Секс в искусстве и в фантастике - Бейлькин Михаил Меерович. Страница 23

– Вздор, – раздался уверенный голос. <…> Самое худшее, что я могу для тебя сделать, – это обсуждать с тобой подобные вещи».

Консультация подошла к концу.

<…> «Доктор Бэрри, встретив его на следующий день, сказал: „Морис, тебе надо найти хорошую девушку – и тогда исчезнут все твои заботы“».

Старый врач искренне считал гомосексуалов развращёнными подонками; юноша, которого он знал с момента его появления на свет, выходец из хорошей семьи и обладающий хорошей наследственностью, не мог иметь с ними ничего общего.

У одного гея, давнего своего знакомого по Кембриджу, Морис выпросил адрес доктора, лечившего гипнозом. Тон знакомого при этом был дружеским, но слегка насмешливым.

Доктор Джонс встретил Мориса приветливо; с полным вниманием вошёл в суть его проблемы. Узнав о многолетней любовной связи своего пациента с другом, он «пожелал знать, совокуплялись ли они хоть однажды. В его устах это слово прозвучало совершенно необидно. Он не хвалил, не винил и не жалел. И хотя Морис ждал сочувствия, тем не менее, он был рад, что ничего подобного не дождался, поскольку это могло отвлечь его от цели.

Он спросил:

– Как называется моя болезнь?

– Врождённая гомосексуальность.

– Врождённая гомосексуальность? То есть, можно ли что-то сделать?

– О, конечно, если вы согласны. Исцеления не обещаю. Только в пятидесяти процентах подобных случаев я добиваюсь успеха. Я проведу опыт, чтобы понять, насколько глубоко укоренилась в вас эта склонность. А для регулярного лечения вы придёте позже».

Доктор Джонс погрузил Мориса в гипнотический транс и спросил его:

« – Теперь, когда вы отключились, что вы можете сказать о моём кабинете?

– Хороший кабинет.

– Не слишком темно?

– Довольно-таки.

– Но вам всё же видно картину, не так ли?

Тут Морис увидел картину на противоположной стене, хотя знал, что никакой картины там нет.

– Взгляните на неё, мистер Холл, Подойдите ближе. …А теперь скажите, что, на ваш взгляд, изображено на этой картине? Кто?

– Кто изображён на этой картине?

– Эдна Мей, – подсказал доктор.

– Мистер Эдна Мей.

– Нет, мистер Холл, не мистер, а мисс Эдна Мей.

– Нет, это мистер Эдна Мей.

–Не правда ли, она прелестна?

– Я хочу домой к маме.

Оба засмеялись этой реплике, причём первый засмеялся доктор.

– Мисс Эдна Мей не только прелестна, она привлекательна.

– Меня она не привлекает, – с раздражением возразил Морис.

– О, мистер Холл, какая неэлегантная реплика. Посмотрите, какие у неё очаровательные волосы.

– Мне больше нравятся короткие.

– Почему?

– Потому, что их можно ерошить…

И он заплакал. Очнулся он сидящим в кресле».

Повторный сеанс гипноза и вовсе не удался. «Доктор намеривался приступить к очередному пациенту. Его не волновал морисов тип. Он не был шокирован, как доктор Бэрри, просто ему наскучило. Больше он никогда не вспомнит о молодом извращенце».

Точность описания сцен, посвящённых общению Мориса с врачами, объясняется их автобиографичностью. Доктор Джонс верно определил природу гомосексуальности Мориса (в наше время её принято называть «ядерной»). Проведенный сеанс гипноза был вполне оправдан: врач сравнивал силу обоих потенциалов пациента, гомо– и гетеросексуального. Ошибочным было его намерение лечить гомосексуальность. Доктора можно упрекнуть и в том, что, убедившись в невозможности приобщения пациента к половой жизни с женщинами, он бросил его на произвол судьбы. Такой уж была медицинская парадигма начала ХХ века: гомосексуальность расценивалась как болезнь, а стремление «стать нормальным» считалось абсолютно естественным и не подвергалось сомнению.

