Повторение судьбы - Вишневский Януш Леон. Страница 50

Ему припомнился разговор с Блажеем трехдневной давности. Брат называл это вообще эмоциями, но то была понятийная аббревиатура. Не только его великоученому и великоумному брату, профессору по молекулам эмоций, было известно кое-что на эту тему. Марцину тоже. Штудируя в библиотеке толстые тома, пытаясь узнать хоть что-то о своем страхе, он очень часто встречал описания, в которых страху – особенно проявляющемуся в виде внезапных приступов паники – сопутствовало сексуальное желание. Быть может, это внезапное возбуждение является чем-то вроде запоздалого эха либо приступом икоты после страха, который он испытывал постоянно и интенсивно в течение долгого времени?

В одном из учебников психиатрии его заинтриговало описание неординарного эксперимента, который провела молодая доктор психологии. Кажется, из Чикаго, но в любом случае из Штатов. На эксперимент этот он обратил внимание только потому, что главе предшествовала фотография автора, абсолютно не вписывающаяся в этот научный кирпич, – поразительно привлекательной блондинки, которая куда больше походила на девицу из каталога женского белья, чем на ученого. Она детально описывала, как, стоя на сходе с моста, раздавала мужчинам социологическую анкету. В первой части эксперимента – одетая в мини-юбку и пиджак, намеренно расстегнутый так, что он едва прикрывал черный лифчик, – она стояла у типового моста в центре города, во второй части – у подвесного моста через глубокий каньон в парке развлечений. В обоих случаях она просила мужчин заполнить анкету и переслать ей по указанному адресу. Поскольку она очень привлекательна, мужчины ей не отказывали. В обеих фазах эксперимента она говорила, что, если возникнут вопросы, они могут позвонить ей, и вручала свою визитную карточку. И что же оказалось? Мужчины с подвесного моста, переход через который был связан с чувством страха, звонили гораздо чаще, чем мужчины с обычного железобетонного моста, который не вызывал испуга. Как правило, вопросы анкеты были всего лишь поводом. Большинство позвонивших мужчин – из испугавшихся – пытались пригласить ее выпить кофе или поужинать, а многие так даже хотели прийти «обсудить анкету» у нее дома.

Из результатов эксперимента она сделала самые разнообразные выводы, но наиболее важным был следующий: страх часто связан с половым влечением.

Тогда это его изрядно удивило. Тем паче что в комментарии к статье симпатичной ученой издатель сообщал, что результаты ее исследования очень хорошо коррелируются с неврологическими исследованиями. Просто даже поразительно. Здесь же публиковались энцефалограммы, сделанные у людей, которым долго демонстрировали порнографические снимки, доведя их до сильного сексуального возбуждения, а также у контрольной группы, участники которой после долгих подготовительных упражнений впервые в жизни должны были пройти босиком по раскаленным углям; разумеется, они умирали от страха. Энцефалограммы тех и других практически совпадали.

Он же, когда на него накатывал панический страх, либо убегал со всех ног, пока окончательно не обессилеет, либо глотал таблетки в соответствии со своим наивным графиком. В обоих случаях страх проходил или, по крайней мере, становился терпимым. Но если миллиграммы чистой химии в виде валиума или похожего вещества могли повлиять на мозг так сильно, что человек очень скоро переставал бояться и даже испытывал состояние спокойного блаженства, и если при этом существует такое сходство между страхом и сексуальным влечением, то должно существовать и такое химическое вещество, которое снижает или полностью ликвидирует интенсивность этого влечения. Когда он испытывает влечение – хотя бы как только что к этой учительнице истории, – то доминирующей эмоцией является желание прикоснуться к ней. Он смотрел на обнаженное загорелое плечо учительницы, на ее поднимающуюся под лифчиком грудь, и… ему хотелось дотронуться до нее. Когда люди испытывают сексуальное влечение, они хотят, чтобы к ним прикасались, прикасаются друг к другу и, если взаимные прикосновения невозможны, дотрагиваются сами. Охотнее всего они это делают в постели вплоть до момента, когда напряжение влечения исчезнет. Для большинства таким моментом является оргазм. Прикосновениями и реакцией на них они вырабатывают внутри себя химические вещества, подобные тем, которые он принимал, глотая разноцветные таблетки. В обоих случаях – приема лекарства и сексуального влечения – химия эта должна появляться в мозгу. В случае влечения больше всего ее должно быть непосредственно перед, в момент или сразу после оргазма. И это должна быть химия, которая, подобно той, что в его таблетках, действуя очень быстро – а это значит, она должна там появляться в большой концентрации, – успокаивает, расслабляет и даже усыпляет. Особенно податливы к усыпляющему действию, к неудовольствию женщин, мужчины. Кроме того, химия эта, то есть химическое вещество, должна через короткий промежуток времени вызвать наивысшее удовольствие, определяемое людьми как наслаждение. То, что морфин и другие наркотики действуют подобным же образом, известно было давно.

