В семье не без подвоха - Жукова Юлия Борисовна. Страница 48

С первого взгляда вход не обнаруживается, так что мы обходим постройку, хрустя сапогами по заиндевелой траве. Азамат заглядывает в окно, для чего ему приходится встать на цыпочки, но там так темно, что даже он ничего не различает.

Однако с другой стороны мы тоже не находим дверь, приходится огибать дом с торца, продравшись сквозь какие-то кусты.

– Они тут вообще не ходят, что ли? – вопрошаю, отцепляя юбку от колючих веток.

– Странно, – кивает Азамат. Потом снимает перчатку и щупает стену. – Тут, несомненно, живут, стены теплые. Еще бы понять, как они попадают внутрь…

С торца тоже глухо. Мы нарезаем еще два круга под стенами неприветливой постройки и протаптываем тропу, прежде чем Азамат наконец замечает в кустах полуподвальную дверку. Поскольку ничего лучшего не предлагается, стучимся в нее. Ответа, естественно, нет. Азамат тяжело вздыхает, спрыгивает в приямок и с усилием открывает дверь. Потом помогает мне спуститься, и мы заходим внутрь.

Там ощутимо теплее, чем снаружи, хотя мы явно в подвале: пол земляной, потолок подперт бревнами, в углу штабеля каких-то ящиков, пахнет прелыми овощами. Мы светим себе мобильниками.

– Что это за чудо муданжской архитектуры? – шепчу. – Без окон, без дверей, полна…

– Вон лестница, – перебивает меня Азамат. – Деревянных домов почти никто не строит, так что каждый импровизирует, как может. Сейчас, подожди, я люк открою…

Лестница совсем новая, пахнет свежей сосной. Я очень стараюсь ее не коснуться, потому что в слабом свете телефона на сучках поблескивает густая смола. Азамат поднимается первым и откидывает тяжеленную крышку люка, потом помогает мне взобраться. Мы оказываемся в большом помещении с окнами и несколькими столами. Видимо, кухня.

Моя голова еще только высунулась из люка, когда я слышу шаги. Азамат собирался подать мне руку, но оборачивается на звук. В кухне темно, а крышка люка перекрывает мне обзор, и я только слышу, что происходит, но ничего не вижу.

– Кто здесь?! – рявкает незнакомый голос.

– Простите, что мы так поздно… – начинает Азамат, но сам себя перебивает: – Ну-ну, не волнуйтесь так, мы не воры.

– Порядочные люди ночью через подвал не лазят! – хрипло сообщает обитатель дома. Вероятно, это и есть Хромой Гхан. Я предпочитаю пока не высовываться, мало ли, вдруг у него там ружье.

– Да мы бы рады не лазить, но дверь не нашли, – поясняет Азамат. – Ну тише, вы что… – Слышу шорох ног, стук, кряхтение, глухой удар. Азамат снова заговаривает: – Вот так, и не переживайте, мы никому не хотим навредить. Где у вас тут свет включается?

Местный сердито пыхтит, но топает куда-то влево, и через секунду кухня озаряется оранжевым светом дешевой лампочки. Я зажмуриваюсь, привыкая к яркости. Азамат подходит к люку и помогает мне выбраться. В руке у него здоровенный топор.

Местный смотрит на нас из-под густых седых бровей, стоя в дверном проеме. У него растрепанные сивые волосы, чуть ли не все лицо поросло недельной щетиной, а вместо правой ноги классическая пиратская деревяшка.

– М-да, такая баба и правда вряд ли воровать полезет, – мрачно изрекает он, оглядывая меня. – Чего вам нужно?

Азамат аккуратно закрывает люк.

– Вы и есть Гхан?

Местный кивает.

– Мы хотим забрать ребенка. Его зовут Кир. Есть у вас такой?

Гхан молчит и щурится, соображая. Наконец спрашивает:

– И чтой-то он вам вдруг занадобился? Столько лет жил, спросу на него не было. Мать – и то век бы его не видала.

– Она на самом деле не его мать, – говорю. – Она его украла.

– Да прям! – фыркает приютчик. – Парень всю жизнь здесь живет. А она за него неплохо платит, между прочим. Кто б стал за ворованного платить, а? Да и на кой он ей сдался?

– Она была моей невестой, – объясняет Азамат. – Хотела притвориться, что он мой внебрачный сын, и шантажировать меня, как только я вернусь на планету. Ей пришлось долго ждать, увы. Я бы с радостью забрал его давным-давно. Но и теперь еще не поздно. – Азамат запускает руку за пазуху и извлекает позвякивающий мешок. – Моя благодарность вам за то, что позаботились о нем, имеет доказательства.

