Пожиратели сознания - Вилсон (Уилсон) Фрэнсис Пол. Страница 40

Она позволила Жаннет отвести ее к постели, позволила уложить себя на цветастое покрывало и почувствовала, что ее уносит в места, где она никогда не бывала, в другую реальность. И в следующие два часа она получила свой первый частный урок от Жаннет — но не в компьютерном деле, — она как опытный терпеливый преподаватель вела ее по путям тепла и влаги.

— Одно повлекло за собой другое… мы стали любовницами. Затем партнерами. И я начала вести двойную жизнь. Жаннет сказала, что ее сексуальность сразу же выделила меня из всего класса, — она называла меня «лесбиянкой из Трентона», — но не догадывалась, что была у меня первой.

— Но она тебя устраивала? — спросил Джек, и она увидела в его глазах подлинную озабоченность.

— Не думаю, что когда-либо испытывала больше счастья или острее чувствовала… вообще. Жаннет была для меня просто чудом. Она так тонко понимала меня. Она была моим проводником в том мире, о существовании которого я не догадывалась, а я сглаживала кое-какие острые углы ее характера и учила более широкому взгляду на мир.

После кофе и рогаликов они выбрались из «Греческого уголка» и пошли в городской сад, который тянулся вдоль Седьмой авеню.

— Куда ты пойдешь отсюда? — спросил Джек, когда они пробирались сквозь листву.

Вдоль обочины стояли горшки с разнообразной зеленью — от гевей и огромных папоротников до маленьких королевских пальм. На переднем плане бушевало разноцветье красок — красных, желтых, синих, пурпурных, — а за ними, еле просвечиваясь сквозь запотевшее стекло, лежал ярко-зеленый кусочек влажных джунглей.

На прошлой неделе Кейт сорвала бы несколько цветов для квартиры, но только не сегодня… у нее было не то настроение, чтобы заниматься цветами.

— Через два года, когда Лиззи кончит колледж, я все расскажу детям и Рону. После этого новости быстро дойдут до моих пациентов, и ты понимаешь, что начнется. Добрая часть их отшатнется от меня. Трентон, может быть, и столица штата, но по сути это маленький городок. Люди решат, что им не стоит поручать своих детей, особенно девочек, педиатру-лесбиянке. Тем более, что в том же заведении есть еще пять нормальных врачей. И к тому же мои коллеги вряд ли обрадуются.

— Так переезжай в Нью-Йорк, — сказал Джек, кладя ей руку на плечо. — Тут есть масса детей, родителей которых не волнует, как ты проводишь свое свободное время. Здорово будет жить рядом с тобой.

Она прислонилась к нему:

— Ты не представляешь, как я ценю возможность вот так поговорить с тобой. Прости, что так все получилось. Пойми меня: любовь, которая не осмеливалась заявить о себе, невозможно заставить замолчать. Но я так долго все таила в себе, что сейчас чувствую себя… такой одинокой.

— Но ведь у вас с Жаннет должны быть друзья. Я знаю, что тут есть большое сообщество геев…

— Да, но я сорокачетырехлетняя баба, которая не вписывается в их компанию. Рядом с юными лесбиянками, с девицами двадцати с чем-то лет, которые еще подростками занимались этим, я чувствую себя отверженной, парией. Они считают, что мы не из их компании, и всем, кому это не нравится, говорят: а пошел ты на…

— Куда? — улыбнулся Джек. Ты сказала: «Пошел на…»

— Мне всегда было трудно произносить эти слова.

— Потому что ты нормальный человек. И всегда была им.

Кейт вздохнула. Это правда. Она не выносила ругательств.

— Во многих смыслах я и остаюсь нормальным человеком. Нормальная лесбиянка — можешь ты представить такое? Ходячая нелепица, оксюморон. Родилась нормальной, и обречена на смерть из-за своей убийственной нормальности. Я всегда старалась быть хорошим примером — для тебя, когда ты рос, а потом для Кевина и Лиз.

— Что у тебя и получалось, — мягко сказал он. — И вижу, что и сейчас получается.

— Я не хочу ни менять мир, ни вступать в какое-то движение. Просто я хочу быть сама собой. Мне понадобилось так много времени и стараний, чтобы понять это, что сейчас я хочу только расслабиться и отдохнуть. И пока рядом есть Жаннет, меня совершенно не волнует, что думают другие. Мы уже не в том возрасте, чтобы красоваться в гей-клубах; мы лишь раз как-то выбрались пообедать, но большей частью мы сами готовим и радуемся возможности побыть наедине.

