Европейский фашизм в сравнении: 1922-1982 - Випперман Вольфганг. Страница 12

Эти внутрипартийные столкновения не достигали таких масштабов, как в Италии, где лидеры провинциальных фашистов занимали весьма независимое положение, несравнимое с положением немецких гауляйтеров. Но они указывали на тот основной факт, что национал-социалистская партия фюрера вовсе не была столь единой и сплоченной, как она старалась представить себя внешнему окружению. Эти внутрипартийные разногласия были преодолены активизмом постоянных предвыборных боев – в буквальном смысле этого слова – и вскоре последовавшими успехами.

На выборах в рейхстаг 20 мая 1928 года НСДАП получила лишь 2,6% голосов и 12 мест. Это было все еще на два места меньше, чем получила «народная» партия за четыре года до того, на декабрьских выборах. Но возраставшее число членов НСДАП указывало уже на ее подъем. Рабочие по-прежнему были в ней мало представлены, но, наряду с ремесленниками, мелкими предпринимателями, служащими и студентами, в нее удавалось привлечь все больше представителей академических профессий, чиновников и главным образом крестьян [87]. Это был результат пропаганды, особенно усилившейся в сельских местностях, а также в малых и средних городах. В 1929 году на выборах в различные муниципальные органы и ландтаги НСДАП получила значительно больше 10% мест. Еще более впечатляющих успехов добился Национал-социалистский союз немецких студентов на выборах в Общие студенческие комитеты университетов и высших школ [88]. Уже в 1929 году он получил в среднем более 30% поданных голосов. О несомненном подъеме НСДАП свидетельствовал и тот факт, что в 1930 году она насчитывала уже 240 000 членов – почти исключительно мужчин. И все же значительная часть общественности была поражена огромным успехом НСДАП на выборах в рейхстаг 14 сентября 1930 года, получившей 18,3% голосов и 107 мест и сразу превратившейся во вторую по силе партию после Социал-демократической партии Германии (СДПГ). Двумя годами позже, на выборах в рейхстаг 31 июля 1932 года, НСДАП удвоила число своих депутатов, доведя его до 230.

Этот скачкообразный рост был прежде всего прямым, но также и косвенным следствием мирового экономического кризиса [89]. При этом за НСДАП голосовали преимущественно представители средних слоев, которым приходилось мириться со снижением доходов и которые с большим или меньшим основанием опасались обнищания; между тем промышленные рабочие большею частью продолжали сопротивляться, хотя все же, по новым подсчетам, рабочие доставили национал-социалистам почти 20% полученных ими голосов [90]. Однако успех НСДАП на выборах объяснялся не только экономическими проявлениями кризиса, влияние которых было к тому же не столь прямолинейным. Это подчеркивается уже тем обстоятельством, что безработные, в конечном счете сильнее всего затронутые последствиями экономического кризиса, в подавляющем большинстве голосовали за Коммунистическую партию Германии (КПГ). Кроме того, успехи НСДАП не везде были одинаково велики. Они были крайне малы в сельских местностях с католическим населением, между тем как в сельских областях протестантского севера и северо-востока они были особенно велики. Различное поведение избирателей в областях со сходной социально-экономической структурой следует объяснить прежде всего позицией обеих церквей по отношению к национал-социализму. Католическая церковь, по крайней мере до 1933 года, резко критиковала НСДАП по поводу религиозных представлений, высказанных некоторыми ее представителями, особенно Альфредом Розенбергом, не без успеха побуждая верующих голосовать за Партию центра. Между тем представители евангелической церкви, расколотой на 28 церквей отдельных земель, хотя и отвергали новоязыческие взгляды людей вроде Розенберга, в то же время более или менее открыто сочувствовали националистическим, антисоциалистическим, антикапиталистическим, а также антисемитским целям национал-социализма. Наконец, тот факт, что успехи НСДАП были особенно велики в пограничных восточных областях, прежде всего объясняется особенно ядовитым в этих местах национализмом, усиленным к тому же экономическими и религиозными факторами. В целом можно прийти к выводу, что члены НСДАП и ее электорат состояли преимущественно, но вовсе не исключительно, из представителей среднего класса, то есть мелкой буржуазии.

И все же по разным основаниям НСДАП нельзя рассматривать как мелкобуржуазную партию [91]. НСДАП никогда не считала себя преимущественно, и тем более исключительно, партией мелкобуржуазной ориентации; более того, она никогда не отказывалась от притязаний привлечь к себе и представлять все слои населения, в том числе рабочих, вначале мало податливых на ее пропаганду. Избирательными успехами она была обязана не только социальным требованиям и намеренно туманным экономическим целям своей программы. Столь же привлекательными оказались националистические и антисемитские пункты этой программы, а также стиль ее политики, отвечавший эмоциям людей из всех социальных слоев. Многих привлекала к НСДАП не ее программа, а внешний образ этой партии, отождествляемый с силой, сплоченностью и специфической мужественностью. В особенности это касается молодежи мужского пола. В самом деле, часто упускают из виду, что НСДАП, подобно НФП (Национальной фашистской партии Италии) и другим фашистским движениям, была в своем активном ядре чисто мужским союзом, представлявшим привлекательные в то время добродетели – товарищество, юность и подчеркнуто солдатское, агрессивное поведение.

Столь же односторонним и столь же неверным, как тезис мелкобуржуазности, был другой взгляд, распространенный в то время и даже в наши дни, согласно которому НСДАП представляла собой не что иное, как орудие, оплачиваемое и направляемое ведущими промышленниками [92], в этом утверждении, высказанном некоторыми марксистскими теоретиками фашизма, есть и доля правды, поскольку НСДАП, как и другие партии, получала от отдельных промышленников пожертвования, отчасти покрывавшие весьма значительную стоимость ее пропагандистских и избирательных кампаний. Но о размерах этих пожертвований до сих пор нет надежных и достаточно полных данных. Впрочем, многое говорит за то, что «самофинансирование» НСДАП, т. е. поступления от членских взносов и входных билетов на различные национал-социалистские мероприятия, было значительнее, чем пожертвования [93]. Напротив, твердо установлено, что вклады промышленности были скорее следствием, чем причиной избирательных успехов национал-социалистов.

Для подъема национал-социализма решающее значение имели не кризисные явления в экономике и в общественной жизни, не восприимчивость значительной части мелкой буржуазии и не готовность отдельных ведущих промышленников оказывать НСДАП материальную поддержку – гораздо важнее были ошибки нефашистских и антифашистских общественных сил и партий Германии.

Коммунистическая партия Германии (КПГ) и Социал-демократическая партия Германии (СДПГ) оказались неспособны извлечь уроки из ошибок братских итальянских партий, безуспешно пытавшихся помешать подъему и приходу к власти фашизма [94]. И хотя они могли и должны были знать по итальянскому опыту, что ждет их в случае победы фашизма, обе немецкие рабочие партии, глубоко враждебные друг другу, не сумели преодолеть разделявшие их программные различия и построить единый оборонительный фронт против фашизма. Исходя из чисто функционального определения фашизма, лидеры КПГ считали «фашистскими» не только все буржуазные партии и правительства, но даже СДПГ и боролись против них под этим лозунгом. Они оправдывали такую линию авантюристическим, хотя и формально логичным доводом, будто буржуазные и социал-демократические политики, защищая парламентско-демократическую систему, по меньшей мере косвенно поддерживают капитализм. «Социал-фашизм» СДПГ отличается от «национал-фашизма» НСДАП, говорили они, лишь применяемыми методами. Если «национал-фашизм» выступает как прямая агентура капитала, то «социал-фашисты» своей приверженностью к парламентской демократии поддерживают капитализм косвенным образом, поскольку демократия – всего лишь замаскированная по необходимости форма капиталистического господства. Несмотря на некоторые призывы к единому фронту, адресованные почти исключительно не к руководству, а к рядовым членам СДПГ и Всеобщего объединения германских профсоюзов (ВОГП) и имевшие целью в конечном счете лишь побудить их перейти в КПГ и подчиненные ей организации, КПГ не могла решиться ни на защиту демократии, ни на совместные действия с СДПГ. КПГ чувствовала себя достаточно сильной, чтобы бороться и с СДПГ, и с НСДАП. При этом она колебалась между чисто насильственной тактикой под лозунгом «Бей фашиста, когда его увидишь!» и стремлением, переняв националистические требования, побудить сторонников НСДАП к переходу в КПГ. Эта тактика, названная по имени перешедшего из НСДАП в КПГ лейтенанта рейхсвера «курсом Шерингера», увенчалась провозглашенной в 1930 году коммунистической «Программой национального и социального освобождения германского народа». Эта националистическая «стратегия объятий» и тезис «социал-фашизма» привели даже к тому, что КПГ заключала некоторые частичные и кратковременные соглашения с НСДАП. Так обстояло дело в случае референдума, совместно организованного обеими партиями летом 1931 года, который привел к роспуску прусского ландтага и к падению социал-демократического правительства земли Пруссия; и точно так же – при забастовке рабочих Берлинского транспортного общества осенью 1932 года [95].