Блондинка из Претории - де Вилье Жерар. Страница 30

Отдельные группы девиц беспрерывно выходили из мотеля. Это были проститутки. Наконец он увидел ту, что ожидал. Его светящиеся «сейко-кварц» показывали полтретьего ночи.

Помощница крупье была одна. Она села в какое-то такси, которое тут же тронулось с места. Малко тоже пустился в путь по тому же, что и такси, маршруту не зажигая фар. Увидев, что преследуемая им автомашина свернула с Нейрере Драйв, он пропустил ее немного вперед и, в свою очередь, выехал на кольцевую автостраду. Зажег фары. Они пересекли два перекрестка, а на третьем такси повернуло на Каунда-род, а потом, спустя две-три минуты, — на узкую, плохо освещенную улицу. Такси проехало около пятисот метров и остановилось. Малко, вновь погасивший свои фары, последовал его примеру, остановившись примерно в пятидесяти метрах позади такси, и бегом устремился к нему. Между тем такси разворачивалось. Малко разглядел в окружающей тьме помощницу крупье, направляющуюся к какому-то дому. Малко настиг ее как раз в тот момент, когда она открывала дверь. Он тихонько позвал:

— Ванда!

Помощница крупье резко обернулась. Малко поднял вверх левую руку и снопом света электрического фонарика ярко осветил лицо метиски. Ее словно приковала на месте какая-то невидимая сила... Он приблизился на шаг.

— Кто вы? Что это значит? — спросила она переменившимся от страха голосом.

На какой-то миг Малко осветил свое собственное лицо и правую руку с зажатым в кулаке большим черным пистолетом.

— Это только я, — сказал он.

И тут же вновь направил на нее электрический фонарик.

На несколько секунд метиска словно застыла. Опомнившись, она медленно и самым что ни на есть естественным образом протянула правую руку к сумочке и спросила удивленным голосом:

— Что вы здесь делаете? Зачем это оружие?

Малко подошел еще ближе, по-прежнему направляя браунинг на молодую женщину.

— Не прикидывайтесь идиоткой, Ванда, — сказал Малко, — я не Ферди. Бросьте свою сумочку на землю.

Поскольку она не двигалась, он протянул руку с фонариком и одним движением выхватил сумочку.

— Отойдите.

Она повиновалась. Он наклонился, перевернул сумочку вверх дном. Из нее с глухим стуком выпал небольшой пистолет. Малко подобрал его и сунул в карман. Потом дулом своего револьвера он указал на дверь, где в замке уже висела связка ключей.

— Входите. Я думаю, нам с вами есть о чем поговорить. В квартире есть кто-нибудь?

— Нет... — ответила она задыхающимся от волнения голосом. — Но...

— Входите!

Он слегка подтолкнул се, и она наконец повиновалась — вошла и зажгла свет в крохотной прихожей. Как только она там очутилась, Малко закрыл за собой входную дверь, держа под дулом пистолета переднюю и две выходящие в нее двери.

— Откройте эти две двери! — приказал Малко.

— Вы спятили!

В течение нескольких мгновений они пристально смотрели друг на друга. Малко испытывал какую-то неизбывную печаль. Луиза была божественна, женственна, чувственна. Каким же образом она оказалась (возможно!) замешанной в зверском убийстве Ферди?

— Зажгите свет, — сказал Малко, как только она открыла двери.

Она выполнила это распоряжение. В обоих помещениях никого не было. Это были бедно меблированные кухня и комната. И только один предмет роскоши — телевизор, соединенный со старым видеомагнитофоном «Акай» с набором кассет. Малко запер входную дверь, оставив ключ в замочной скважине, и приказал молодой женщине войти в комнату. Она села на кровать, он же остался стоять. Казалось, помощница крупье вновь обрела все свое хладнокровие. Она закурила сигарету и взглянула на Малко своими большими миндалевидными глазами.

— Говорите же, что вам надо?

— Во-первых, — ответил Малко, — вы мне сказали, что вас зовут Луизой. Но отозвались, когда я назвал вас Вандой. В тот вечер я спросил вас, не знаете ли вы ту, которая носит это имя, и вы сказали «нет».

— Действительно, меня так звали когда-то, но я предпочитаю забыть это время, — заметила молодая женщина. — Так это вы окликнули меня сегодня в игорном зале?

