Путь к золотому дракону. Трилогия - Быкова Мария Алексеевна. Страница 119

— Ну… до встречи, сестра! — солидно произнес Ежи.

Михал молча кивнул. Я хотела сказать что-то серьезное, но не сдержалась и выпалила:

— Если где-нибудь наметится подходящая война, я вас сразу извещу!

— Спасибо! — хором просияли младшие Леснивецкие.

Мы с князем посмотрели друг на друга.

«Ну, что тебе сказать?! — тоскливо подумала я. — Я ведь даже отцом тебя назвать не могу — не потому что не хочу, а просто врать некрасиво! Пообещать, что вернусь? А оно тебе вообще надо?»

Князь молчал. Он тоже не знал, что сказать. И я уже готова была ляпнуть любую глупость, чтобы только прекратить это затянувшееся молчание, когда он вытолкнул:

— Божьи мельницы мелют медленно. Чему суждено случиться, то случится.

Я коснулась сережек и невпопад ответила:

— Спасибо…

— Яльга, пора! — негромко сказал Эгмонт.

Я преисполнилась к нему самой горячей благодарности.

— Нам… и правда, пора.

— Пора, — повторил князь.

Жоффруа Ле Флок подал мне руку, и я легко запрыгнула внутрь телепортационного контура. Эгмонт молча взял меня за локоть и подтащил чуть поближе, чтобы сумка не высовывалась наружу. Я вдруг поняла, что, может быть, никогда не увижу этого замка, и посмотрела наверх, туда, где в прозрачную синеву уходил бронзовый флюгер.

Мир заволокло зеленоватой дымкой, земля ушла из-под ног.

Нас ждали Межинград и Академия Магических Искусств.

Еще не открыв глаз, я поняла, что нас опять выбросило не туда. Конечно, Академия никогда не считалась тихим и спокойным местом, но даже там никогда не творилось такого гама. Вокруг нас все орало, лаяло, мычало, блеяло, надсадно скрипело и долбило металлом по металлу. Мелькнула мысль: а не угодили ли мы в родной табор?

Глаза распахнулись сами собой.

Первым, что я увидела, оказалась печальная верблюжья морда. Верблюд был белый, довольно мохнатый; в глазах у него отражалась вся мировая скорбь, но едва я решила пожалеть животное, как оно, вздохнув, метко плюнуло в самого горластого торговца. Торговец привычно уклонился, ни на секунду не прекращая расхваливать «этот божественный ковер».

— Ладно, мне пора, — улыбнулась Лерикас. Ободряюще коснувшись моей руки, она скользнула вперед и, прежде чем я успела хоть о чем-то ее спросить, беззвучно растворилась в воздухе. Не было ни заклинаний, ни жестов, ни знаков; я не почувствовала даже малейшего запаха магии. Впрочем, вряд ли я могла сейчас что-то унюхать: в двух шагах топталась торговка пряностями с открытым лотком.

Я ошарашенно оглядывалась. Кругом, куда ни посмотри, пестрели зонтики, занавески, шатры и шали. Неподалеку нахваливали плетеные сундуки, чуть дальше продавали на развес соленый жареный арахис. Отовсюду неслись вопли самое меньшее на двенадцати языках; прислушавшись, я худо-бедно поняла, что здесь торгуются, ругаются, проклинают конкурентов, зазывают покупателей и уговаривают заморского попугая произнести хотя бы словечко. «Пиастр-р-р-ры! — хрипло смилостивилась птица. — Р-р-ром! Тур-р-р-булентность!» Издалека доносился запах свежего кафия.

Я подняла взгляд — и увидела знакомый серебряный шпиль.

Мы были у ворот Академии.

Все разом отодвинулось на второй план. Конечно, мне хотелось узнать, откуда в Межинграде взялась вся эта экзотика, кто хозяин верблюда и почему у животного такой несчастный вид, — но это потом, потом, все подождет! А сейчас я вернулась туда, куда и не чаяла вернуться!

— Мадемуазель, — меня осторожно взяли за локоть, — позвольте, я покажу вам, как здесь пройти. За время вашего отсутствия многое изменилось. Кстати, имейте в виду — у верблюда отвратительный характер…

— У меня тоже, — рассеянно сказала я.

— В отличие от вас, — возразил куртуазный магистр Ле Флок, — это совершенно неблагодарная скотина. Чем бы вы его ни угостили, он непременно в вас плюнет, причем попадет не куда-нибудь, а в новый плащ. Его продают уже шестую неделю, но кому он нужен?

