Хрустальный корабль - Виндж Джоан. Страница 9
Так она лежала, дрожа от холода, ее душа и тело стонали от усталости, пока она ждала сна, который казался ей похожим на смерть.
Она видела очень много снов, однако это видение сильно отличалось от тех, которые она знала до сих пор. Четко и в деталях перед ней развертывались хаотические фрагменты по ту сторону ее сознания — не тревожный сон, а потеря сознания, ведущая к глубокой внутренней удовлетворенности.
Она проснулась от внезапного шума, исполненная приятным чувством, которое она уже давно не испытывала. Оглядевшись, пытаясь найти источник этого шума, она увидела Лунную Тень, который, согнувшись, вошел в здание, его силуэт четко вырисовывался на ярком фоне, далеко позади него она увидела закрытую дверь в стене, а возле нее надпись — «ВЫХОД».
Лунная Тень направился к ней, подошел к костру, держа в руках две тушки киргатов, а хвостом — странное приспособление из ремней и трех круглых камней. Влага его дыхания конденсировалась перед его губами в белое облачко. Когда он подошел ближе, в свете костра она увидела, что с его лица исчезло выражение сосредоточенности. Он бросил маленькие тушки возле костра и сел, достав из-за пояса нож.
— Лунная Тень, — она поднялась, вдруг все вспомнив, и, охваченная незнакомым чувством, внезапно устыдилась. — Лунная Тень! Посмотри, вот слово «ВЫХОД»! Я понимаю его значение! Я знаю его, я его прочитала! — Она надеялась, что он воспримет ее слова, как оправдание. — Ты мне покажешь?
Его голова повернулась к ней, его глаза нашли ее лицо и вся досада была забыта.
— Да? Да? Это правда? Хорошо, я покажу тебе, Звездная Женщина!
— Конечно! — она кивнула, на ее губах заиграла улыбка, восставшая из самых потайных уголков ее существа. — Все встанет на свои места, я пойму... — она почувствовала часть чужой, странной души в своих воспоминаниях, своем сознании.
— Может быть, — Лунная Тень сдерживал взрыв своих эмоций, которых она не понимала, — может быть, ты мне покажешь, как надо читать. А я покажу тебе все, что знаем мы.
— Мы вместе найдем ответы на все вопросы... А потом... — она неуверенно запнулась, — а потом...
— Скоро мы отправимся в место слов, — Лунная Тень уверенно кивнул. Он отвернулся, чтобы приготовить тушки, но она больше не смотрела на него.
Когда Таравасси впервые подошла к читающему аппарату, в нем все еще находилась кассета. Аппараты здесь стояли в беспорядке, в этой заброшенной библиотеке, где Андар открыл свою Правду. Лунная Тень посмотрел через ее плечо и провел ее рукой по плотному ряду клавиш, выполняя инструкцию, словно он наизусть заучил ее у какого-то неизвестного учителя. Она была довольна только что полученными знаниями, ликовала, когда ей удалось согласовать символы и звуки, один за другим. В конце-концов появились слова и целые фразы, следующие одна за другой. Гордость человека, которому впервые удалось использовать акустические символы, чтобы передать сообщение на расстояние многих миль или через тысячелетия, охватила ее, наполнив уверенностью и надеждой.
Однако, небольшая часть сознания Лунной Тени сопротивлялась неуклюжей, трудно усваиваемой информации, передаваемой с помощью слов и символов. Это было неудобно, и на это расходовалось так много времени, а ведь индивидууму можно было просто показать. И он был ошеломлен этой чудной догадкой.
То же самое происходило и с Таравасси. Она тоже была ошеломлена этой чуждой догадкой, чье свидетельство она узнала и которая не согласовывалась с ее собственными представлениями; но это напротив, возбуждало ее упрямство, это был скрытый отказ, возникший одновременно и в ее мозгу, и в мозгу Лунной Тени, для которого слова были только скрывающей смысл вуалью. Лунная Тень, как и другие аборигены, использовал слова только в своей повседневной жизни. И у девушки теперь было такое чувство, словно все интимные и сложные знания переносятся прямо из мозга в мозг. И личная точка зрения передающего таким же образом переносится в мозг принимающего и запечатлевается там в его мыслях.
