Голодные игры - Коллинз Сьюзен. Страница 54

Пит — мастер по части разведения огня; скоро сырые ветки горят так, что треск стоит. Тем временем я подготавливаю к жарке кроликов и белку. Коренья, завернув в листья, пеку прямо в углях. Пока один из нас собирает съедобные травы, другой внимательно следит, не покажется ли Катон. Как я и предполагала, он не объявляется.

Когда еда готова, я укладываю ее в рюкзак, оставив нам по кроличьей ножке, чтобы съесть по дороге.

Я хочу подняться повыше на лесистый холм, найти подходящее дерево и устроиться на ночь, но Пит высказывается против:

— Я не умею лазать по деревьям, как ты, да еще с больной ногой. К тому же вряд ли я смогу уснуть в пятидесяти футах от земли.

— Внизу ночевать опасно.

— Может, возвратимся в пещеру? — предлагает Пит. — Там рядом вода, и удобно обороняться.

Я вздыхаю. Идти — или, точнее сказать, ломиться — через лес еще несколько часов, чтобы вернуться на то же место, где одни камни и нельзя охотиться? Как отказать Питу? Он слушался меня весь день, и я уверена, что, будь я на его месте, он бы не заставил меня ночевать на дереве. Вообще, я сегодня не очень-то хорошо обращалась с Питом. Придиралась, что он слишком шумит, ругалась за то, что ушел к ручью. В пещере легко было шутить и играть во влюбленных, но не когда жарит солнце и из кустов того гляди выскочит Катон. Хеймитч, наверное, из себя выходит. А что до зрителей…

Я обнимаю Пита за шею и целую его.

— Почему бы и нет. Давай возвратимся.

На лице Пита облегчение.

— Я и не надеялся, что ты так легко согласишься.

Осторожно, чтобы не испортить, вытаскиваю стрелу из дуба. Стрелы теперь для нас еда, безопасность и даже жизнь.

Уходя, подбрасываем в костер сучьев. Так он будет дымить еще несколько часов, хотя я сомневаюсь, что Катона еще можно этим обмануть. Вода в ручье заметно спала, и течение снова стало неторопливым. Я предлагаю идти по дну. Пит с готовностью соглашается. Идея оказывается тем более удачной, что в воде он производит гораздо меньше шума, чем на суше. Хотя мы подкрепились кроликом и идем под уклон, дорога кажется нескончаемой. За день мы умаялись, и по-прежнему очень хочется есть. Я держу лук наготове: отчасти из-за Катона, отчасти в надежде убить рыбу. Но ручей странным образом опустел.

Под конец мы едва передвигаем ноги. Уже вечер, солнце спустилось до самого горизонта. Наполняем бутыли водой и, обессиленные, забираемся по пологому склону в свое старое логово. В этих диких и неприютных местах пещера почти стала нашим домом. И в ней нам будет теплее, чем на дереве; с запада подул довольно крепкий ветер. Я раскладываю наш ужин. Не доев своей порции, Пит начинает клевать носом. После стольких дней бездействия сегодняшняя вылазка была для него слишком трудной. Я отправляю его спать. Едва забравшись в спальный мешок, он отключается. Натягиваю мешок ему до подбородка и целую в лоб. Не ради зрителей, а для себя. Я так рада, что он со мной, не погиб, как я боялась. Что я не одна против Катона.

Жестокий, кровожадный Катон, способный одним движением руки сломать человеку шею, одолевший даже Цепа, почему-то с самого начала Игр мечтает расправиться именно со мной. Возможно, его задело то, что я получила на тренировках больше баллов, чем он. Другой на его месте и ухом бы не повел, но Катон, похоже, пришел в ярость. Впрочем, ему для этого много поводов не надо. До чего он разозлился, когда обнаружил, что продукты и вещи взорваны! Остальные, конечно, тоже не радовались, а Катон будто с цепи сорвался. Я теперь даже сомневаюсь, все ли у него в порядке с головой.

На небе вспыхивает герб, появляется Лиса. Потом исчезает навсегда. Пит ничего не говорил, но мне кажется, ему неприятно, что она погибла по его вине. Даже если на арене без этого не обойтись. Что до меня, то не могу сказать, что жалею о смерти Лисы, однако я определенно ею восхищаюсь. По сообразительности она на сто очков обгоняла любого из трибутов. Уверена, если бы мы специально задумали ее отравить, она тут же почувствовала бы подвох и ни за что не взяла ягоды. Ее погубила неопытность Пита. Переоценивать противника подчас не менее опасно, чем недооценивать.

