Повторение судьбы - Вишневский Януш Леон. Страница 3

Марцин сменил работу. Он, инженер, закончивший Гливицкий политехнический, заведующий отделом защиты в управлении энергетического хозяйства, перешел – благодаря знакомствам – на должность административного директора музея в Новом Сонче. Только при этой должности он мог жить в Бичицах, ухаживать за матерью и одновременно заниматься сельским хозяйством.

Марцин вспоминал все это, стоя у гроба. Когда ксендз со служками отошли от могилы и были высказаны все соболезнования, люди тихо рассеялись и медленно стали спускаться по дороге, засыпанной свежевыпавшим снегом, ведомые его братьями к дому на поминки. Сперва он пошел за всеми, но у ворот костела что-то его толкнуло: он захотел вернуться к могиле матери и еще несколько минут побыть с нею. Только вдвоем. Как обычно последние восемь лет.

Он даже немножко испугался, когда она подошла, а он не услышал. Каролина. Старшая дочка Стася. Первая внучка бабушки Марциновой. Та, у которой «глаза огромные, как озера», – так говорила бабушка. Она взяла Марцина под руку, положила ему голову на плечо и сказала:

– Дядь, приедь как-нибудь ко мне. У меня в Варшаве квартира. Съездим на скачки. Ты ведь говорил, что тебе хочется поставить на какую-нибудь лошадь и смотреть, которая придет к финишу первой. Это моя визитка. – Она вложила ему в руку картонный прямоугольничек. – Позвони мне или пришли мейл. А сейчас пошли домой. Они там без тебя ничего не могут. Даже чай не могут вскипятить. Пошли. Хватит. Ты и так долго жил только для бабушки…

Он отыскал ее руку и крепко сжал. Отвернулся, чтобы она не заметила его слез, подавил рыдание и тихо произнес:

– Приеду, Каролинка. Весной. Поставлю бабушке памятник, посажу цветы… и потом приеду. У меня теперь будет много свободного времени. Точно приеду.

Марцин глянул на визитную карточку, вытащил бумажник и вложил ее между страницами помятого удостоверения личности.

– Сейчас пойдем.

Он отпустил ее руку, встал на колено, раздвинул венки на могильном холмике и коснулся ладонью желтого песка.

Через минуту они уже медленно спускались по заснеженной дороге. Начало смеркаться. Вдалеке виднелись горы, вырисовываясь черным силуэтом на фоне сереющего неба. Внизу, в деревне, в домах загорались первые огни. Наступал вечер. Как каждый день.

Старая Секеркова сидела дольше всех. Она пила водку, курила, поправляла на голове вышитый платок и рассказывала о Марциновой. Про то, как та вечером родила своего старшего, Петра, а утром вместе со всеми уже была на жатве. Про то, как у Блажея случилось воспаление мозговой оболочки после прививки от туберкулеза и Марцинова ночью несла его, завернутого в одеяло, в больницу в Сонч.

– Доктора наговорили Марциновой, что Блажеек, вполне возможно, станет дурачком из-за этого воспаления, – сказала она, глубоко затянувшись, – и что надо это иметь в виду и глаз с него не спускать. Так Марцинова каждый месяц заказывала в костеле молебен за его здоровье и три года по пятницам приходила ко мне читать молитвы. И вымолила-таки, потому что наш Блажей сейчас умнее всех тех докторов, про него даже в газетах пишут, – засмеялась она хриплым смехом, выпустив клуб дыма.

Рассказывала она и про то, как Адам убежал из дому, когда отец поймал его на том, что он курил в сарае, а Марцинова поехала искать его в Краков и ударила сумкой милиционера, который не хотел выпускать «ее Адасика» из отделения.

Временами Секеркова прерывала рассказ и повторяла, глядя в окно:

– А Марцинека она родила для себя. На старость…

Гости, уходя, подходили сперва к Секерковой, потом к Марцину и, выражая соболезнования, прощались. Как будто только Секеркова и Марцин похоронили сегодня близкого человека.