Глаза Гхана загораются ярче фонаря. Он приоткрывает рот и пытается что-то сказать, следя за Азаматом, который вешает топор на плечо, развязывает мешок, запускает туда руку и извлекает на свет горсть дулей – монет седьмого порядка. Гхан шумно выдыхает, и я его понимаю. За мешок дулей можно купить хороший большой унгуц или тысячное овечье стадо. Гхан вряд ли когда-нибудь видел такие деньги.

– Забирайте! – выпаливает он, едва обретя дар речи. Потом, подумав, добавляет: – Если найдете…

– А что, он не здесь? – хмурится Азамат.

– Да здесь-то он здесь, – вздыхает Гхан, – только уж больно хорошо прячется, а мне с такой ногой недосуг по балкам лазать, искать его. В подвале-то не видели?

– Не-ет, – говорю. – А почему он прячется?

– Да у меня с ним вчера… – приютчик отводит взгляд и покашливает, – спор небольшой вышел, понимаете, характер-то у него тот еще… Короче говоря, он, чтоб меня позлить, от работы отлынивает, вот и прячется. Раз не в подвале, можете на чердаке посмотреть, только там света нету, я дам фонарь.

А сам все на мешок у Азамата в руках косится.

– Фонарь – это хорошо, – соглашается Азамат, убирая мешок обратно под шубу. – Давайте, будем искать.

Лестницы на второй этаж и на чердак явно стали результатом позднейших усовершенствований этого сомнительного произведения архитектуры, потому что находятся в разных концах здания и очень по-разному выглядят. На втором этаже мы проходим по длинному узкому коридору, в котором всего две двери: направо и налево. Не знаю уж, что за дверьми, но в коридоре точно спрятаться негде. Азамат несет фонарь – пластиковую трубку с поддоном и кольцом сверху, что там внутри светит, понятия не имею. Второй такой же у Гхана. Топор, к счастью, остался в комнатушке хозяина, из которой мы брали фонари.

Чердак довольно просторный, и у него даже есть мансардное окно, правда, оно до середины завалено какими-то досками, а под ногами в художественном беспорядке разбросаны двери, ставни, оконные рамы и прочие результаты ремонта. Ноги поломать как нечего делать.

– И часто дети сюда залезают? – спрашиваю, припоминая, что никаких замков или ограждений на лестнице не было.

– Да старшие-то постоянно тут толкутся, но днем, – отвечает Гхан. – Мелюзгу не пускают. А ночью – только ваш, он у нас один может по ночам не спать, прям демон, право слово, уж извините.

Азамат не то кашляет, не то хмыкает. Поднимает фонарь над головой и оглядывает чердак.

– По-моему, тут никого нет.

Гхан тоже осматривается.

– Забился небось под какую-нибудь дверь или за штабелем… Я ж говорю, его найти – только если по запаху, как собака. Хотите – ищите, мне вторая нога дорога.

Азамат смотрит на него с сомнением, но все-таки решает поискать: осторожно двигается вглубь чердака. Я забираю у Гхана второй фонарь и направляюсь к противоположному торцу, где к стене под углом прислонены какие-то щиты. Бреду я туда долго и мучительно, но под щитами никого не оказывается. Азамат тем временем заглядывает за штабеля у окна и проверяет еще несколько темных мест, но тоже никого не находит. Гхан стоит на верхней ступеньке лестницы и явно нервничает.

– Боюсь, как бы он в лес не сбежал, – негромко произносит приютчик, видя бесплодность наших поисков.

Азамат резко распрямляется.

– А что, и такое бывает?

– Разок было… О прошлом годе, как заслышал, что мать едет… Но то летом было, сейчас-то уж, надеюсь, ума хватит…

– Тихо! – внезапно шикает Азамат, застывает и прислушивается. Я задерживаю дыхание, но ничего не слышу. Азамат, однако, по возможности быстро пробирается к окну. – Оно открывается?

– Почем я знаю… – бормочет Гхан. – Я к нему не подходил лет двадцать.

Азамат тщательно осматривает конструкцию, потом на что-то нажимает, и створка распахивается наружу. Тогда он вешает фонарь на торчащую из штабеля доску, взбирается на что-то и встает на карниз, держась за край крыши. Голова его скрывается из поля зрения.