Военачальник хочет вечности - Коул Кресли. Страница 11
И эти последние пять лет, Рос был не просто проклят, а обречен на существование с воспоминаниями о ее жизни.
Мельчайшая капля ее крови, сделала больше, чем вкус любой другой крови, подобной опиуму для него. То, чего так боялись все Обуздавшие жажду, свершилось именно с ним. Кровь Мист — ароматная, пряная, живая — принесла с собой и ее воспоминания, теперь непрерывно преследующие его сновидения. Они казались такими реальными, словно он сам присутствовал там, ощущая те запахи, что она вдыхала, чувствовал все, к чему прикасалась. Иногда он даже мог чувствовать, как сжимаются в гневе ее ладони. Но он никогда и никому не рассказывал об этом, скрывая правду, не желая терять свою власть в армии, или быть убитым.
Каждый день, с наступлением заката, он просыпался и проверял, не стали ли его глаза кроваво-алого цвета, тем самым способного выдать его. Каждый день, если ему все же удавалось уснуть, его преследовали повторяющиеся воспоминания, с каждым разом, едва ли уловимо, становясь все более подробными.
В первом воспоминании, она стояла на вершине холма. Ярко светило солнце, отражаясь на укрывающем землю снегу. — Я проклинаю тебя, и обрекаю на твой собственный ад. — Мист прошипела эти слова, стоя у грубо вытесанного могильного камня. В ее голосе было столько враждебности, что Рос сразу понял, кто бы не лежал в этой могиле, именно она убила его. Она говорила на древнем языке, которого Рос не мог знать, но все же отчего-то понимал. Каждое ощущение, пережитое ею, отдавалось в нем — постоянное движение цепочки на ее талии, запах океана у подножия холма, свежий морской бриз того холодного зимнего дня.
В другом схожем сне, пьяный римский сенатор стоял на коленях у ее ног. — Наконец, близится тот час, когда я заполучу Мист Желанную. Ты больше не будешь той, которую жаждут, ты станешь той, которой обладают. — Рассмеялся он. — И больше не сможешь заставлять меня извиваться на своем маленьком коготке.
Рос, наконец, узнал имя своей мучительницы. Мист Желанная.
Он с отвращением наблюдал, как Римлянин припал губами к изящной ступне Мист, став жадно облизывать и посасывать ее, при этом, удовлетворяя себя. А она медленно приподняла юбку, обнажая свои нежные бедра для него. Каждый раз Рос заставлял себя не смотреть, старался пробудиться от кошмара, но все тщетно. Со временем, его острое отвращение так и не уменьшилось.
Впервые увидев этот сон, он ощутил невероятное облегчение, когда эту отвратительную картину внезапно сменило другое воспоминание, оборвав своего рода финал мерзкого акта.
В другом сне, Мист пробегала мимо поисковой группы Викингов, расположившейся на побережье какой-то северной земли. Она преследовала определенную цель. Хотела, чтобы они поохотились на нее, а, поймав, бросили бы ее на землю в оледеневший снег. Что же за больная и извращенная потребность жила в ней, если ей безумно нравилось все происходящее? В ее венах играла кровь, кожа словно горела и одновременно искрила электричеством, а недалеко поблизости ударила молния, порожденная ее возбуждением. Мист подавила ухмылку, когда с криками и восклицаниями, мужчины кинулись вдогонку…
Опять Рос пытался заставить свое сознание отстраниться, чтобы не видеть, как дюжина Викингов набрасываются на его Невесту, словно свора собак во время течки. Да еще и к ее огромному удовольствию.
Этой ночью он видел новый сон. Наконец-то. На улице лежал снег, и его было так много, что половина окна почти скрылась под его покровами. У огромного камина собрались женщины, или другие подобные Мист существа. Они были сестрами. Рос видел их лица перед собой, и они были также хорошо ему знакомы, как и имена женщин. Он знал, кем они были, так же хорошо, как и сама Мист. Он узнал в лучнице Люсию, а существо с сияющей кожей оказалось Региной Лучезарной. Рядом с ними сидела еще одна женщина, чьи глаза в данный момент казались пустыми. Ее звали Никс, самая старшая из сестер, которая, как полагали, могла предсказывать будущее. Судя по их одежде, это было начало двадцатого века.
Они собрались здесь обговорить судьбу ребенка, которого их предводительница, печальное создание по имени Анника, пожелала оставить у себя. Мист хмуро посмотрела на малютку, которую Анника не выпускала из рук, и смутилась. Этот ребенок, вызывал в ней что-то, напоминающее чувства.
