Водопад грез - Виндж Джоан. Страница 16

— Это она, — наконец прошептал я, когда понял, что мое молчание длилось слишком долго. Меня бросило в жар, закружилась голова: ее лицо было лицом потерянной возлюбленной. Я заставил себя сосредоточиться на ребенке. Ему было год или два: темные кудри и круглое, свежее детское личико. Я наблюдал, как он машет рукой, видел его улыбку.

Что-то с ним было не так. Я не знал, что именно, но по моей спине словно скользнули холодные губы. Я взглянул на Линг Натазу, увидел, что она поняла выражение моих глаз. В свою очередь она отвела глаза.

Она забрала картинку.

— Наш сын страдает неврологическим заболеванием, — сказала она чуть слышно. — Врожденный дефект. Я биохимик. Произошел… несчастный случай в лаборатории, когда я была беременна. Это отразилось на Джеби.

Я удивился, какой же несчастный случай мог вызвать такой сильный дефект, что они не могли его исправить. Почему она не отказалась и родила ребенка, если знала… Но, возможно, никто не смог бы ответить на такой вопрос. Мне стало интересно, что за мысли были тогда у нее в голове и каковы они сейчас.

— Джеби лишен способности общаться с окружающим миром, — сказала она. Слова ее были печальны и наполнены болью. — Он не может слышать, не может контролировать свое тело. Его здоровый мозг заключен в этой… этой драгоценной тюрьме. Он абсолютно беспомощен.

Ее глаза смотрели вдаль — она больше не видела никого из нас. Не думает ли она сейчас, где он, не плачет ли, не напуган ли, не причиняет ли кто-нибудь ему зло… Я взглянул на картинку, и мои внутренности завязались узлом.

Она снова посмотрела на меня и не отреагировала на быстрый взгляд моих странных глаз.

— Мы наняли Мийю заботиться о нем, потому что она единственная, кто может достичь его.

Я моргнул, поняв, что она имела в виду: почему гидранка подходила для того, чтобы заботиться об их ребенке. Из за пси способности. Терапевт с даром мог проникнуть в эту раковину из плоти, пойти на контакт с мозгом, ограниченным черепной коробкой, так, как никогда не смог бы человек, даже его родители.

— Она делала для него то, чего мы не могли, — сказала Линг Натаза, словно прочитав мои мысли. Я услышал тоску и боль — ее собственную боль — в этих словах.

— У тебя есть другие дети? — спросил я.

Она внезапно резко подняла на меня глаза. Я не уверен, что значил ее взгляд.

— Нет, — сказала она. И все.

Я не стал спрашивать почему. Возможно, одного такого было достаточно.

— Мийа… Мийа посвятила себя Джеби. Она всегда была здесь для него. Она была его линией жизни. И нашей из-за него.

— Она была обучена на нашем медицинском оборудовании реабилитационной терапии, — сказал Бурнелл Натаза. — Она была способна так помочь Джеби, потому что… — Он не договорил, тревожно взглянул на Санда.

— Потому что она обладала даром, — сказала Линг Натаза, глядя на меня. Меня удивило то, что кто-то, кто не был псионом, называл эту способность так, говоря о ней правдиво.

— Получается, она не носила детектор? — спросил Санд.

— Детектор? — сказал я. — Что это?

— Он наносит удар, когда регистрирует пси-активность. — Он посмотрел на меня с обычным безжалостным безразличием. — Как оглушающие воротники, используемые Службой безопасности корпорации для контроля мелких преступников. Я предполагаю, что ты с ними знаком.

Я покраснел и отвел глаза.

— Она была полноправным терапевтом, — оскорбленно сказал Перримид. — Она первой закончила программу… совместную программу, разработанную мной с помощью медицинского центра Ривертона и Совета гидранов. Гидранов обучали как терапевтов, способных помогать таким пациентам, как мой племянник, которым не помогают традиционные методы лечения. Состояние Джеби натолкнуло меня на эту идею.

Санд чуть нахмурился, но больше ничего не сказал.

— Мийа была как член нашей семьи, — сказала Линг Натаза. — Зачем ей понадобилось делать это? — Она глядела на Перримида, умоляя его объяснить то, что было выше ее понимания. Он покачал головой.

— До нас доходили слухи… — Бурнелл Натаза оглянулся через плечо на людей, ожидающих в соседней комнате. — Каждый слышал о ритуалах, принятых у гидранов, — сказал он горько. — Что они крадут наших детей и используют их.

