Запретное пламя - Бейкер Мэдлин. Страница 29

И Кэтлин чувствовала то же самое. Она, казалось, никак не могла насытиться Рэйфом. Она нуждалась в его прикосновениях, как в воздухе, чтобы дышать, и как в воде, чтобы пить. Его улыбка очаровывала ее, а прикосно­вения заставляли затаить дыхание.

Дни пролетали быстро. Лето пошло на убыль, листья изменили цвет, облачив деревья в вели­колепные платья ярко-оранжевого, золотого и пурпурного цветов. Лошади стали линять, а животы коров раздулись из-за телят, которые должны были родиться весной, и начало разду­вать брюхо у Черного Ветра. Конюшню пере­строили; ее сделали больше, чем раньше.

Хал и Уишфул решили остаться на зиму, и Кэтлин знала, что это из-за Рэйфа. Они больше не считали его посторонним. Он умел общаться с людь­ми, был честен и справедлив, как ее отец; он всег­да охотно выслушивал их жалобы и предложения.

Они собрали остатки урожая и доверху на­полнили сеновал на зиму. Кэтлин чувствовала приливы гордости за хорошо сделанную рабо­ту, когда смотрела на свои стенные шкафы, где каждая полка была заставлена аккуратно помеченными банками.

Зима пришла вместе с порывами ветра и дож­дя, сорвала с деревьев последние листья и за­ставила реки выйти из берегов. Если погода позволяла, Рэйф много времени проводил на улице, ухаживая за скотом, проверяя, не упали ли заборы и не снесло ли в реку их обломки.

Первый снег накрыл землю мантией чис­тейшей белизны. Река замерзла, и ковбои ста­ли носить сено коровам. Это была тяжелая ра­бота. Кэтлин не хотела, чтобы Рэйф выходил на улицу в такой холод, но Рэйф не мог по­слать своих помощников и не пойти сам.

– Он не мог бы поступить лучше, – сказал Поли Кэтлин однажды вечером за ужином. Рэйф работал так же упорно, как и все, и люди уважали его за это.

За несколько дней до Рождества Кэтлин сказала, что хочет елку. Рэйф странно посмот­рел на нее, а потом улыбнулся.

– Рождественскую елку, – сказал он, растя­гивая слова. – Это было бы красиво.

– Похоже, что ты никогда раньше не слы­шал об этом, – заметила Кэтлин, недоверчиво глядя на него.

Рэйф засмеялся.

– Ну, лакота не особенно праздновали Рождество, – напомнил он ей. – В последний раз я видел елку в Новом Орлеане, в публичном доме.

– Рэйф!

– Это правда. Девочки не работали накану­не Рождества. Они украсили елку и потом си­дели вокруг нее, вспоминая лучших клиентов.

– Тебя они не забывали? – спросила Кэтлин с ноткой сарказма в голосе.

– А ты как думаешь, – сказал Рэйф, подми­гивая ей.

– Ты шутишь!

Рэйф смотрел на Кэтлин, не зная, как луч­ше ответить. Если сказать правду, она разо­злится. Лучше было бы соврать, с сожалением подумал он. Но ему не хотелось лгать ей.

– Это было давно, Кэтлин, – заверил Рэйф, глядя на нее очень серьезно.

Она знала, какую жизнь он вел в Новом Орлеане, он упоминал об этом раньше. Но сей­час они были женаты, и ее ужасно ранило то, что он был близок с другими женщинами.

– Кэтлин, прости меня.

– Все в порядке, – сказала она, избегая его взгляда. – Я знаю, что ты не был святым. – Он водил кончиками пальцев по ее руке, вызывая дрожь удовольствия.

– Я не сержусь.

– Ты сердишься. Ты ревнуешь, да?

– Конечно, нет.

– Признайся, моя Кэти. Ты ревнуешь, по­тому что я был с другими женщинами. Но у нас с тобой не так, Кэтлин. Раньше никогда не было так, как у нас с тобой.

– Правда, Рэйф?

– Правда.

Она прижалась к нему, положив голову на плечо. На улице падали кружевные снежинки, но внутри было тепло, очень тепло. Он не ска­зал слов, которые она хотела услышать, но обя­зательно сказал бы. Она знала, что сказал бы.

Слабо горела лампа, и Рэйф начал ласкать ее; тепло его глаз согревало лучше, чем пламя камина; его губы лучше слов говорили, что он любит ее, нуждается в ней.

Она подчинилась его губам, давая себе обе­щание, что никогда не будет ревновать и сомне­ваться в его любви. Она станет единственной женщиной в его будущем, единственной, с кем он захочет быть и без кого не сможет обойтись.