— И как мы будем заботиться о ней, Анника? — тихо спросила Люсия.
Но Регина выпалила в ответ, — Как ты могла принести сюда вампиреныша, в то время как ее раса истребляет мой народ?
Та, которую звали Даниелой, Ледяной Девой, опустилась перед Анникой на колени, и, не сводя с нее взгляда, легонько прикоснулась к ней своей бледной рукой. Мист вздрогнула, подумав о той боли, которую Дани только что испытала, позволив кому-то ощутить свое леденящее прикосновение. Народ, к которому принадлежала мать Даниелы, был известен, как ледяные феи. Никто, кроме ее же расы, не мог прикоснуться к Дани, не причинив ей при этом невыносимой боли. — Ей нужно быть с ней подобными. Поверь, я знаю, о чем говорю.
Анника решительно покачала головой. — Ее уши. Ее глаза. В ней столько же от Валькирии, сколько и от вампира.
Валькирия? Это же невозможно.
— Она вырастет и станет сеять зло, — настаивала Регина — Это их природа. Она уже скалит свои крохотные клычечки в мою сторону. Пресвятая Фрея, она же пьет кровь!
— Ерунда, — будничным тоном вставила Мист, — Мы питаемся электричеством.
Никс, существо с пустым взглядом, рассмеялась.
Вампиреныш? Питающийся электричеством? Сердце, которого бьется…
Анника стояла на своем, — Я спрячу Эммалин от Орды, и сделаю все возможное, чтобы научить ее добру и чести, всему тому, что было первостепенным для Валькирий, пока время не ударило по нам. — В ее словах слышалась грусть, которая разбередила раны прошлого, заставив всплыть ненавистное Мист воспоминание.
Рос хотел увидеть его, но не смог.
Анника потерлась носиком с малышкой и тихо произнесла, — Так, где же это идеальное место, чтобы спрятать самого прекрасного маленького вампирчика в мире?
Никс звонко рассмеялась. — Laissez les bon temps roulez… [15]
В Новом Орлеане.
Рос встрепенулся и резко выпрямился на кровати. Он просто обливался потом.
« Моя Невеста-Валькирия?» — подумал он, сдерживая удушливый кашель. Его сознание никак не могло переварить подобную информацию.
Он не мог себе представить, что они вообще существуют. Создание из легенд, которые обычно рассказывают сидя у костра, было связано с ним на веки вечные. Из своих снов он узнал, что она была тысячелетнем мифическим существом, рожденным от свирепой Пиктской принцессы, — которая лучше вонзит кинжал себе в сердце, чем будет захвачена врагами живой — и богов.
Ей не нужна была пища, так как она питалась электрической энергией земли, которая высвобождалась вместе с ее эмоциями в виде молнии. Она была убийцей и шлюхой Римского сенатора. Мист презирала мужчин, и получала удовольствие, причиняя им боль, мучая их, именно так, как она сделала это с ним.
Он взглянул на свою болезненно пульсирующую эрекцию. Даже его ненависть и отвращение к Мист, не могли побороть его неумолимую жажду по ней. Он с трудом поборол желание обхватить свою плоть ладонью. Рос знал, что самому ему никогда не испытать наслаждения, любые попытки облегчить снедающую боль, лишь усилят его мучительное желание.
Она приговорила его на целых пять лет неумолимых страданий, обрекла на существование с постоянной изнурительной болью. Если бы он не знал, что без нее ему не видать разрядки, он бы тщетно пытался достичь пика, снова и снова вонзаясь в простыни кровати, представляя под собой Мист, вцепившуюся в него когтями. Но так и не приблизился бы к нему.
Другие женщины вызывали у него отвращение — потому что не были ею. И даже, если бы он поверил, что смог бы кончить с другой женщиной, он бы никогда не унизился до любой другой. Он все еще помнил невероятную мягкость и нежность Мист, ощущал влажность ее желания, предназначенную только для него, чувствовал ее тело, сжимающее его пальцы, когда она, наконец, взорвалась от его прикосновения.
15
(Фр.) — французская фраза, эквивалент английской «Let the good times roll», что в переводе означает «А давайте-ка оттянемся». Первоначально, имеет отношение к Каджунам, чьи французские корни уходят в Луизиану, до колониальных времен. Фраза является символом Нового Орлеана, радостным напоминанием, почему именно новый Орлеан зовется городом Большого Кайфа. Эту фразу можно часто услышать во время сезона Марди Гра (Вторник Покаяния или дословно «Жирный Вторник»), по местному радио и телевиденью.