— Тому, кто разбирается в боевых верблюдах, — сухо ответил Эгмонт. — В кафском языке, Ле Флок, слова «красота» и «верблюд» происходят от одного корня и звучат почти одинаково…

— Господин! — Из-за верблюда выскочил какой-то маленький человечек в огромной чалме и длинных туфлях с загнутыми носами. Судя по тому, как покосился на него верблюд, это и был нынешний его хозяин. Нас с Ле Флоком человечек не удостоил даже взглядом, зато Эгмонту тут же отбил целых четыре поклона. — Как тонко чувствуете вы прекрасное! Я сразу распознал в вас истинного знатока! Это животное воистину обладает семьюдесятью семью достоинствами и способно озолотить своего владельца! Этот верблюд могуч и прекрасен, его горбы возвышаются, как два бархана, — взгляните, какие они ровные! А шерсть, господин мой! Какая шерсть! Да она белее молока, белее роз, нежнее поцелуя возлюбленной!

Я с сомнением покосилась на серую клочковатую шерсть. Может, верблюда надо вымыть и тогда он снова станет белым? Тут мне представился Эгмонт с тазиком и мылом, и я поскорее прогнала ужасное видение. А торговца было уже не остановить:

— Взгляните ему в глаза, господин! Это глаза чистопородного верблюда, принца среди верблюдов — величиной с ладонь, а ресницы длиною с палец!

Принц среди верблюдов испустил тяжелый вздох и с надеждой покосился на Эгмонта.

— Зачем тебе верблюд?! — не выдержала я.

— В самом деле, это непрактично… — встрял Ле Флок.

— Как это зачем?! — возмутился торговец. — О женщина, имя тебе — неразумность! Этот верблюд станет вожаком большого стада, прародителем тысяч длинноногих породистых верблюжат! Он пересечет любую пустыню, вступит в схватку со всеми, кто попытается помешать ему, защитит своего господина от…

— Я беру его, — коротко бросил Эгмонт.

Верблюд перестал жевать и уставился на мага. Вот сейчас у него точно глаза были не меньше ладони — а то и больше, гораздо больше.

Хозяин коротко взвыл и кинулся на колени.

— О небо! — вскричал он и добавил что-то еще на непонятном мне языке.

— Меня зовут Эгмонт Рихтер, — известил маг, отворачивая воротник. — Вот мой знак. Я забираю этого… принца среди верблюдов. Но ты не назвал цену.

Предыдущий хозяин верблюжьего принца перестал взывать к небесам, обхватил сапоги Эгмонта и проникновенно посмотрел на него снизу вверх.

— Господин, небо свидетель — я взял бы с тебя немало звонких монет, но не сейчас! Только что ты даровал мне свободу, ибо таково было условие! Клянусь печатью и… другой печатью, я твой должник, Эгмонт Рихтер! А теперь отвяжи своего боевого верблюда, проведи его в верблюжатню и вели своим рабам хорошенько заботиться о нем! Да будут благословенны твои дни, и полон твой дом, а жены твои кротки и нежны! А если я понадоблюсь тебе, просто позови, и я тотчас же явлюсь!

С этими словами он вытащил из шаровар начищенную до блеска лампу, ласково провел по ней ладонью и растаял, обернувшись тонкой струйкой дыма. Дым быстро втянулся в лампу, та покачнулась и в свою очередь растаяла у нас на глазах.

Эгмонт невозмутимо принялся отвязывать верблюда.

— Вот это удача! — не скрывая зависти, выдохнул Жоффруа Ле Флок. — Джинн…

— Совершенно согласен, коллега, — ответил Эгмонт, и в голосе его послышались ледяные нотки магистра Рихтера. — Не каждый день удается купить такого прекрасного верблюда.

— Пойдемте, а? — жалобно сказала я. — К рабам, в верблюжатню… да хоть в гарем!

— Ваше слово — закон, мадемуазель…

Без Жоффруа Ле Флока нам пришлось бы худо: рынок, как вода, просочился во все углы и закоулки. Мы могли бы проплутать там весь день, а так дорога заняла не более пятнадцати минут.

Эгмонт и верблюд составляли удивительно гармоничную пару: оба не шли, а шествовали сквозь толпу, высокомерно оглядывая окружающих. Особенно старался верблюд. Он даже не снисходил до того, чтобы в кого-нибудь плюнуть, — видно, берег стратегические запасы для врагов своего господина.

«Кажется, теперь я знаю, как будет выглядеть отработка», — тихонько подумала я.