Глубина в небе - Виндж Вернор (Вернон) Стефан. Страница 55

– Надо все это переписать, – сказал Фам.

– Это уже сделали, – ответила Сура, не поднимая глаз. Она готовилась уйти с Вахты и последние четыре дня пыталась выловить проблему, обнаруженную в автоматике анабиоза.

– Это пытались сделать, – поправил ее Брет, стоя у морозильников. – Но объем кода только во флотских системах верхнего уровня неимоверен. Посади тебя и еще тысячу человек его воспроизвести, и вы проработаете целое столетие. – Тринли зловеще улыбнулся. – И знаешь что? Даже если вы это сделаете, к концу у вас будут свои несовпадения. И все равно не будет совместимости со всеми приложениями, которые нам то и дело бывают нужны.

Сура на минуту оставила отладку программ.

– Знаешь, как все это называется? «Зрелая среда программирования». Когда аппаратура работает уже на своем конечном пределе, а программисты пишут код уже много столетий, доходишь до точки, когда осмысленного кода становится больше, чем кто-нибудь может прочесть. Тогда лучшее, что ты можешь сделать – разобраться в общей структуре уровней и понять, как искать экзотические средства, которые могут оказаться удобны – как в ситуации, которая у меня здесь сложилась. – Она ткнула рукой в диаграмму зависимости, над которой работала. – У нас нехватка охлаждающей жидкости для гробов. Как и миллион других вещей, на доброй старой Канберре ее было не купить. Ну, очевидное решение – передвинуть гробы к кормовой обшивке, и пусть охлаждаются прямым излучением. Для поддержки такого решения у нас нужного оборудования нет – и потому я последнее время и занимаюсь археологией. Похоже, что пятьсот лет назад такое случилось после войны в системе Тормы. Они тогда слепили точно такой пакет управления температурой, который нам нужен.

– Почти такой же, – снова ухмыльнулся Брет. – С минимальными изменениями.

– Да, которые я почти уже внесла. – Она глянула на Фама, увидела выражение его лица. – Ага. Я думала, что ты предпочитаешь лучше умереть, чем лечь в гроб.

Фам застенчиво улыбнулся, вспомнив того мальчишку шесть лет назад.

– Нет, я лягу в гроб. Когда-нибудь.

Этот день наступил еще после пяти лет жизни Фама. Это были напряженные годы. И Брет, и Сура были вне Вахты, и с заменившими их Фам не сблизился. Эти четверо играли на музыкальных инструментах – вручную, как менестрели при дворе! К концу они играли целые килосекунды подряд; казалось, они, играя вместе, достигали какого-то ментально-социального объединения. На Фама их музыка как-то непонятно действовала, но эти люди очень тяжело трудились для достижения весьма ординарных результатов. У Фама не хватило бы терпения даже для первых шагов по этому пути, и он уходил. Быть один – это он умел очень хорошо. Ему столько еще надо было узнать.

Чем больше он учился, тем больше понимал, что имела в виду Сура Винж под «зрелой средой программирования». По сравнению с известными ему членами экипажа Фам стал выдающимся программистом. «Пламенный гений» – так его однажды охарактеризовала Сура Винж, думая, что он не слышит. Он мог кодировать все, но жизнь коротка, а почти все существенные системы – огромны. И потому Фам научился находить пути в обход этих левиафанов прошлого. Он умел обращаться к кодам оружия от Элдритча Фери с помощью исправленных конических планировщиков времен до завоевания космоса. Не менее важно: он знал, как искать потенциально подходящие приложения, скрытые в сети корабля.

…И еще он узнал о зрелых средах программирования то, чего Сура, в общем, не сказала. Когда системы зависят от лежащих ниже систем, а те зависят от еще более старых… становится невозможно знать все, на что способны эти системы. Где-то в глубине автоматики флота может быть – должен быть – лабиринт ходов и ловушек. Почти все авторы мертвы уже тысячи лет, спрятанные ими подходы утеряны навсегда. Иные ловушки были поставлены компаниями или правительствами, которые надеялись пережить ход времени. Сура, Брет и, быть может, еще несколько человек, знали о системах «Репризы» такое, что давало им особую власть.

Средневековый принц в душе Фама Нювена был поражен этим открытием. Если одна такая ловушка лежит на дне какой-нибудь универсальной популярной системы… Если такой новый слой используется повсюду, владелец ходов и ловушек будет подобен королю.

Прошло одиннадцать лет с тех пор, как перепуганный тринадцатилетний мальчишка был увезен с Канберры.

Сура только что вернулась из анабиоза. Возвращение, которого Фам ждал со все растущим желанием… с самого момента ее ухода. Ему столько хотелось ей рассказать, столько показать, столько у нее спросить. Но, когда наступило наконец ее время, он не смог заставить себя встать у гроба и приветствовать ее приход.

Она нашла его в отсеке оборудования в корме – в крохотной нише с настоящим окном на звезды. Место, которое Фам забил за собой несколько лет назад.

Она отодвинула легкую пластиковую завесу у входа.

– Привет, Фам!

У Суры на лице играла странная улыбка. Сама она казалась странной. Такой молодой… На самом деле она просто не постарела. А Фам Нювен прожил уже двадцать четыре года. Он махнул ей рукой, приглашая войти в тесноту ниши. Она проплыла мимо него и повернулась. С лица над веселой улыбкой смотрели серьезные грустные глаза.

– Ты вырос, друг.

Фам затряс было головой.

– Да. Но я… ты все равно впереди меня.

– Может быть, в чем-то. Но как программист ты лучше меня раза в два. Я видела решения, которые ты сделал для Сенга на последней Вахте.

Они сели, и она расспросила его о проблемах Сенга и его решениях. Бойкие слова и бравада, которые он репетировал весь последний год, вылетели из головы, и речь его состояла из неуклюжих попыток и остановок. Сура, кажется, не заметила.

Проклятие, как человек Кенг Хо должен брать женщину?

Он вырос на Канберре, веря в рыцарство и самопожертвование… но постепенно понял, что на самом деле все совсем не так. Джентльмен просто хапает то, что хочет, если только более сильный джентльмен еще это не хапнул. Личный опыт Фама был ограниченным и совершенно не типичным: бедняжка Синди хапнула его. В начале последней вахты он попробовал применить истинный метод Канберры к одной из женщин экипажа. Цина Рао сломала ему руку и подала официальную жалобу. Сура наверняка узнает об этом рано или поздно.

От этой мысли тонкая нить разговора ускользнула от Фама совсем. Он смотрел на Суру в неловком молчании, потом вдруг выпалил заявление, которое берег в секрете до какого-нибудь особого момента.

– Я… я собираюсь уйти с Вахты, Сура. Начать наконец анабиоз.

Она серьезно кивнула, будто и не догадывалась.

– Знаешь, что меня добило в конце концов? Какая соломинка сломала спину верблюду? Это было три года назад. Ты была вне Вахты… – и я понял вдруг, как долго я тебя еще не увижу. – Я пытался заставить работать второй уровень программ небесной механики. Для этого надо малость по-настоящему разбираться в математике, и я поначалу сильно застрял. Тогда я послал все к черту и пошел сюда просто посмотреть на небо. Я так уже делал. С каждым годом мое солнце все меньше и дальше. Это страшновато.

– Могу понять, – согласилась Сура. – Но я не знала, что можно смотреть прямо назад, даже отсюда.

Она придвинулась с сорокасантиметровому иллюминатору и убрала свет.

– Можно, – подтвердил Фам, – как только глаза привыкнут. – В нише стало темно, как в угольной яме. Это было настоящее окно, а не дисплей с усилением. Фам пододвинулся к Суре. – Видишь, четыре яркие звезды Копьеносца. Звезда Канберры чуть удлиняет его копье. – Глупо! Она же не знает неба Канберры! Он продолжал что-то говорить, не соображая сам, что, лишь бы скрыть то, что чувствовал. – Но даже не это меня добило: ну, стало мое солнце обычной звездой, ну и что? Дело вот в чем: вот созвездия – Копьеносец, Дикий Гусь, Плуг. Я пока еще могу их узнать, хотя их форма изменилась. Я знаю, этого и надо было ожидать. Я рассчитывал и куда более сложные вещи. Но вот это меня стукнуло. Через одиннадцать лет мы уйдем так далеко, что изменится все небо. Тут-то до меня дошло, как далеко мы забрались и как очень далеко еще отправимся.