Марцин припомнил, что Блажей говорил про опиаты и почитаемую им Кенданс Перт, которая первая открыла опиатовые рецепторы. О самих рецепторах Марцин знал очень мало, но фамилия Перт ему была известна. Его прославленный брат Блажей мог бы действительно гордиться своим младшим братом из подхалянской деревни. С фамилией Перт он встретился в связи не с опиатами, а с сексуальным влечением. Точнее сказать, прочел эту фамилию. Причем в истории, которая идеально подходит для сценария одного из тех идиотских фильмов, которые показывают после полуночи по телевидению. В ней есть все, чего может ожидать зритель от кино подобного рода: обильно льющаяся кровь, жестокость, звериный секс, но в конце концов все кончается хеппи-эндом.

Перт вместе со своей ассистенткой Перси Островски, которая, прежде чем заняться оргазмом животных, собиралась постричься в монахини, произвела единственный в своем роде эксперимент. Они закрывали в клетке самца и самку хомяков, вспрыскивали им радиоактивный опиат, который должен был конкурировать в мозгу с производившимися там естественными опиатами типа морфина, и измеряли их концентрацию. Для получения данных они снимали самца с самочки в разные фазы копуляции, отрезали им головы, извлекали мозги и готовили из них жидкую взвесь – брр, как только Блажею пришло в голову называть этот ужас коктейлем! – которую затем помещали в пробирки. Наука способна быть исключительно жестокой и кровавой. Но результат эксперимента можно с полным правом именовать счастливым концом. Уровень содержания внутреннего морфина во взвесях из мозгов хомяков до и после копуляции – пока неизвестно, переживают ли хомячки при этом оргазм – отличался на двести процентов!

Удовлетворенное сексуальное желание и успокоенный страх сходны не только для психолога, у них не только похожие графики энцефалограмм, но похожая химия. И это не только у хомячков! Перт не остановилась на исследовании полового влечения хомяков. Она хотела доказать, что этот механизм действует идентично и у людей. Использовать ту же методику эксперимента на людях, ясное дело, не представлялось возможным. Такое не пришло бы в голову и самому извращенному режиссеру телевизионных ужастиков. Даже теоретическая вероятность забора крови в «определенный момент» у людей, занимающихся любовью, лаборантами, которые дежурят у их постели, спутала бы все измерения. Перт нашла другой выход. Она решила измерять уровень этих внутренних морфинов (Блажей, несомненно, назвал бы их гораздо более научно – эндорфинами) не в крови, а в слюне. Она подготовила полоски особой жевательной резинки, вызывающей обильное слюноотделение, и уговорила мужа жевать их и выплевывать в различные моменты их соития в помещенные у кровати пробирки. Впрочем, делали это не только Перт с мужем. Упорной и харизматичной Перт удалось уговорить принять участие в эксперименте большинство своих друзей из института. Исследования материала, полученного столь своеобразным путем, полностью подтвердили результаты экспериментов с мозгами хомяков.