Перехлестье - Алексина Алена. Страница 33

— Что ж… — Грехобор ничем не выказал удивления. Хотя удивляться было чему. Ведь он не чувствовал магии в Василисе. Не было в этой решительной забавной девушке силы. И еще кое?что… — Она не отсюда.

— Да, — кивнул от двери колдун.

— Откуда? Знаешь?

— Нет, — Глен, наконец, перестал топтаться у порога, и шагнул вперед. — Знаю только, что ее призвала магесса — отдать дар.

— Старая Шильда, — кивнул Грехобор. — Жаль ее.

— Откуда ты…

— Я так понимаю, дар она не передала?

— Нет. Но откуда же…

— Ты весь пронизан ее магией, — собеседник откинулся к стене. — Только вот одного не пойму — как ты смог стать ее преемником?

— Василису оттолкнул, — хмуро ответил Глен.

Ему не нравилось, что маг, выглядевший до этого таким беспомощным и даже жалким, вдруг оказался очень проницательным и умным. Более того, он словно сбросил личину неудачника и разговаривал с колдуном свысока. Это было неприятно.

— Сложно справиться? — вдруг спросил Грехобор. — Приступы ярости, злости, желание уничтожить всех?

— С чего ты взял? Я полностью контролирую…

— Нет. Совершенно не контролируешь. Хотя… что?то тебя сдерживает, вот только явно не ты сам, — разрешенный маг склонил голову набок, будто пытаясь понять, что именно скрывает колдун. — Но это меня не касается. А вот что действительно интересно, так это зачем ты здесь? Чего ты от меня хочешь?

Терпение Глена иссякло.

— Не касается? Еще как касается, маг. Потому что справляться с Проклятым даром мне помогает твоя невеста. Ее душа, как незыблемая глыба, об которую магия, злость, ярость разбиваются вдребезги. Она такая смешливая, беззаботная, веселая, ранимая… Но внутри… внутри она другая.

— Что значит «другая»? — мигом насторожился собеседник.

— А какая разница? Тебя же это не касается, — передразнил колдун, а потом перевел дыхание, собираясь с мыслями, и снова ринулся в атаку: — Ведь ты никто! Ты…

— Довольно. Говори по делу, — Грехобор не повысил голоса, но Глен осекся. По коже пробежал холодок.

— По делу?

— Да, — мужчина устало прикрыл глаза, и на какое?то время в комнатушке воцарилась тишина.

Глен не знал, как начать разговор, а маг выдерживал паузу. Наконец, посчитав молчание достаточным, он произнес:

— Вот что, колдун. Ваша братия таких, как я, не жалует. Вы принимаете за равных разве что малышей и подростков, еще не потерявших имя, поэтому сам факт твоего обращения ко мне настораживает. Ты чего?то хочешь. Говори, чего.

— Узнать, как… — выдавил из себя Глен и уже хотел было продолжить, объяснить сидящему напротив, то, что знал сам, хотел достучаться до его равнодушного давно мертвого сердца, но темный туман, мгновенно окутавший собеседника, заставил колдуна проглотить почти сорвавшиеся с губ слова. Впрочем, маг и без этих слов прекрасно все понял.

— Этот вопрос не поднимается, — ровным голосом сказал Грехобор, поднимаясь на ноги. — Пошел вон.

— Вот как, значит? Таких, как ты и подобных тебе собираются истребить под корень, уничтожить без следа, а ты не желаешь помочь? Равнодушно гонишь меня прочь? — разозлился собеседник.

Грехобор спокойно ответил:

— А теперь подумай, Глен, и подумай обстоятельно. Колдуны ненавидят магов. Ведь так? Ненавидят по очень понятной причине — не было бы нас, вы остались бы людьми. А мы… мы даже не знаем, каково это — быть людьми. Но вы знаете, и от того потеря еще горше. Нас ждет Клетка Магов, а потом мы живем, пусть это и сложно назвать жизнью. А вы с момента получения дара обречены на смерть. Более того…

— Маги помогают дэйнам истреблять колдунов, — с ненавистью выдохнул Глен.

— Да. А теперь объясни мне, колдун, почему бы я вдруг должен тебе подыгрывать? Даже если все маги перемрут, ни один человек не станет по нам горевать. А уж вы?то и подавно. И чего же ты так всполошился, а? С чего вдруг воспылал любовью к таким, как я?

— Потому что правила изменились, — Глен смотрел на Грехобора, а в груди разливалась горечь напополам с отчаяньем.