Дом постепенно пустел. Со двора выезжали машины. Из братьев остался один только Станислав. Когда все ушли, он встал, дал знак жене и дочкам. Они подошли к сидящему рядом с Секерковой Марцину. Станислав одернул китель и сказал:

– Марцин, послушай… я вот думаю… то есть мы думаем… Продавай дом и приезжай к нам. Теперь, когда мамы нет… Ты для нее столько сделал. Для нас тоже. Восемь лет неотлучно был с ней. А мы ведь только как в отпуск приезжали. А ты… ты за ней ухаживал. За всех нас… – Он замолчал. Потом утер слезы и продолжил: – Сперва будешь жить у нас. Каролина теперь в Варшаве, так что для тебя есть комната. Я устрою тебя работать у нас в части. Купишь себе квартиру. Ты смог бы начать все сначала…

Предложение это застало Марцина врасплох, он нервно попытался встать со стула. Ему казалось, что, сидя, он выказывает им пренебрежение. Но стул зажало между ножкой стола и стулом Секерковой – ни туда, ни сюда. То, что происходило сейчас здесь, было так трогательно. И так важно. А важные события нельзя встречать сидя. Тогда ведь он тоже поднялся…

Произошло это задолго до болезни матери. На трех машинах с прицепами, в которых стояли лошади, они отправились на скачки. Из Нового Сонча выехали поздним вечером, чтобы через всю Польшу поспеть к утру в Бялогуры. Скачки начинались в десять утра.

Через Гданьск они проехали уже около восьми. В каждой машине было по два водителя, но Марцин в дороге не смог заснуть. Ему казалось, что лишь он один сумеет по звукам, доносящимся из прицепа, определить, все ли в порядке с Грацией. Если бы только было можно, он сидел бы в прицепе, разговаривал бы с лошадью, поправлял на ней попону и просил прощения за то, что ей приходится столько долгих часов стоять в темноте в этой железной клетке на колесах. Так что ночью он не сомкнул глаз, а в одиннадцать утра верхом на Грации уже преодолевал барьеры. Организаторы неудачно поставили одно из препятствий. Грация, перепрыгнув его, задела боком брусья ограждения, отделяющие скаковую дорожку от зрителей. Его берцовая кость хрустнула. Но он продолжал скакать. И лишь в конюшне, когда коллегам пришлось снимать его с седла, он почувствовал боль. Он занял второе место. На церемонию вручения наград его прикатили в инвалидной коляске, которую организаторам удалось одолжить на несколько часов в ближней поликлинике. И когда к нему подошли с дипломом и медалью, он просто не мог сидеть. Опираясь руками о подлокотники, он отжался и встал на здоровую ногу. Стиснув от боли зубы, он, чтобы удержать равновесие, осторожно коснулся сломанной ногой земли. Так и стоял. Опустился он в кресло, только когда организаторы перешли к следующему награждаемому. Сразу же после окончания церемонии коллеги отвезли его в больницу.

В этом неловком положении на помощь пришла Каролина. Она положила руки ему на плечи и, как бы удерживая на стуле, сказала:

– Дядя, ты вовсе не обязан начинать новую жизнь прямо сейчас. Папа хочет лишь сказать тебе от имени всех нас, что хоть в Гижицке нет гор и Дунайца, но там чудесные озера. И в окрестностях есть несколько конюшен, так что ты смог бы познакомиться с новыми лошадьми… Приезжай к нам.

Она наклонилась и поцеловала его в лоб. Марцин беспокойно оглядывался вокруг. Как только она сняла руки с его плеч, он вновь попытался встать. Красный от смущения, он выглядел словно подросток, которого поймали, когда он подглядывал через замочную скважину за старшей сестрой, принимающей душ.

Но тут же подошли младшие дочки Станислава и тоже поцеловали его. Марцин, смирившийся с тем, что ему не удастся выбраться из ловушки, опустил голову и только повторял:

– Спасибо вам, спасибо…

В этот момент старая Секеркова, не вынимая изо рта сигареты, разразилась хриплым смехом. Выдохнув клуб дыма, она поставила перед ним рюмку водки:

– Марцинек, да брось ты смущаться, лучше выпей за здоровье барышень.

И тут Станислав сзади подошел к брату и с силой дернул его стул. Марцин немедленно вскочил. Они обнялись. Потом он подошел к жене Станислава и поцеловал ей руку. А потом вместе с ними вышел, стоял в дверях, смотрел вслед их машине, пока не исчезли ее задние огни, и лишь после этого возвратился в дом.

Старая Секеркова сидела за столом и читала молитвы. Марцин сел на другом конце, смотрел на нее и слушал. Она быстро перебирала янтарные зерна четок и каким-то причитающим голосом монотонно произносила слова молитв, раскачиваясь на стуле. Потом неожиданно прервалась, взяла рюмку, выпила, перекрестилась. Широко открыв глаза, со смирением и религиозной экзальтацией глядя в потолок, она продолжила чтение молитв. Марцин улыбнулся. Впервые за весь день.