Любовница - Вишневский Януш Леон. Страница 9

Ему безумно нравилось, когда она описывала ему Вселенную. Она рассказывала об искривлении пространства-времени или объясняла, почему черные дыры вовсе не черные. А он с удивлением смотрел на нее и целовал ей ладони. Она не могла втолковать, что нет ничего особенного в том, чтобы знать и понимать такие вещи. И уж наверно, ничуть не труднее, чем подготовить хороший материал в газету.

Анджей учился на журналистике. Когда она спросила, почему на журналистике, он ответил:

– Чтобы оказывать влияние правдой.

Как-то она задумалась, с какого момента он действительно пленил ее. Быть может, тогда, когда он месяц худел и не мылся, чтобы стать похожим на бомжа и провести неделю в приюте для бездомных?

Статья, которую он написал о приюте, прошла в местной прессе, и ее цитировали в большинстве общепольских еженедельников.

А может, тогда, когда после репортажа из хосписа для детей он на все свои сбережения отремонтировал три «последних», как говорили медсестры, палаты? В «последних» палатах лежали дети, жить которым оставалось несколько дней. Он заметил, что у них нет сил даже на то, чтобы повернуть голову и смотреть на рисунки и комиксы на стенах. Они были такие слабые или подключены к таким устройствам, что видели только потолок. Он сказал об этом ординатору. Ординатор высмеял его: у него не было денег на морфин, так что комиксы на потолке для него были просто смешны. А для Анджея нет. На все деньги, какие у него были, купил красок и кистей и долго агитировал в Академии художеств, пока студенты не взялись разрисовать потолки хосписа комиксами.

А может, тогда, когда она поймала его на том, что раз в два дня он ездит в собачий приют и отвозит туда продукты?

Собаки – это был пунктик Анджея. Если летом его приятели оглядывались на улице на девушек, провоцирующих тем, что было, а вернее, чего не было надето на них, то Анджей поворачивал голову вслед каждой собаке. Каждая для него была «потрясающая», «необыкновенная», «посмотри, какая красивая» либо попросту «лапушка». Она любила собак, но не разделяла его восхищения ими.

Сейчас она любит каждую собаку. Может, даже больше, чем он.

Она восторгалась им и страшно его ревновала. Хотела, чтобы он принадлежал только ей. Хотела, чтобы ни одна женщина не изучила его лучше, чем она, и не узнала, какой он. Она чувствовала, что каждая узнавшая его тоже захочет, чтобы он принадлежал только ей.

Он жил в общежитии и никогда не вспоминал свой дом и родителей. Ее это несколько удивляло и беспокоило. Он сказал ей, что приехал в Краков из Илавы и что как-нибудь «обязательно свозит ее туда, хотя это очень неинтересный город». Разговоров о своем прошлом он старательно избегал. Это было заметно почти с первой минуты.

Ей никак не удавалось узнать и что он делал в тот Сочельник на их помойке. Однажды в постели она шепотом попросила, чтобы он рассказал об этом. Она помнит, что он вздрогнул, а через минуту почувствовала на своих щеках влагу его слез. Тогда она решила, что больше никогда не спросит об этом. Его прошлое интересовало ее из чистой любознательности. Потому что их прошлое началось, когда его автомобиль столкнулся с их «пунто».

То есть все началось с Большого взрыва. Так же как и Вселенная, с улыбкой подумала она.

О том, когда она была очарована, она часто думала, перед тем как уснуть. Вплоть до того четверга перед длинными первомайскими выходными.

К тому времени они были знакомы больше восьми месяцев. Они поехали на Хель. Он собирался на заливе научить ее серфингу. Отправились утром в четверг. Погода была чудесная. В полдень остановились в пустынном лесном паркинге рядом с главной дорогой на Гданьск. Они сидели на скамейке, неряшливо сколоченной из досок. Внезапно он сел позади нее и стал целовать ее плечи. Через минуту расстегнул лифчик, снял, подал ей и обхватил ладонями груди, не переставая целовать плечи. Она помнит, что дрожала. От волнения, ожидания и страха, что кто-то въедет на паркинг. Но больше всего, наверно, от любопытства – что произойдет дальше. Потому что с тех пор, как она позволила ему делать с ее телом все, что он захочет, она никогда не знала, что произойдет дальше.

Вдруг он встал со скамейки, подал ей руку и потянул в сторону леса. Она бежала за ним. Так, как была. В платье, спущенном до пояса, с лифчиком в руке, с обнаженной грудью бежала следом за ним. Оказалось, недалеко. Сразу же за первыми деревьями он остановился. Снял рубашку, расстелил на траве и ласково уложил ее. С минуту он целовал ее в губы. Затем спустился между ног. Зубами снял с нее трусики и остался там. Она забыла, что они на паркинге, забыла, что их видно с лесной дороги. Забыла обо всем. Потому что с ним она обо всем забывала. Особенно когда он целовал ее там.

А он уже вернулся к ее губам. И в этот миг на паркинг въехал автомобиль. Они замолчали и лежали не шевелясь. Она повернула голову и все видела. Из машины вылез невысокий мужчина в костюме, подошел к багажнику, наклонился, и они услышали скулеж и увидели, как он вытягивает из багажника собаку. На шее у нее была толстая веревка, испачканная смазкой. Мужчина оглядел паркинг, проверяя, нет ли здесь кого. Потом подтащил скулящую собаку к ближайшему дереву. Он несколько раз обмотал веревку вокруг ствола и торопливо вернулся в машину.

Того, что произошло дальше, она не забудет до конца жизни. Анджей вскочил с нее как был. Подтянув штаны, он как сумасшедший мчался через кусты можжевельника к выезду с паркинга. Она встала, прикрыла платьем грудь и побежала за ним. В какой-то момент Анджей наклонился, поднимая камень. Он выбежал на шоссе перед едущим автомобилем. Остановился и бросил камень. Раздался звон стекла и визг тормозов. Анджей бросился на капот. Автомобиль остановился. Анджей слез с капота, рванул дверцу и выволок онемевшего, перепуганного водителя.

– Сволочь, как ты мог оставить ее там? Как мог?

Он тащил его за шиворот к тому дереву и повторял плачущим голосом: «Как мог?»

Зрелище было кошмарное. Анджей в крови, машина с разбитым окном и следами крови на белой краске, стоящая поперек дороги, обломки стекла, отчаянно лающая собака, клаксоны раздраженных водителей.