Секс в кино и литературе - Бейлькин Михаил Меерович. Страница 25

Никита Балмашёв из знаменитого рассказа Бабеля “Соль”, поведал об одном железнодорожном происшествии. Поскольку поезда ходили плохо, появилась масса мешочников, перевозящих соль для торговли. Конармейцы, ехавшие на фронт, навели порядок в вагонах: спекулянтов–мешочников повыгоняли, а что касается женщин, едущих по своим неотложным делам, то с ними поступили по-разному. С вечера в теплушке второго взвода конармии оказались две девушки и женщина с ребёнком, завёрнутым в пелёнки.

Утром Балмашёв обратился к казакам с пламенной речью:

“ – Низко кланяюсь вам, бойцы, и прошу маленького прощения, но только дозвольте мне переговорить с этой гражданкой пару слов…

И, задрожав всем корпусом, <…> подхожу до неё, и беру у неё с рук дитё, и рву с него пелёнки и тряпьё, и вижу по-за пелёнками добрый пудовик соли.

– Вот антиресное дитё, товарищи, которое титек не просит, на подол не мочится и людей со сна не беспокоит…

– Простите, любезные казачки, – встревает женщина в наш разговор очень хладнокровно, – не я обманула, лихо моё обмануло…

– Балмашёв простит твоему лиху, – отвечаю я женщине, – Балмашёву оно не много стоит. Балмашёв за что купил, за то и продаст. Но оборотитесь к казакам, женщина, которые тебя возвысили как трудящуюся мать в республике. Оборотитесь на этих двух девиц, которые плачут в настоящее время, как пострадавшие от нас этой ночью. <…> А тебя не трогали, хотя тебя, непотребную только и трогать. <…> Вы, гнусная гражданка, есть более контрреволюционерка, чем тот белый генерал, который с вострой шашкой грозится на своём тысячном коне… Его видать, того генерала, со всех дорог, и трудящийся имеет свою думку-мечту его порезать, а вас, нечестная гражданка, с вашими антиресными детками, которые хлеба не просют и до ветра не бегают, – вас не видать, как блоху, и вы точите, точите, точите…

И я действительно признаю, что выбросил эту гражданку на ходу под откос, но она, как очень грубая, посидела, махнула юбками и пошла своей подлой дорожкой. И увидев эту невредимую женщину, и несказанную Расею вокруг неё, и крестьянские поля без колоса, и поруганных девиц, и товарищей, которые много ездют на фронт, но мало возвращаются, я захотел спрыгнуть с вагона и себя кончать или её кончать. Но казаки имели ко мне сожаление и сказали:

– Ударь её из винта.

И сняв со стенки верного винта, я смыл этот позор с лица трудовой земли и республики”.

Женщины в своём озверении не уступали мужчинам. В рассказе Ефима Зозули речь идёт о времени, когда людям “окончательно надоело ненавидеть и резаться и душа, ожесточённая войнами, революциями, погромами и побоищами, окончательно взалкала мира” . Для их срочного переучивания и очеловечивания создали “Студию любви к человеку” с практическими занятиями “по технике доброты, уважения, жалости, а также технике искренности” .

В ходе общей беседы кто-то сказал, что в очередной вооруженной стычке одному из студийцев “вывинтили” глаз. Молодая ученица твёрдо поправила говорившего. Она заметила, что выражение “вывинтили глаз” стилистически неверно. “Вывинчивать можно ножки из письменных столов, винты из машин и так далее, но глаз человеческий выбивают, выкалывают, вырезывают, и это большое несчастье, по поводу которого не допустимы неправильные выражения” . Все нашли замечание крайне уместным, но поинтересовались, зачем столь гуманной девушке понадобилось учиться в “Студии любви к человеку”?

“– Ведь вы так молоды, гуманны и изящны! Ваше лицо говорит о бесконечной любви к людям и жизни.

