переступить из подсознательного страха разрушить дивное очарование, словно понимая, что тогда все исчезнет. Они наслаждались этим неожиданным, ослепительным счастьем, будто зная, что срок для него так краток…

Она чуть вздрогнула от холода, и он укрыл ее:

— Нам надо согреться.

Он подошел к стеллажам за новой бутылкой, и она, приподнявшись на локте, улыбнулась, проводя его взглядом. Глядеть на него было приятно. У него было такое сильное, смуглое тело, мускулистые стройные ноги, широкая спина. Тугие мускулы так и перекатывались под гладкой кожей. Когда он вернулся и сел рядом, она прильнула к нему, ласково гладя его и словно удивляясь шелковистости и нежности его кожи.

Теперь они оба пили из горлышка бутылки. Рэйчел поперхнулась, струйка жидкости потекла по ее горлу, и Стивен склонился к ней, отставив бутылку, снова стал целовать ее. И опять был ураган ласк, поцелуев, объятий, а потом упоительное блаженство, которое они так легко и радостно дарили друг другу.

Мир уплывал.

Склоняясь над расслабленной, счастливой Рэйчел, любуясь ею, Стивен тихо шептал строки из «Песни песней»:

— Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, стан твой похож на пальму, груди, как виноградные кисти…

Девушка сонно и счастливо улыбалась, прикрыв глаза. Она не заметила, когда заснула. Покоиться в его руках было так надежно и упоительно, что она не ощутила, когда ее сознание начал туманить сон. Пережитые потрясения и блаженная усталость растворились в глубоком успокаивающем сне. Лишь когда она стала мерзнуть и у нее от непривычно жесткого ложа заболело плечо, она проснулась и села, еще ничего не понимая со сна.

Рэйчел увидела, что она в комнате одна.

У стены она разглядела свою разбросанную одежду, заметила, что укрыта несколькими плащами. Огонек свечи за стеклом фонаря тускло светил, вырисовывая контуры бочек и бутылей на полках. Но Стивена не было. Это показалось ей столь странным, что у нее промелькнула мысль, не пригрезилось ли ей все это. Но то, что она лежала нагая под плащами, указывало, что это не сон. Что это случилось, и теперь она стала другой — женщиной.

Ее вдруг обуял страх. Что она наделала? Как могла?.. И где Стивен? От того, что его не было с ней, ей стало еще страшнее. Он ушел, понял, что они просто напились и совершили глупость. И теперь им надо молчать о том, что произошло, надо скрыть это от всех.

Рэйчел стала торопливо одеваться. И вдруг поняла, что плачет. Ей стало так больно… от тоски, страха и безысходности. Надо было как-то успокоиться. Начатая бутыль с коньяком все еще стояла на полу. Она сделала глоток и скривилась. Как она вчера могла пить эту гадость? Но вчера все было по-другому.

Коньяк вскоре подействовал. Она ощутила приятное тепло, и силы стали возвращаться к ней. Она накинула квакерский плащ с капюшоном, чтобы скрыть порванную одежду. Боже, что с ней было вчера! Только вчера. Как много произошло за это время. А главное, изменилась она сама.

Девушка быстро пошла к выходу, толкнула дверь. В белесом свете нового дня она увидела Джошуа Симондса. Он сидел за столом и что-то писал. Заметив ее, он отложил перо и улыбнулся:

— Ты уже выспалась? Доброе утро, сестра. Вернее, уже добрый день. Ты долго спала, но Стивен не велел тебя беспокоить.

Похоже, квакер ни о чем не догадывался. Проглотив ком в горле, Рэйчел спросила, давно ли ушел полковник. Да, едва начало светать, сразу, как уехали фанатики. С рассветом они успокоились, похоже, стали соображать, что наделали ночью. Было ведь полнолуние, когда глаз ночи мутит разум людей и смущает их души. Но с приходом дня все изменилось. Поэтому пуритане поспешили убраться, едва рассвело. А следом за ними отбыл Стивен. Утром к усадьбе прибился его вороной, вот на нем он и уехал. А ее велел не трогать, сказал, что леди Робсарт уснула, а сон — это как раз то, что успокоит ее, вернет силы.

«Попросту сбежал, — зло подумала девушка, — чтобы не объясняться со мной».

— Я тоже хочу уехать. Дадите мне лошадь или мула?

— Конечно, конечно. Но разве ты не изволишь потрапезничать с нами, сестра?

Эта квакерская бесцеремонность в обращении сейчас особенно раздражала Рэйчел. Отказавшись, она стала торопиться. Во дворе ее окружили обитатели усадьбы, выражая сочувствие. Она еле разжимала губы, отвечая им. Дождавшись, пока ей приведут оседланного пони, она стегнула его, вынеслась со двора и поскакала крупной рысью по дороге, глотая сырой туманный воздух. Потом резко осадила лошадку и еле удержалась в седле, когда конь вздыбился. Но Рэйчел почти не думала об этом. Она сидела, тупо глядя перед собой. Как ей теперь быть? Как она сможет глядеть в глаза сестре, отцу, Джулиану? И Стивену. Что ей говорить им, когда ее жизнь войдет в нормальное русло и она станет такой, как прежде? Лгать ли или во всем сознаться? Ее вдруг охватило чувство непоправимой потери. Оно окончилось, ее греховное и счастливое приключение. Она хотела этого, но только сейчас поняла, что предала всех, кто был ей дорог. Она совершила грех, в этом было даже что-то библейское, и теперь за грехом неотвратимо последует наказание. А Стив уехал… Оставил ее один на один с собственной судьбой. Сначала он спас ее, потом погубил. Теперь ее нравственные понятия и природное чувство женского достоинства были разрушены, она осталась одна.