Этот маг такой же пустой внутри, как и остальные. Дети еще могут быть спасены, эти же… они и впрямь не люди. Нет в них ничего человеческого. Лишь обличье. Однако колдун попытался в последний раз достучаться до собеседника и потому сказал:

— Поразмысли, если еще есть чем. Магов истребят, а следом за вами наступит наш черед…

Грехобор пожал плечами, давая понять, что все это ему ясно, и уточнил:

— Вот только какая разница именно тебе? — он внимательно осмотрел колдуна. — Ты?то ведь уже мертв.

Перепутье. Маркус.

— Что?то вы зачастили меня навещать, небожители, — усмехнулся Жнец, глядя на приближающегося Маркуса.

— Я не первый?

— Ты всегда был немного позади, — мужчина снова усмехнулся. — Что вполне объяснимо для полубога.

— А ты все подмечаешь, — задумчиво промолвил собеседник.

— Чего ты хочешь?

— Сам знаешь. Ты все знаешь.

— И какая мне от этого польза? Я лишь страж Перехлестья. И мне неинтересны чужие игры.

— Согласен. Но я знаю, что тебя увлечет, — небожитель протянул Жнецу тонкий свиток. — И знаю, что смогу дать то, чего ты хочешь.

— Все вы думаете, будто вам ведомо, чего я хочу, — мужчина вздохнул, принимая свиток. Развернул его, изучил содержимое, а потом коротко бросил:

— Уходи, божок. Тебе тут не место.

Перехлестье. Дэйн и призраки прошлого.

Выйдя из харчевни на свежий воздух, дэйн задумался. Как ни хотелось ему быстрого и скорого суда над магом и вздорной стряпухой, он не мог не понимать, что во всем случившемся виноват был… сам. Ну, кто его тянул за язык? А самое главное — зачем? Ведь в душе?то он вовсе не жаждал смерти Грехобора. Да и с Василисой — нареченной его — тоже ничего делать не собирался. Какие?то диковинные и уж слишком противоречивые желания им овладели… Стоп. Дэйн выпрямился, заново вспоминая случившееся в харчевне. А с чего они, собственно, вообще возникли, эти желания? С чего…

— А-а-а, здрав буде, сокол ясный, — скрипучий, полный добродушия и искренней радости голос отвлек мужчину от размышлений. — Чегой?то ты такой озадаченный, а, дэйн? Все никак ту кикимору лесную не сыщешь? Шаришь, шукаешь, ан нет ее? Таится поганка коварная?

— Здравствуй, дед Сукрам, — дэйн поприветствовал старика легким кивком и искренне ответил. — Не до поганки было.

Сидевший на облучке скрипучей телеги старичок осуждающе покачал головой:

— Это ты зря. Старая Шильда, стервоза редкостная, таких каверз натворить может, разгребать замаешься. Вот, как сейчас помню, лет эдак сорок назад…

— Старая Шильда? — перебил собеседник, но, заметив, как старик сердито нахохлился, осекся.

— Она, — важно ответил дед, обрадованный такому почтению. — Я ее силушку лютую в нашем лесу еще лет восемь назад почуял. Пришла помирать. Думал, так и сгибнет, а вот поди ж ты — уперлась кочерыжка старая, решила сама выбрать преемницу — вот и терпела лютые муки восемь лет кряду. Вот же народ эти бабы, да? На что угодно пойдут, лишь бы насолить!

— Много ты знаешь, дед, — усмехнулся дэйн и, придержав фадира, забросил себя в седло. — Откуда вот только?

— Дак… — старик тронул поводья, и старая кобылка, уныло покачивая головой, побрела вперед. Дэйн, придержал своего скакуна, вынуждая гордое животное шагать в ногу с тощей клячей. — Народ?то нонче болтливый. Отчего ж не поделиться со стариком-торговцем сплетнями да слухами? Себе развлечение, ему забава. Мне такое ведается, чего тебе и не снилось.

— Это что же, например? — усмехнулся собеседник.

— Что, что… А вот хотя бы… — Сукрам замолчал, глядя вперед.

Привыкший к этим его старческим причудам, дэйн просто ехал рядом и безмолвствовал. Путники двигались прочь из города, петляя по извилистым улочкам, и, казалось, дед уже и вовсе утратил нить беседы и позабыл, о чем, собственно, велась речь. Однако когда городские ворота остались за спиной, старичок рассеянно направляя свою кобылку в лес, вдруг снова оживился и продолжил, как ни в чем не бывало: