Белый Клык. Любовь к жизни. Путешествие на «Ослепительном» - Лондон Джек. Страница 71

— В чем дело, Джо? — спросила она. — У вас нет бумаги?

— Нет, благодарю вас, есть, — ответил он и усердно принялся чинить карандаш. Он очинил его превосходно. Потом отточил острие. Не удовольствовавшись этим, он принялся с неистощимым терпением отделывать самый кончик острия и добился того, что сделал его еще тоньше. Звук перочинного ножика, скоблившего графит, развлекал пишущих и заставлял их озираться с недоумением. Джо этого не замечал. Возня с карандашом, казалось, поглощала все его внимание, а мысли отстояли одинаково далеко и от карандаша, и от древней истории.

— Без сомнения, всем вам известно, что экзаменационные работы пишутся чернилами. — Мисс Вильсон обращалась ко всему классу, но смотрела на одного Джо.

Отточенный на диво кончик карандаша, к сожалению, сломался, и Джо принялся за прежнее свое занятие.

— Я боюсь, Джо, что вы мешаете товарищам, — воскликнула мисс Вильсон, выведенная, наконец, из терпения.

Он оставил карандаш, спрятал перочинный ножик и снова уставился на доску. Что же он может сказать о Драконе, Солоне и всех этих греках? Он уверен, что провалится, вот и все. Незачем ему и читать остальные вопросы. Не стоит писать, даже если бы он и мог что-нибудь ответить на некоторые из них. Все равно провал неизбежен.

Кроме того, и писать-то больно. И смотреть на доску больно, и закрыть глаза больно, и даже думать больно.

Сорок девять перьев продолжали неумолчно скрипеть, торопясь поспеть за мисс Вильсон, которая испещряла доску все новыми и новыми вопросами, а он, Джо, слушал этот скрип и следил за выраставшими на доске строками, чувствуя себя глубоко несчастным. Голова у него болела и внутри, и снаружи, и он потерял всякую власть над своими мыслями.

Воспоминания о вчерашней ночи назойливо преследовали, точно чудовищный кошмар. Он старался смотреть на мисс Вильсон, которая теперь уселась на кафедру, старался думать о том, что она говорит, но учительницу заслонял носившийся в воображении образ задорного Рыжего Симпсона.

Ничего не поделаешь, приходится терпеть. Он чувствовал себя больным, разбитым и никуда не годным. Провал неминуем. И когда наконец после долгого томительного ожидания листы были собраны, то его лист попал в кучу совершенно чистый; на нем были написаны только его фамилия, название предмета и дата.

После короткого перерыва были собраны новые листы бумаги, и начался экзамен по арифметике. Джо не удосужился даже прочесть задачу.

При нормальных обстоятельствах он, пожалуй, справился бы с этой задачей, но сегодня об этом нечего было и думать. Он положил голову на руки и стал дожидаться следующего звонка. Взглянув на часы, он встретился глазами с Бесси, которая испуганно смотрела на него со своей скамейки. Ему стало досадно. И что это она взялась надоедать ему? Чего она беспокоится? Сама выдержит, конечно, — и довольно с нее. Он сердито взглянул на сестру и закрыл лицо руками. В это время раздался полуденный звонок. Джо опять подал чистый лист бумаги и вышел из класса вместе с товарищами.

Фред, Чарли и Джо любили завтракать на воздухе в особом укромном уголке школьного двора. Но сегодня их излюбленное местечко почему-то понравилось очень многим, и там столпилась целая куча завтракающих школьников. Джо поглядывал на них кисло. Его настроение никак не соответствовало положению увенчанного героя. Его мучила мигрень и мысль о дальнейших экзаменах, которые должны были продолжаться и после полудня.

Ему не нравилось поведение Фреда и Чарли. Они трещали, как сороки, о своих ночных похождениях (выдвигая, впрочем, его роль на первый план) и как-то чересчур покровительственно обращались со своими восхищенными товарищами. Попытки заставить его самого разговориться не увенчались успехом. От вопросов он отделывался нечленораздельным мычанием или лаконичным ответом.

