Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен. Страница 23

— Это потрясающе, Фалвия, — искренне восклицаю я. — Это идеальный способ напомнить людям, за что они воюют.

— Полагаю, это должно сработать, — соглашается она. — Я подумала, что мы могли бы привлечь и Финика, рассказать его историю. Конечно, если это его заинтересует.

— Честно говоря, я не понимаю, как мы сможем сделать столько роликов серии "Мы Помним", — говорит Койн. — Вы можете начать делать их уже сегодня?

— Конечно, — отвечает Фалвия.

Одобрение ее идеи явно взбодрило ее.

Таким образом, Крессида сглаживает все конфликты в творческом отделе. Похвалила Фалвию за ее — и в самом деле — такую замечательную идею, и расчистила путь к работе над своим собственным видео-портретом Сойки-пересмешницы. Интересно то, что, Плутарх, похоже, не заинтересован в том, чтобы разделить похвалу. Ему нужно лишь, чтобы вся эта Атака в прямом эфире сработала. Я напоминаю себе, что Плутарх — Распорядитель Игр, а не член команды. Не пешка в Играх. Таким образом его ценность определяется не одним элементом, а общим успехом. Если мы выиграем войну, тогда Плутарх выйдет на поклон. И будет вознагражден.

Президент отправляет всех работать, поэтому Гейл катит меня обратно в госпиталь. Мы немного смеемся над тем, что все нас прикрывают. Гейл говорит, что никто из них не хочет казаться глупым, признавшись, что не смогли нас контролировать. Я проявляю к ним снисходительность, сказав, что они, скорее всего, не хотели ставить под угрозу нашу следующую возможную вылазку, ведь кадры получились отличными. Не исключено, что верны оба предположения. Гейл должен идти на встречу с Бити в Оружейную, поэтому я погружаюсь в полудрему.

Мне показалось, что я прикрыла глаза буквально на несколько минут, но открыв их, я вздрагиваю, обнаружив, что в нескольких шагах от моей кровати сидит Хеймитч. Выжидая. Может быть — если верить часам — на протяжении нескольких часов. Я думаю о том, чтобы позвать сестру, но рано или поздно я все равно встречусь с ним лицом к лицу.

Хеймитч наклоняется ко мне и болтает прямо перед моим носом чем-то тонким и белым. Сфокусироваться на нем очень тяжело, но я догадываюсь, что это. Он бросает его на простынь.

— Это твой наушник. Я дам тебе еще один шанс надеть его. Если ты снова вытащишь его из своего уха, я снабжу тебя вот этим, — он показывает мне какой-то металлический предмет, который явно одевают на голову, и я тотчас же нарекаю его кандалами для головы. — Это альтернативное аудиоустройство, которое оборачивается вокруг твоей головы и защелкивается под подбородком, а открывается ключом. И только у меня будет этот ключ. И если ты вдруг окажешься настолько умной, чтобы суметь его снять, — Хеймитч кладет этот хомут для головы на кровать и берет в руки маленький серебристый чип, — я прикажу им имплантировать вот это в твое ухо, чтобы я мог разговаривать с тобой двадцать четыре часа в сутки.

Хеймитч круглосуточно в моей голове. Это ужасно.

— Я больше не буду вытаскивать наушник, — бормочу я.

— Прости, что? — переспрашивает он.

— Я больше не буду вытаскивать наушник! — повторяю я так громко, что бужу половину госпиталя.

— Ты уверена? Потому что меня устроит любой из трех озвученных вариантов, — говорит он мне.

— Я уверена, — отвечаю я.

Зажимаю наушник в одной руке, а свободной швыряю хомут прямо ему в лицо, но он легко ловит его. Он явно ожидал, что я его кину. — Что-то еще? — Хеймитч поднимается.

— Пока ждал… я съел твой обед.

Мои глаза находят пустую миску и лоток на моем прикроватном столе. — Я на тебя нажалуюсь, — бормочу я в подушку.

— Будь так любезна, дорогуша, — он выходит, уверенный в том, что я этого не сделаю.

