Водопад грез - Виндж Джоан. Страница 26

Федералы уставились на меня с недоверием, будто им показали чудо хирургии — вроде человека с пришитой второй головой.

— Тогда ладно, — буркнул Гивечи. — Ты выдающийся пример того, как хорошо работает Агентство контрактного труда. Куда ты был определен?

— На шахту Федеральных рудников на Синдере. — Я сделал паузу: они принадлежали Федерации. — Если бы один человек не выкупил мой контракт, я был бы уже мертв от радиоактивного загрязнения.

— Это не смешно, — просопела Озуна. Протс, наконец, взглянул на нас.

— Верно, — согласился я.

Оба инспектора посмотрели на Протса, словно подозревали, что Тау решила использовать меня, чтобы отплатить им за пребывание здесь.

Лицо Протса выразило удовольствие. Это была самая сложная из эмоций, которая отразилась на его лице с тех пор, как мы познакомились. Но надолго она не задержалась — лицо снова стало гладким, как поверхность его мозгов.

— Надеюсь, ты не думаешь, что твой опыт позволяет тебе делать нашу работу или вмешиваться в нее, — сказал наконец Гивечи.

— Я здесь не для того, — ответил я. — Я хочу просто посмотреть.

Протс набрал программу информации на терминале флайера, и спинка стула передо мной ожила. Инспектора надели шлемы. Они так самозабвенно ушли в виртуальную кашу, будто действительно верили, что им сообщат стоящие сведения о том, куда мы направлялись.

Я рассеянно поглядывал на экран. Неужели инспектора в самом деле так заинтересовались информацией или они таким образом ушли от разговора? И кто дал право этой парочке вершить суд над Тау и над полсотней других корпораций, разбросанных по всей галактике, колонизированной Федерацией, где у каждой из них свои экономические проблемы и свои технологические базы, где каждая пытается прикрыть истинное положение вещей своей ложью?

Через некоторое время я отключил информацию и вызвал на свой экран съемки облачных китов, которыми пару ночей назад любовался в номере отеля. После этого экран очистился, и я выключил его. Все чаще мы пролетали над облаками и постепенно облачность превратилась в сплошную. Мне захотелось спросить Воуно, были это просто облака или нечто совсем другое, и как узнать, что ты видишь облачных китов, но я промолчал.

Полет занял около часа. При скорости флайера это значило, что мы оставили за собой примерно тысячу километров. В конце концов мы стали спускаться сквозь облака к земле. Пейзаж, раскинувшийся перед моими глазами, казался знакомым и чуждым в равной степени.

Мир был здесь настолько зелен, с таким богатством этой краски, что мне пришлось взглянуть на небо, чтобы убедить себя, что он не искусственный. Сверху было видно, где лежали рифы — или до сих пор лежат, если то, что я слышал, правда. Должно быть, мы летели на север, поскольку вряд ли в окрестностях Ривертона были такие места, как эта земля. Инстинкты говорили мне, что именно в таких местах жили гидраны, пока Тау не выдворила их в забытые Богом уголки планеты.

Тут не было и следа какого-либо поселения людей или гидранов — ничего, что могло бы воспрепятствовать намерениям облачных китов или планировщиков Тау.

Производственный комплекс располагался в середине волнистого моря зелени и сверху не был виден: лаборатории, перерабатывающие заводы, туннели пронзали матрицу застывших мыслей и вели к различным находкам, которые разведчики Тау сочли наиболее подходящими, то есть удовлетворяющими их высокоспециализированные интересы. Никогда эти рифы не подвергались систематическому, чисто научному исследованию, которое не было бы предназначено для получения больших прибылей в кратчайшие сроки.

Как далеко сможет продвинуться наша экспедиция в своих исследованиях, находясь между двух огней: с одной стороны, ограничения, оговоренные Тау, и, с другой стороны, возможные возражения гидранов против внедрения на их последний клочок священной земли? Нам было сказано, что Совет гидранов одобрил проект, но после того, что я узнал о похищении ребенка, я не был уверен, что Тау обсуждала этот вопрос с общиной гидранов. Я задумался, сколько мы действительно сможем успеть до того, как эти люди из ФТУ завершат свое расследование и покинут планету и экспедиция больше не понадобится корпорации как реклама их лояльности.