— О Боже! — Я вскочил со стула, поймал предостерегающий жест Санда и уселся на место. Его пристальный взгляд прижал меня к стулу. — Это неправда, — сказал я, свирепо глядя на него, на всех, хотя это даже могло так быть, насколько я знаю жизнь гидранов. Но что-то внутри говорило мне, что только люди могут так поступить или хотя бы подумать об этом.

— Как ты об этом узнал? — спросил Бурнелл Натаза. — Если ты не один из них?

Я уставился на него, на его форму.

— Кот — ксенолог, — ответил Перримид. — Он работает с Киссиндрой. Ты знаешь, сколько времени я проводил с гидранами, Бурнелл. Я уверен, что он прав.

— Боросэйж говорил, что у него есть записи о таких случаях. — сказал Натаза.

— Районный администратор Боросэйж имеет многолетний опыт общения с гидранами, но я думаю, все мы знаем, что у него тоже есть безусловные… ограничения. — Перримид выплевывал слова, словно они были горячими, уставясь на Санда. — Но утверждение Службы безопасности корпорации о вмешательстве диссидентов гидранов в похищение вашего ребенка оправданно, учитывая ситуацию с кейретсу Тау…

— Мийа хотя бы упоминала что-нибудь о инспекторах или ФТУ? — спросил я. — Были ли вы вовлечены во что-нибудь, что могло не нравиться гидранам, что-нибудь, что она могла вытащить из ваших мыслей?

— Нет, — сказали они оба так быстро, что это прозвучало как эхо. Их глаза встретились, и они вместе посмотрели на меня.

— Он телепат? — спросил муж у Перримида. Тот без колебаний покачал головой. Должно быть, Киссиндра рассказала ему, что я потерял свою пси-способность. Может быть, именно поэтому он меня и доставил сюда? Потому что я был безопасен? Была причина, по которой эти люди не хотели бы видеть рядом с собой телепата. У каждого есть мысли, которые он хотел бы скрыть, а телепат не просто подслушивает разговоры — он может услышать самые интимные секреты окружающих.

Эти Натаза, должно быть, пара святых, если они желали делить свой дом с гидраном. Или же они любили этого увечного ребенка больше, чем кейретсу… больше, чем свою работу, свои тайны, самих себя.

Но я видел, как изменилось выражение их лиц, когда прозвучал мой вопрос, как менялось выражение на лицах людей в этой комнате. Теперь это были неприятные лица. И я знал, что, кем бы эти люди ни были, они не были невинными. Я почти мог почувствовать их скрытую панику. Тут должны были быть секреты — большие секреты, нехорошие, наполняющие тишину вокруг меня. Я бы отдал год своей жизни за то, чтобы кроваво-красный наркотический пластырь сидел сейчас за моим ухом, чтобы он мог успокоить сетку шрамов, ослепляющую мой дар, и позволить мне видеть хотя бы час, хотя бы десять минут — как получится.

Но я не сделал этого — я не мог. И в любом случае, вероятно, это было неважно. Это были не мои проблемы — любые из них, кроме пропавшего ребенка, — и то только потому, что я совершил поступок, в котором меня обвиняли. Я сделаю все, что скажут мне Перримид и Санд, хотя знаю, что это ничему не поможет, сделаю это, потому что они потом оставят меня в покое. Когда успокоится мое сознание, я смогу вернуться к тем вещам, которые важны для меня.

Я снова поднял глаза и наткнулся на взгляд Линг Натаза. Воспоминания проплывали перед моими глазами, раня меня, как прошлой ночью. Но сейчас боль была настоящей. Реальность проникла в эту дорогую безупречную комнату, ворвалась в две спокойные, защищенные жизни, разрушила все их иллюзии в один необратимый момент. И ни для кого не было спасения от горя и боли, от страха, принявшего облик пропавшего ребенка — беспомощного, увечного, испуганного, в руках незнакомцев, чужаков. Муж снова обнял ее. И когда он посмотрел на меня, я все еще видел эту печаль и страх.

— Я сделаю все, что смогу, — пробормотал я, ненавидя себя за то, как это прозвучало. Я желал иного, я знал, что надо было сказать это лучше. — Я знаю, как вы чувствуете себя, — сказал я наконец. И отвел взгляд, когда недоверие, наполнившее их глаза, вернуло мои слова обратно пустыми.