ГЛАВА 13

Пришла весна, и на деревьях, что потяну­лись ветвями к небесам, появилась молодая листва. Трава пробивалась сквозь последние островки снега, и казалось, птицы запели ве­селее, вознося к небу свои утренние гимны. Черный Ветер должна была скоро ожеребить­ся. Скотт, Поли и другие стали ездить по хол­мам и каньонам, сгоняя скот на ранчо. Отец Кэтлин заключил сделку на продажу восьми­сот голов в форт Ларами, и Рэйф обдумывал, как перегнать туда скот. Он не намеревался брать Кэтлин с собой, но у нее на этот счет были другие мысли, которые она до поры до времени благоразумно держала при себе.

Рэйф много времени проводил на улице, занимаясь хозяйством, а она принялась за ве­сеннюю уборку: скребла полы, мыла окна, вытряхивала ковры, сушила постельные при­надлежности.

Однажды вечером за ужином Рэйф сказал ей, что зима принесла кое-какие потери. Пока что они нашли четырнадцать мертвых коров и телят. Большинство животных были застигну­ты вьюгой и погибли от холода.

Но такие потери были обычным явлением, и Кэтлин не очень сокрушалась по этому пово­ду. Каждый день она проводила некоторое вре­мя в загонах для скота, наблюдая, как ковбои клеймят телят. Было пыльно, и пыль прили­пала к потным рукам и лицам ковбоев. Телята не хотели расставаться со своими матерями, а коровы не хотели покидать малышей, и ков­бои громко и замысловато ругались, когда при­гибали испуганных телят к земле и выжигали на теле клеймо в виде буквы «С» в круге и кастрировали бычков.

Обычно Кэтлин избегала этой процедуры, но Рэйф был в загоне и притягивал ее как маг­нит. Он быстро научился обращаться с тавро, и она с гордостью наблюдала, как он работает наравне со Скоттом, Нейтом и Уишфулом. В отличие от других ковбоев Рэйф работал без рубашки, и его мускулы перекатывались под бронзовой кожей, зажигая в груди Кэтлин огоньки желания. Он был такой красивый, было так приятно смотреть на него, высокого, худощавого и крепкого.

У нее всегда наготове было много еды, ког­да она ждала его в конце дня. Казалось, его совершенно не интересовало, что ему подают на обед, лишь бы было побольше еды и горяче­го кофе.

После ужина она грела воду для Рэйфа и мытья посуды. Часто мылила ему спину, по­том грудь, и они вдруг оказывались в ванне или на ковре в гостиной перед камином. Сколь­ко бы он ни работал, он никогда не уставал с ней.

Он рассказывал ей словами, поцелуями и долгими нежными ласками, что она прекрасна и желанна. Она упивалась его ласками, его сильным телом, нежными романтическими словами, которые он шептал ей на ухо, и тем, как он выкрикивал ее имя, когда их тела спле­тались в последней агонии страсти.

О да, думала она, брак – это чудесно, и Рэйф Галлахер был тем, о ком она всегда мечтала, хотя он никогда не говорил тех трех слов, ко­торые ей так хотелось услышать.

Холодной весенней ночью у Черного Ветра начались роды. Поли вызвал Рэйфа и Кэтлин, и они втроем заняли место в конюшне около стойла, откуда они могли все видеть.

Кобыла беспокойно ходила около часа, в конце концов легла, вытянув ноги, потом сно­ва встала.

Только Кэтлин успела подумать, что Поли ошибся, как Черный Ветер растянулась на зем­ле, тужась изо всех сил. Потом хлынул поток воды, и появились два крошечных копытца, темная морда, а потом понемногу голова и пле­чи. Черный Ветер немного передохнула, а за­тем, напрягшись в последний раз, вытолкнула из себя всего жеребенка.

Кэтлин почувствовала, как из ее глаз хлы­нули слезы.

– Это необыкновенно, да? – прошептал Рэйф. Он взял ее за руку, когда кобыла тихо заржала своему жеребенку. С трудом встав на ноги, Черный Ветер обнюхала его и начала об­лизывать шею маленькой лошадке.

– Она черная, как туз пик, – заметил Рэйф. Кэтлин улыбнулась.

– И эти ножки не длиннее трех футов.

– Она – прелесть! – объявил Поли.

Кэтлин и Рэйф подождали, пока жеребенок наберется сил, встанет на ноги и начнет сосать, потом пожелали доброй ночи Поли, который должен был остаться до тех пор, пока у Черно­го Ветра не выйдет послед. В ожидании этого он намазал йодом пупок жеребенку, чтобы предохранить его от инфекции, и приготовил для Черного Ветра пойло из отрубей.