В ее собственном разуме была запечатлена чуждая информация, которая давала возможность отличить ее точку зрения от его и наоборот, а она об этом до сих пор не имела никакого представления. Если растешь в определенном обществе, то начинаешь усваивать чуждые для тебя мысли этого общества с самого рождения. А как возможно в таком случае разделить свое сознание и мышление от влияния окружающего? От влияния родителей, родственников, соседей?
Лунная Тень смотрел на нее сверху вниз, словно он чувствовал взгляд, рассматривающий его, и улыбался вопросительно в ответ: слова были не нужны.
Медленно, сначала очень медленно, слово за словом, предложение за предложением, потом все быстрее и быстрее она начала читать.
— Кто может почитать жизнь и смерть? Признание верующего и гимн смерти? Есть только одно небо — это смерть!
Тараваси оторвалась от экрана читающего устройства, опершись об угол стены неловким движением человека, у которого перед глазами все еще стоят ужасные видения. Отвратительная красота смерти все еще резала глаза, скрываясь в стройной геометрии написанных слов. Зов смерти настиг ее после полудня, и она ответила ему...
Всю вторую половину дня Лунная Тень, нервничая, спускался к выходу из здания, наблюдая, не послали ли его родичи сюда кого-нибудь, чтобы понаблюдать за ним, а теперь он, вытянувшись, лежал на полу, задремав. Он ничего не понимал и потерял всякий интерес к обучению. Таравасси не стала будить его, она все еще не знала, каким же образом объяснить ему всю эту ужасную истину: ее народ уничтожил сам себя, и как индивидуумов, и как группу людей, и как даже весь свой мир. Они уважали смерть, но не признавали конца и ратовали за него, просто уничтожив самих себя. Они умерли, умерли намеренно, чего она не могла понять, погибли от своей собственной руки в экстазе некрофилии. А их мир погиб вместе с ними. Их кости были рассеяны по поверхности земли, брошенные на волю ветра и непогоды, обглоданные зверями и временем. Горсточка людей покинула свою погибшую планету, прибыла сюда и теперь проводила свою жизнь в медленно разрушающемся скелете города. А она была живой... живой... одна среди живых мертвецов. Но почему?
Рука погладила ее по плечу, и она замерла.
— Что с тобой, Звездная Женщина? — он повторил те же слова, с которыми когда-то в первый раз обратился к ней, однако на этот раз он мог понять выражение ее лица. Он заметил в ее глазах что-то непостижимое и мягко сказал: — Я слушаю тебя.
Она отвернулась.
— Все не так. Чем больше я ищу, тем больше нахожу ответов и тем больше мне хочется, чтобы я никогда не начинала своих поисков. И все же мне все больше хочется... знать. Почему это происходит со мной! ? Я же была так счастлива!
— Что ты нашла в этих словах? Плохие вещи? Попытайся мне показать, и... он, ожидая, стоял возле нее, поглаживая одной ногой другую, словно его предложение было подарком, который он дарил ей из милости.
— Я не знаю. Не могу рассказать тебе с таких ужасных вещих... о нас.
— О Звездных Людях?
Она кивнула.
— Тебе не захочется знать об этом.
Она подыскала нужные слова.
— Тогда... ты покажи... мне. И боль смягчится... она будет разделена. Я знаю. Мне это нужно, но никто не соединяется со мной... — он нервно поигрывал маленьким диском с записью. — Нужно... Мне нужно дружить с кем-нибудь — палец его разогнулся и маленький диск полетел по полированной крышке стола.
Таравасси с удивлением отметила внезапную вспышку воспоминаний детства — таких же далеких и непостижимых, как и берег Звездного Источника во вселенной. Руки матери, радужные переливы ее одежды, тихое бормотание ее голоса, прогоняющего прочь все тревоги: «Не плачь, не плачь! Мое сердечко, я помогу тебе, время будет легче, маленькая Тара...» и Таравасси слабо кивнула, протянув руку.
На этот раз она не боялась боли и в электрических мурашках, бегущих по нервам, не было ничего неприятного. И на этот раз ей показалось, что от его мозга к ее протянулся электрический мост, какие-то нити живого электричества, которые связали его и ее фрагментарные воспоминания. Прорываясь сквозь ментальный шум, ее память исторгла тот пагубный экстаз смерти, который она извлекла из прошлого, экстаз уничтожения ее собственного народа. Все эти путаные импульсы-мысли, несущие с собой ее замешательство и одиночество, устремились в открытый разум Лунной Тени... были разделены... и на душе у нее стало легче.