— Когда не приходится специально одеваться и выбираться в город, чувствуя себя как в фильме с Марлоном Брандо «Дикарь»?

— Чувствовать себя симпатичной лесбиянкой — этого более чем достаточно в моем наборе отклонений.

— Кончай говорить о своих отклонениях.

— Я имею в виду несоответствия норме. Это то, чем мы, ненормальные, занимаемся.

— Тут уж с твоими эмоциями ничего не поделаешь. Но если ты никому не приносишь вреда…

— По крайней мере, пока этого не случалось. Но когда наконец я все расскажу… кто знает? — Кейт покачала головой. — Все это из-за хромосомы… одной проклятой хромосомы.

— То есть имеется такой ген?

— Может быть. Но я говорю об Y-хромосоме, о той самой, которая делает тебя мужчиной. У нас, женщин, две Х-хромосомы, но если бы я могла поменять одну из них, сменить X на Y, мои чувства к Жаннет можно было бы считать совершенно нормальными.

Джек тихо присвистнул:

— Господи Иисусе. По-твоему, вот из-за чего вся эта неразбериха?

— Именно. Всего одна хромосома. С ней я не мучилась бы этими жуткими страхами, не боялась бы, что люди узнают.

Он потряс ее за плечо.

— Подумай вот о чем. Ты собираешься рассказать и отцу?

Кейт поежилась. Она не представляла, как отреагирует отец. Она любила его. Они всегда были близки, но это ей и в голову не приходило. В его мире не было лесбиянок. Какими словами может она поведать, что его единственная дочь — одна из них?

— Я еще не решила — рассказать ли ему до детей или после. Но в любом случае ты понимаешь, как его это потрясет.

— Расстроится или полезет на стенку? Засмеявшись, Кейт обняла Джека.

— И то и другое.

Она полюбила нового Джека. От него шло ощущение силы и удачи. До чего чудесно быть рядом с ним. Все становится легко и просто.

Оглядевшись, Кейт поняла, что они вернулись к «Арсли». Она слегка боялась подниматься наверх и встречаться лицом к лицу с Жаннет. Какая она сегодня?

— Хочешь, я поднимусь с тобой? — спросил Джек.

Он что, читает мысли?

— Я не против.

Она открыла входную дверь, но остановила Джека в холле. Он должен совершенно четко понять одну вещь.

— Никто не должен знать, о чем мы говорили с тобой, Джек. Никто — пока и Кевину, и Лиз не исполнится восемнадцать лет. Это нужно не столько мне, сколько им.

— О'кей, конечно, но…

— Никаких но, Джек. Рон ничего не знает, и я даже не догадываюсь, как он отреагирует. Он хороший человек, я думаю, он все поймет, но ничего нельзя знать заранее. Если он решит, что его мужское начало потерпело урон, он может попытаться воздействовать на меня через детей. Пока мы совместно воспитываем их, но он может подать в суд — мол, я лесбиянка и не могу быть матерью…

— Не может быть.

— Это случается сплошь и рядом, Джек. Суды непримиримо относятся к лесбиянкам. Но если даже Рон смирится, как насчет Кевина и Лиз? Новость мгновенно распространится по школе, а ты же знаешь, как жестоки могут быть дети. Юность — вообще нелегкий период. И я не могу увеличивать груз, который лежит на них. Когда они оба будут в колледже, я сяду с ними и все им расскажу. До той поры я должна буду молчать. Как и ты.

— Я? — удивился он. — Что за?..

— Да, ты. Ты, как и я, ведешь двойную жизнь. На людях у тебя одно лицо, но есть и другое — облик того самого Наладчика Джека, который ты скрывал все эти годы от отца, от Тома, от меня и, уверена, от полиции, потому что ясно как день — кое-что из твоих дел далеко от законности. И у тебя есть свои тайны, Джек.

Он посмотрел на нее и кивнул.

— Никогда об этом не думал, но, скорее всего, так и есть. Если не считать, что я всегда остаюсь самим собой. Всегда.

— Расскажи мне о себе.

Он покачал головой, поднял руку и показал ей кончик мизинца: