В семье не без подвоха - Жукова Юлия Борисовна. Страница 5

Примерно то же самое теперь и с нами. Мы с Азаматом можем снимать друг друга сколько влезет, но эти снимки положено беречь абсолютно ото всех глаз, в том числе нашего духовника, Старейшин, родителей… а лучше еще друг от друга. Я, правда, не очень-то следую этому правилу: мама регулярно стребывает с меня свежие фотографии, чтобы поставить в электронную рамочку на каминной полке в своем новом доме. Да и Сашка повесил у себя над компом на работе суровый лик Азамата, а на вопросы коллег, зачем это, таинственно улыбается. К счастью, правило насчет фотографий – это именно суеверие, а не закон, и нарушение его никак не карается.

Однако подданным из дальних регионов, которые не имеют возможности приехать в столицу просто, чтобы поглазеть на нас, нужно каким-то образом нас показать. Кое-кто, конечно, успел обзавестись нашими изображениями до избрания, но эти люди, будучи столь же суеверными, как и прочие, держат свои снимки в строжайшем секрете. Очевидное решение проблемы – рукописные портреты. На них суеверие не распространяется, потому что, дескать, нарисовать в точности все равно нельзя, а значит, воспользоваться таким изображением для сглаза не получится. Тем более что в таком портрете применяются всякие специальные приемы приукрашивания, которые гарантируют безопасность.

Мой портрет столичный мастер искусств написал месяц назад, незадолго до родов, с максимальным животом. Оказывается, жену Императора положено рисовать беременной, поскольку это вселяет надежду на спокойный век без существенных перемен, да и вообще по муданжским представлениям беременная женщина – самая красивая. Портрет мне, правда, не очень понравился. На себя я там совсем не похожа, поскольку мое лицо подогнали под муданжский канон красоты, только глаза и волосы перекрашивать не стали. Логика в этом некоторая есть: представление среднего муданжца о красивой женщине к моим чертам лица не имеет никакого отношения, это просто стереотип, что все земляне красивые. О том, как вообще выглядят европеоиды, известно небольшой части образованных жителей крупных городов. А какой-нибудь деревенский голова, поглядев на портрет первой леди, может и не проникнуться и не оценить экзотической красоты. Мне-то что, а человек расстроится. Вот мастер искусств и постарался меня так нарисовать, чтобы всем было доступно.

Гораздо хуже дело обстоит с Азаматом. Прежде всего он первый в истории Муданга некрасивый Император. И скрывать этот факт поздно, потому что на второй день после избрания по планете уже поползли разнообразные жутковатые описания, в которых находилось место для клыков, бородавок и шакальей шерсти, не говоря уже о чешуе и прочих крыльях. Короче, в данный момент население Муданга в большинстве своем твердо верит, что Императором у них нынче какой-то полубог-полудемон со звериной мордой и страшный до одури. Азамат, понятно, не в восторге, но для него это не было неожиданностью. Однако имидж правителя – вещь серьезная, в прежние дни портрет Императора висел в каждом доме хотя бы потому, что Императорами обычно были исключительно красивые люди. Есть даже отдельные любители, коллекционирующие портреты Императоров разных эпох… Совет Старейшин устроил особое заседание по этому вопросу и пришел к решению, что рисовать Азамата надо. То, что он некрасивый, нарушает только одну традицию, а если не рисовать портрет, то нарушатся сразу две, а это уже слишком радикально для сознания среднего муданжца. Могут и возмутиться. Когда в теории вопрос с портретом был решен, немедленно возникла проблема на практике: ни один мастер искусств на всем Муданге никогда в жизни не рисовал ничего и никого некрасивого. И представления не имеет, как это делать. Старейшины собрали в столице всех самых выдающихся художников современности, и те несколько дней усердно ломали головы и кисти над проблемой, периодически требуя подать им объект спора и рассматривая его с разных сторон и расстояний. Это кончилось несколькими драками, но решение так и не было найдено. Азамат ходил злой, как три Алтонгирела, даже разок огрызнулся на кого-то в Канцелярии, отчего вся столица потом еще пару дней трепетала – Азамат уже успел зарекомендовать себя как исключительно добродушный и терпеливый человек.