– Внешность часто бывает обманчива, – ответила она зардевшись. – Кто не знает этого? Мне всего двадцать пять лет, но я как следует узнала мир и неизлечима больна злобой и отвращением к людям. Я дочь помещика. Восемь лет назад во время последней революции крестьяне сожгли нашу усадьбу, зарезали моего папашу, на моих глазах убили брата, а мамашу и меня зверски изнасиловали. С большим трудом мне удалось оправиться, и только год спустя с помощью одного кавалерийского генерала, за которого я вышла замуж, мне удалось усмирить деревню и вырезать и перевешать всех злодеев. Но – что всего печальнее – и кавалерийский генерал оказался негодяем, и мне пришлось зарезать и его. (Пауза.) Три года я провела в тюрьме и только благодаря последней амнистии освободилась. Поймите, что представляет собой моя душа. Я хочу выйти замуж, но со мною страшно ночевать в одной комнате. Это чаще других говорил покойный кавалерийский генерал”.

Подобно нахождению оптического фокуса, гениальная проза Исаака Бабеля и печальный юмор Ефима Зозули помогут читателю адаптироваться после “Кармен” к повести Бориса Лавренёва “Сорок первый”.

Расстрелянная любовь

Героиня “Сорок первого” “вывинчивала” глаза врагам революции, не задумываясь о филологических тонкостях обозначения этого процесса. Недаром она была лучшим стрелком в красноармейском отряде. Мария Басова умело пользовалась своими собственными “шалыми, косопрорезанными, с жёлтым кошачьим огнём” глазами, чтобы искусно отстреливать белых офицеров.

“– Марютка! Гляди! Офицер!

Марютка прищуривалась, облизывала губы и не очень спешно вела стволом. Бухал выстрел, всегда без промаха.

Она опускала винтовку и говорила каждый раз:

– Тридцать девятый, рыбья холера. Сороковой, рыбья холера.

“Рыбья холера” – любимое словцо у Марютки”.

Она была родом“из рыбачьего посёлка, что в волжской, распухшей камыш-травой широководной дельте под Астраханью”. “Буржуи” и аристократы катались на собственных яхтах и, по убеждению Марютки,“кроме падекатра танцевать, другого дела не знали” . Она же, осиротевшая в семь лет, добывала себе пропитание, сидя день-деньской “на жирной от рыбьих потрохов скамье, в брезентовых негнущихся штанах, вспарывая ножом серебристо-скользкие сельдяные брюха.

А когда объявили по всем городам и сёлам набор в Красную, воткнула вдруг Марютка нож в скамью, встала и пошла в негнущихся штанах своих записываться в красные гвардейцы.

Сперва выгнали, после, видя неотступно ходящей каждый день, погоготали и приняли красногвардейкой, на равных с прочими правах, но взяли подписку об отказе от бабьего образа жизни и, между прочим, деторождения до окончательной победы труда над капиталом. <…>

Данную в штабе подписку Марютка держала крепко.Никто в отряде не мог похвастать Марюткиной благосклонностью.

Однажды ночью сунулся к ней только что попавший в отряд мадьяр Гуча…Скверно кончилось. Еле уполз мадьяр без трёх зубов и с расшибленным виском. Отделала рукояткой револьвера”.

Помимо ратного дела Марютку влекло к себе сочинение стихов; “над каждым ставила заглавие, а внизу подпись: Стих Марии Басовой.

Стихи были разные.О революции, о борьбе, о вождях. Между другими о Ленине.

Ленин герой наш пролетарский,

Поставим статуй твой на площаде.

Ты низвергнул дворец тот царский

И стал ногою на труде”.

Работники редакции катались со смеху, читая её вирши, и, возвращая ей рукопись, говорили, что стихи нуждаются в доработке.

Между тем, судьба готовила девушке испытание. Отряд Евсюкова был наголову разбит белыми; из окружения вышли лишь двадцать пять из ста двадцати бойцов. Казацкий есаул Бурыга не преследовал их только потому, что был уверен: им не выжить зимой в пустыне. Через пару дней красноармейцы наткнулись на караван верблюдов с пятью белыми солдатами и одним офицером. Его-то и взяла на мушку Марютка. Уверенная в своём снайперском мастерстве, она объявила, выстрелив:

– Сорок первый!

И ошиблась, впервые промахнувшись. Марютка даже заплакала с досады. А офицер поднял белую тряпицу, привязанную к штыку, и сдался, поскольку всех его солдат перебили, и он остался один против целого отряда. Пленный, судя по обнаруженным при нём документам, был фигурой, ценной для штаба армии. Верховный главнокомандующий России адмирал Колчак командировал гвардейского поручика Вадима Говоруху-Отрока с устными секретными предписаниями к генералу Деникину.