Мы спустились на открытую посадочную площадку в центре комплекса. По пути я слышал, как Воуно вел переговоры с охраной. Мы прошли сквозь систему невидимых защитных полей, спустившись с ясного неба в обманчиво открытое сердце завода. Может быть, Тау и позволяет себе небрежность с безопасностью рабочих, но даже намек на небрежность недопустим, если дело касается защиты производства от диверсий корпораций-соперников.

Когда мы вышли из флайера, не было видно ничего, кроме площадки и неба. Я поставил ладони козырьком над глазами, щурясь на голубой сияющий купол над головой. Облака сверкали, волнистые и полупрозрачные, словно вода, струящаяся по невидимым камням. Они напомнили мне те образы, которые я видел на голо-экране, но они были слишком аморфными, чтобы я что-либо мог сказать наверняка.

— Это облака? — спросил я Воуно.

Воуно снял вещицу, висевшую у него на шее, и молча протянул ее мне.

Я поднес ее к глазам, как это однажды делал он, и оказалось, что это линзы, которые тут же приспособились к моему лицу и зрению. Я сконцентрировался на экранах, изменивших мой взгляд на мир так же внезапно, как изменилось мое настроение. Я поднял голову к небу — и увидел их.

Все остальное провалилось, остановилось, прекратило свое существование. Облачные киты плыли надо мной, фильтры линз уничтожили их защитную оболочку из водяных паров. Я насчитал три, четыре, пять особей, каждая из которых представляла собой сообщество бесчисленных микроскопических созданий. Они двигались по воздушному океану как музыка, внезапно ставшая видимой, их формы медленно менялись, перетекали, подчиняясь скрытому ритму их медитаций, контрапункту ветра. Тут и там хрупкая завеса мыслей падала вниз дождем или вспыхивала как звезда в чистом воздухе.

Поглощенный музыкой, я вспомнил Памятник, вспомнил, как стоял на закате на плато рукотворного мира — еще одного недоступного пониманию подарка творцов. Я вспомнил изъеденную ветром каменную арку, которую мы называли Золотыми воротами, и призрачную музыку, наигрываемую ветром на ней… Я почувствовал в музыке универсальный язык, говорящий о той правде, которая не изменится никогда, и пытался понять, что хотели сказать нам творцы, создавшие видимую музыку.

Кто-то потряс меня за руку. Протс. Я сдвинул линзы на лоб и взглянул на него. На его лице было написано нетерпение и воодушевление. Я понял, что он хочет, чтобы я дал линзы ему. Получив их, он передал их одному из инспекторов. Я обернулся к Воуно. Он стоял так же, как стоял недавно я, защищая глаза руками и глядя в небо. Его тело было откинуто назад.

Я подумал, служат ли защитные поля, окружающие комплекс, еще и для защиты от падающих с неба грез. Насколько опасна работа Воуно, попадал ли он когда-нибудь под ливень мыслей облачных китов, который мог уничтожить его?

Инспектора осмотрели очки и передали их Протсу, молча кивнув. То ли они потеряли дар речи, то ли просто остались бесстрастными. Я взглянул на их лица. Остались бесстрастными.

Протс вручил прибор Воуно, проигнорировав мою протянутую руку.

Воуно отдал их мне, как только Протс отвернулся.

— Держи, — пробормотал он. — У меня есть еще пара. Мне обещали, что я смогу забрать всю вашу команду на наблюдательный пункт, когда это закончится. — Он кивком указал на инспекторов.

Я сообразил, что Лус имел в виду не эту поездку, а все расследование. Его взгляд выражал недоумение: какого черта мы делаем здесь, если можем отправиться в другое место и наблюдать, как над нами плывут без остановки облачные киты? Я лишь кивнул и проглотил вопрос: как он думает, почему — вот странно! — нам дали такую возможность?

Воуно направился к флайеру, должно быть, за вторым прибором.

Встречающая делегация появилась из сверкающего черепахового щитка исследовательского комплекса.