Современные сексологи поумнели; гомосексуальность давно исключена из перечня психических заболеваний, но проблема лечения гомосексуалов со временем отнюдь не стала проще. По меньшей мере, каждый четвёртый гей хотел бы сменить свою сексуальную ориентацию и стать «таким, как все». В подобных случаях говорят об эго-дистонической форме девиации. Отрицание собственной нестандартной сексуальности, конечно же, объясняется тем, что гетеросексуальное большинство не терпит инакомыслия в сфере половых взаимоотношений. Представители сексуальных меньшинств в той или иной мере подвергались дискриминации во все времена. Когда гомофобные предрассудки усваиваются самими гомосексуалами, говорят об их интернализованной (усвоенной) гомофобии. Она порождает неврозы, требующие лечения.

В рамках интернализованной гомофобии возможны разные варианты.

Тот факт, что Морис именовал себя не иначе как «выродком оскаруайльдовского типа », свидетельствует о невротическом неприятии им собственной гомосексуальности. Причиной возникновения невроза стал разрыв с давним любовником Клайвом, неожиданно для него самого ставшим гетеросексуалом и разлюбившим Мориса. Вот тогда-то молодого человека обуял страх перед гомосексуальностью, вполне, впрочем, понятный: его угнетала перспектива одиночества и бездетности. Испугался он и внезапно вспыхнувшего влечения к юноше, весьма далёкому от однополого влечения. В отчаянии Морис твердит: «Я хочу быть как все остальные мужчины, а не как эти отщепенцы, с которыми никто не желает…». Всерьёз думает он о самоубийстве.

Очевидна сложная структура переживаний молодого человека: толчком к отрицанию им собственной сексуальности стала психическая травма, вызванная любовной изменой; в основу же этого отрицания легли гомофобные установки общества. Речь идёт, таким образом, об интернализованной гомофобии, вылившейся в преходящую, хотя и затяжную, невротическую реакцию.

Иная форма интернализованной гомофобии наблюдается у 25-летнего теннисиста Джима Уилларда, героя романа Гора Видала «Город и столп». У него богатый опыт гомосексуальных контактов; он мечтает о встрече со школьным другом Бобом, интимная близость с которым стала самым ярким событием в его жизни. Тем не менее, молодой человек вовсе не считает себя гомосексуалом и, как выясняется, презирает геев похлеще, чем иные представители сексуального большинства. Вот, например, позорная сценка в гей-баре: Джима «снимает» гомосексуал, разменявший четвёртый десяток, а тот играет с ним в поддавки и исподтишка издевается над ним. Всё закончилось садистским выпадом Уилларда с последующей нервной реакцией, выдавшей невротическую природу его гомофобии:

«Джим в упор поглядел на Уолтера.

– Может, ты решил, что я профи? Может, ты решил, что я куда-то пойду с таким вонючим гомиком, как ты? Или ты надумал, если я нормальный, напоить меня и оттрахать в задницу?

<…> Уолтер ушёл, а Джим принялся хохотать. Он смеялся на весь зал несколько минут, а потом замолчал – ему захотелось плакать, выть, кричать».

Интернализованная гомофобия Джима лишает его способности любить. «Не думаю, что ты когда-нибудь сможешь полюбить мужчину, – говорит ему его любовник-бисексуал. – Поэтому, я надеюсь, ты найдёшь женщину, которая будет тебя устраивать». Но Джим неспособен на физическую близость с женщинами и, конечно же, не любит их.

Морис счастливее Джима. Любовь к Алеку, молодому егерю из усадьбы Клайва, дала ему силы не только остаться самим собой, но и подтолкнула к совершенно не принятому в те времена решению. Он счёл необходимым впредь не скрывать от общества свою гомосексуальность, открыто жить с любовником и пожертвовать своим социальным статусом, порвав с прежним окружением. Форстер – не только автор одного из первых романов, посвящённого гомосексуальности; он впервые заговорил о публичном признании геями своей сексуальной нестандартности (так называемый «coming out»), как о самом достойном способе их поведения. Правда, Морис лишь планирует совершить подобный поступок; Алек и читатели находят этот шаг совершенно излишним. Зато автор полагает, что только таким и должен быть счастливый конец романа: его герой обретает верного любовника и решается на coming out.