— Да, — ответил Малко.

Он вынул из своего кармана оружие, обнаруженное в сумочке Ванды-Луизы, и, держа его за ствол, спросил:

— Зачем вам это?

На лице Луиза мелькнула грустная улыбка.

— Если бы вы были красивой женщиной и прогуливались ночью по Габороне, вы бы не задали такого вопроса. Ваши южноафриканские друзья иногда проявляют весьма назойливую настойчивость, когда выпьют. К примеру, на прошлой неделе они впятером дожидались меня на автостоянке «Габороне Сан», чтобы изнасиловать. Если бы у меня не было револьвера, им удалось бы это. Но скажите сначала, почему вы задаете мне все эти вопросы?

Малко вновь спрятал оружие в своем кармане. Луиза-Ванда явно была твердым орешком.

— Ладно, — сказал Малко, — оставим это. Вы очень нравились моему другу Ферди. Когда я оставил его в баре, вы находились в казино. По-моему, вы единственная женщина, за которой он хотел пойти.

Она удивленно взглянула на Малко.

— Полиция допрашивала всех. Ваш друг вышел один. Все люди в гостинице говорят только об этом убийстве. И почему бы мне захотелось вдруг убить вашего друга? Он мне очень нравился.

Казалось, она даже не взволнована.

— А потому, что у вас были контакты с людьми, которые все отдали бы за «шкуру» Ферди.

— С кем конкретно?

— С теми, кому вы известны под именем Ванды.

Она отрицательно качнула головой, и ее глаза каштанового цвета вдруг подернулись скорбью.

— Ванда... Я удивлена, что вам известно это имя.

— Почему?

— Это имя, которым я давно уже не пользуюсь. Как вы узнали его?

— Кое-кто назвал мне его в Йоханнесбурге, — ответил Малко, — сказав, что вы были «девкой по телефонному вызову».

— Совершенно точно, — сказала она спокойно. — Да, я была проституткой. Вы желаете знать, как все это произошло?

— Рассказывайте, — произнес Малко.

— Вы знаете, кем был мой отец?

— Нет.

— Пастором реформистской голландской церкви. Одним из тех подонков, которые проповедуют, что Господь Бог любит белых и что им нельзя смешиваться с неграми. Ну, так что ж, он сожительствовал с женщиной из племени басуто, служанкой, которая была для него также поварихой... Это была моя мать. Когда он заметил, что она беременна, он выставил ее за дверь. В то время господствовал апартеид. Тогда моя мать поселилась в «пондокки» на одном из плато, окружающих Кейптаун...

— Что такое «пондокки»?

Она слегка затянулась сигаретой, прежде чем ответить:

— Своего рода хижина из гофрированного железа и досок, скрепленных проволокой. Там-то я и выросла. В хижине было очень жарко и сухо, не было воды, а колючие кустарники подступали к самой двери. Зато в июне и июле там льют проливные дожди, и вода проступает повсюду, унося крышу и стены. Когда дожди кончались, люди отправлялись искать эти стены и крыши и старались восстановить прежнее жилище. Летом было хуже всего. Под гофрированным железом наша единственная комната уподоблялась жаровне. Моя мать умерла, когда мне было пятнадцать лет: ее укусила змея. Ее похоронили в яме, вырытой в земле, а на могиле воткнули куски железа, чтоб се труп не съели собаки. Меня приняли в семью соседнего «пондокки». Принял толстенный дядя, который делал себе напиток из черники и метилового спирта. В первый же вечер он уложил меня на соломенную подстилку, немного в сторонке от собственного ложа, и, когда его жена заснула, изнасиловал меня. Я и слова не могла молвить об этом, ибо тогда он вышвырнул бы меня за дверь. Это продолжалось два года, а затем я отправилась в Кейптаун.

— Там я встретила сутенера-негра, — продолжала молодая метиска, — и однажды он сказал мне, что в Йоханнесбурге я могла бы зарабатывать больше. Что там полно иностранцев, которые очень любят спать с негритянками или метисками. И вот я поселилась около Соуэто в задрипанном домишке. Вместе со мной в этом домике обитала еще одна девка, целый день курившая даггу и ставшая наполовину идиоткой.