Эта мысль снова приводит меня к Катону. Мне кажется, я понимала Лису, ее сильные и слабые стороны. А что сказать о Катоне? Крепкий, тренированный, это ясно. Умный ли? Не знаю. Во всяком случае, не такой умный, как Лиса. И совершенно не держит себя в руках. Вряд ли он вообще что-то соображает в припадке гнева. Правда, в этом мы с ним похожи. Как я тогда запустила стрелу в яблоко во рту жареного поросенка, разозлившись на распорядителей! Возможно, Катон мне ближе, чем я думаю.

Несмотря на усталость, сна ни в одном глазу, и я даю Питу поспать подольше. Когда я трясу его за плечо, снаружи уже сереет рассвет. Пит смотрит встревоженно.

— Я проспал всю ночь. Это нечестно, Китнисс. Почему ты меня не разбудила?

Потянувшись, я заползаю в мешок.

— Посплю теперь. Разбуди, если будет что-нибудь интересное.

Очевидно, ничего такого не происходит, потому что, когда я снова открываю глаза, скалы горят под ослепительным послеобеденным солнцем.

— Наш друг не показывался? — спрашиваю я. Пит качает головой.

— Нет. Его ненавязчивость начинает меня беспокоить.

— Интересно, сколько еще будут ждать распорядители, пока не сгонят нас вместе?

— Лиса погибла почти сутки назад, зрители наверняка сделали ставки и уже заскучали.

— Да, у меня предчувствие, что это будет сегодня, — говорю я. — Знать бы, как они это сделают.

Пит молчит. Что тут можно ответить?

— Что ж, пока ничего не происходит, нет смысла терять день охоты. Только вначале надо как следует подкрепиться. Вдруг что-то случится по дороге, — говорю я.

Пит собирает наши вещи, а я раскладываю еду для сытного обеда: крольчатину, коренья, зелень. Про запас оставляю только белку и яблоко.

Мы едим, и рядом с нами вырастает гора кроличьих косточек. Руки становятся жирными, от этого я еще сильнее чувствую себя грязной. В Шлаке мы, может, и не купаемся каждый день, но до такого состояния себя не доводим. Я сплошь покрыта грязью, кроме ног, которые обмылись в ручье, пока мы шли.

Мы покидаем пещеру, теперь уже навсегда. Скорее всего, другой ночи на арене уже не будет. Так или иначе, живой или мертвой, сегодня я отсюда выберусь. На прощание я дружески похлопываю скалу, и мы спускаемся к ручью умыться. Кожа прямо зудит от предвкушения прохладной воды. Можно даже вымыть голову и заплести волосы мокрыми. Еще я подумываю, не почистить ли быстренько одежду, и тут мы приходим к ручью. Точнее, к тому, что было ручьем. Теперь это лишь пересохшее русло. Я пробую его на ощупь.

— Даже грязь высохла. Должно быть, воду спустили ночью, — говорю я.

В меня заползает страх, я еще очень живо помню, что было со мной при обезвоживании: язык в трещинах, все тело ломит, мысли путаются. Бутыли и бурдюк почти полные, но вдвоем при такой жаре мы их быстро опустошим.

— Озеро, — говорит Пит. — Вот куда они нас заманивают.

— Может, есть еще пруды и родники, — говорю я с надеждой.

— Надо проверить, — отвечает Пит, не желая меня огорчать.

Я сама себя обманываю. Знаю ведь, что мы увидим. Пустые, пыльные впадины. Мы все-таки идем в одно из таких мест — туда, где я охлаждала обожженную ногу. И убеждаемся.

— Ты прав. Они собирают нас к озеру, — говорю я. У озера открытое место, ничто не мешает взгляду. Зрители увидят кровавую бойню во всех подробностях. — Пойдем сразу или подождем, пока закончится вода?

— Лучше сразу. Сейчас мы сытые и отдохнувшие. Пусть скорее все закончится.

Я киваю. Странно. Такое чувство, будто Игры начинаются заново. Двадцать один трибут мертв, но Катон по-прежнему жив. А разве не он всегда был главным моим врагом, тем, кого я должна убить? Теперь остальные соперники кажутся незначительными препятствиями на пути к решающей битве. Битве между Катоном и мной.

Нет, не только. Я чувствую у себя на плече руку Пита.

— Двое против одного. Легче легкого, — говорит он.