Ему хотелось уйти куда-нибудь подальше, остаться одному, повалиться на траву и позабыть обо всех невзгодах. Он попытался уединиться, но за ним увязалось человек пять или шесть. Ему хотелось сказать им, что он хочет побыть один. Но гордость не позволяла ему это сделать. Вдруг смелая мысль пронеслась у него в голове. Зачем ему оставаться сидеть здесь, когда он знает, что экзамена выдержать не сможет? Зачем подвергать себя лишней пытке?

Лучезарная мысль увлекла его, и он принял решение.

Он направился прямо к школьным воротам и вышел на улицу. Удивленные товарищи остановились, а он продолжал идти как ни в чем не бывало и скоро, повернув за угол, скрылся из виду. Он шел куда глаза глядят, пока не очутился на трамвайной остановке. Трамвай выпускал в эту минуту пассажиров. Джо забрался в него и сел у окна. Трамвай ехал за город. Джо не заметил, как доехали до конечной остановки, и очнулся только тогда, когда трамвай стал заворачивать по кругу назад. Он соскочил с площадки и увидел перед собой огромное здание пароходной пристани. Значит, он проехал, ничего не слыша и ничего не замечая, через самый центр делового квартала Сан-Франциско. Джо взглянул на башенные часы пристани. Они показывали десять минут второго — еще можно попасть на пароход, отчаливавший в четверть второго. Это обстоятельство подтолкнуло его взять билет.

Без малейшего представления о том, что он будет делать дальше, Джо взял билет, заплатил за него десять центов, поднялся на палубу и через несколько минут уже плыл по заливу, направляясь в красивый город Окленд.

Часом позже он очутился неизвестно каким образом на Оклендской верфи. С того места, где он сидел, прислонившись воспаленной головой к какому-то столбу, ему видны были палубы нескольких небольших парусных судов.

Фланирующая публика останавливалась посмотреть на них, и вскоре они заинтересовали и Джо.

Их было четыре, и Джо со своего места мог разобрать их названия. На корме одного из них, стоявшего как раз перед ним, красовалась большими зелеными буквами надпись: «Привидение». Три других назывались «Каприз», «Королева устриц» и «Летучий Голландец».

На каждом судне была посредине каюта с печной трубой; из трубы «Привидения» поднимался дымок. Дверцы каюты «Привидения» стояли настежь открытые, и крыша ее была откинута, так что Джо мог разглядеть внутренность каюты и хлопотавшего около печки молодого человека лет девятнадцати-двадцати, в высоких морских сапогах, синих штанах и темной шерстяной фуфайке. Засученные по локоть рукава открывали крепкие руки с бронзовым загаром; такого же цвета было и его лицо. Оттуда доносился и щекотал обоняние приятный запах кофе, смешанный с запахом вареных бобов.

Парень поставил на плиту сковородку с ломтиками сала и, когда эти ломтики зашипели, кинул на нее толстый кусок бифштекса. Во время работы этот здоровяк разговаривал со своим компаньоном, который черпал ведром соленую воду и поливал ею кучи сваленных на палубе устриц. Закрыв устрицы мокрыми мешками, его товарищ вошел в каюту, и они вместе сели за обед.

Это зрелище задевало струны романтической натуры Джо. Вот это жизнь, эти люди действительно живут, свободно дышат на широком водном просторе, под открытым небом; солнце, ливень, ветер, бушующее море — их родная стихия.

А он, бедняга, томится вместе с полсотней таких же, как он, арестантов, ежедневно просиживая часами в школьной казарме, набивая голову всяким хламом! Эти люди живут счастливо и беззаботно, дышат полной грудью, гребут, управляют парусами, варят сами себе пищу и, наверное, переживают такие приключения, которые им, школьникам, и во сне не снятся…

Джо вздохнул. Он чувствовал себя созданным именно для такой вольной жизни, а не для школьной науки. Учение совершенно не по нем.

Экзамена он сдать не мог, тогда как Бесси, без сомнения, возвращается теперь домой торжествующая, выдержав экзамены, все до одного, самым блистательным образом.

О, какое невыносимое создалось положение! Отец ошибся, определив его в школу. Хорошо учиться тем, у кого есть охота к учению. Ясно, что у него нет ни малейшей склонности к наукам. Разве нельзя сделать себе карьеру помимо школы? Сколько великих людей вышло из самых низких сословий! Простые матросы становились хозяевами целых флотилий, вершили большие дела и заносили свои имена на страницы истории. Почему бы и ему не сравняться с ними?