После того как художников разняли и подлечили, кому-то из них пришла в голову светлая мысль попросить меня о помощи. Дескать, я же как-то терплю своего мужа, значит, наверное, знаю, как именно надо на него смотреть, чтобы было красиво. Я почесала в затылке и предложила им тупо нарисовать как есть, потому что Совет Старейшин пришел к решению, что надо рисовать, а не что надо рисовать красиво. Мне удивленно сообщили, что нарисовать некрасиво совершенно невозможно, ибо все искусство рисования заключается в том, чтобы сделать красиво. А для того, чтобы изобразить как есть, существует фотография. Я почесала в затылке второй раз, покопалась в Сети и продемонстрировала господам художникам подборочку старинных земных портретов всяких малоприятных граждан, дескать, вот, портреты, а некрасиво. Но мои доводы разбились в прах о несокрушимое представление муданжцев, что все земляне красивы, даже если у них по восемь подбородков, фиолетово-зеленый цвет лица и нет одного глаза. Я попыталась поискать портреты уродцев с других планет, но ничего убедительного не нашла. Тогда я предложила нарисовать Азамата в левый профиль, на котором шрамов почти нет, а что есть, то можно проигнорировать, списав на то самое приукрашивание. Но мне категорически заявили, что портрет Императора пишется по канону, а именно анфас, в полный рост, на лошади и с мечом, и изменить канону – это такое же нарушение традиции, как не рисовать портрет вообще. В итоге, когда мастера искусств вновь потребовали Азамата на ковер для рассматривания под лупой, он отказался в довольно грубой форме и заявил, что у него все равно нет времени позировать, так что пусть рисуют без него, раз уж так подробно его изучили. Художники обиделись и разъехались, оставив столичных представителей профессии разбираться самостоятельно.

Так вот, стоит, значит, на пороге моей спальни мастер искусств, первый в столице, длинный, тощий старый хрен с условно одухотворенным лицом и жиденькой косичкой до колен. Он ко мне наведывается всякий раз, как я бываю в столице, что в последнее время не очень часто, на мое счастье. Чего он хочет, я не понимаю. То есть понятно, что он надеется, что я как-нибудь решу проблему с портретом Азамата, каким-нибудь чудесным способом. То ли исцелю его, то ли богов попрошу… не знаю. От постоянных размышлений об этом несчастном портрете у меня даже появилась идея, но донести ее до мастера мне не удалось с пяти раз, так что я отчаялась.

– Здравствуйте, мастер, – уныло приветствую я. – Чем могу быть полезна?

– Здравствуйте, Хотон-хон. Да вот, зашел поинтересоваться, вы, случайно, с мужем не поговорили?

Собственно, последние несколько дней я почти исключительно этим и занималась между схватками и кормлениями.

– О чем я должна была с ним поговорить? – тоскливо протягиваю я, заранее зная ответ.

– Ну как, о портрете об этом. Уже лето на исходе, а все по-прежнему. Надо же что-то делать!

– Так делайте, раз надо, – говорю. – Я-то тут при чем? Моя забота вон в кроватке спит.

– Да как же делать-то? Вот ведь в чем проблема! Еще, видите, он позировать отказывается…

В таком духе с ним можно разговаривать вечно. Это, кстати, еще одна причина, по которой я не хотела лететь в столицу на именование, но Азамату я о художниках напоминать не стала, а то он и правда клыки отрастит.

Я с горечью понимаю, что придется предложить мастеру сесть, потому что стоять я уже устала, а он не скоро уйдет, даже если я его грубо пошлю. Он принадлежит к категории счастливых людей с избирательным слухом. Но мне везет – дверь гостиной открывается и заходит какой-то еще человек, мне не знакомый.

– Мастер Овыас! – окликает он с порога. – Где вы… ой!

Последнее явно относится ко мне, потому что вошедший молодой человек застывает посреди комнаты, уставившись на меня круглыми глазами.