Я снова хочу заснуть, но я слишком возбуждена. Картины вчерашнего дня начинают просачиваться в сегодняшний. Бомбардировка, крушение горящего планолета, лица раненых, которых уже нет. Я повсюду вижу смерть. В то время как я, беспомощная, прикована к больничной койке, я вижу первый упавший на землю снаряд, чувствую, как взрывается крыло моего планолета, как мы с головокружительной скоростью падаем в никуда, как на меня обваливается крыша склада. Все те вещи, которые я видела собственными глазами или на пленке. Все те вещи, которые вызвала я сама, лишь натянув свою тетиву. Все те вещи, которые я никогда не смогу стереть из своей памяти.

Когда наступает время ужина, Финник приносит свой поднос к моей кровати, и мы можем вместе посмотреть новый ролик. Вообще-то он занимает отсек на том же этаже, где раньше жили и мы, но у него так часто случаются нервные срывы, что он практически живет в госпитале. Мятежники показывают пропо "Потому что вы знаете, кто они и что делают”, который смонтировал Мессалла. Материал напичкан короткими студийными клипами с Гейлом, Боггсом и Крессидой, где они описывают произошедшее. Тяжело наблюдать за моим посещением госпиталя в Восьмом, ведь я знаю, что произойдет дальше. Когда бомбы обрушиваются на крышу, я зарываюсь лицом в подушку, и выглядываю только к концу, после того, как все пациенты госпиталя умерли.

По крайней мере, Финник не аплодирует и не выглядит счастливым, когда все заканчивается. Он просто говорит: — Люди должны знать что происходит. И теперь они точно знают.

— Давай выключим, Финник, пока они опять не поставили на повтор, — прошу я его.

Но как только рука Финника тянется к пульту, я кричу: — Подожди!

Капитолий представляет отрывок из программы, и что-то кажется мне в ней знакомой. Да, это Цезарь Фликерман. И я могу догадаться, кто будет его гостем.

Физические изменения в Пите повергли меня в шок. Здоровый мальчик с ясными глазами, которого я видела несколько дней назад, похудел, по крайней мере, на 15 фунтов, а его руки тряслись нервной дрожью. Они по-прежнему гримировали его. Но под слоем грима невозможно спрятать его мешки под глазами, а красивая одежда не может скрыть боли, которую он чувствует при каждом движении — этому человеку нанесли серьезные травмы.

Мой мозг работает, пытаясь понять. Я же совсем недавно видела его! Четыре — нет, пять — да, уже пять дней назад. Как он так быстро изменился? Что могли они сделать с ним в такой короткий срок? Затем меня осенило. Я прокрутила у себя в голове его первое интервью с Цезарем, ища какое-нибудь сходство с тем парнем. Ничего общего. Они могли взять то интервью через день или два после того, как я покинула арену, а уж потом они могли делать с ним все, что захотят.

— О, Пит… — шепчу я.

Цезарь и Пит обмениваются несколькими фразами, после чего Цезарь спрашивает, что он думает о моих агитационных роликах для дистриктов.

— Они явно используют ее, — говорит Пит, — чтобы подстегнуть повстанцев. Я не сомневаюсь, что она даже не знает, что на самом деле происходит на войне. Что поставлено на карту.

— Может, ты хотел бы что-нибудь сказать ей? — спрашивает Цезарь.

— Да, есть кое-что, — говорит Пит. Он смотрит в камеру, прямо мне в глаза. — Не будь дурой, Китнисс. Подумай сама. Они превратили тебя в оружие, которое способствует уничтожению человечества. Если ты и правда имеешь хоть какое-то влияние, используй его, чтобы притормозить это. Пока все не зашло слишком далеко, прекрати войну. Спроси себя, доверяешь ли ты людям, с которыми работаешь? Знаешь ли ты, что происходит на самом деле? И если нет… выясни.

Черный экран. Знак Панема. Шоу закончено.

Финник нажимает на кнопку на пульте и выключает телевизор. Через минуту сюда заявятся, чтобы разрушить то влияние, которое оказали на меня и состояние Пита, и произнесенные им слова. Я должна буду опровергнуть их. Но правда в том, что я не доверяю ни повстанцам, ни Плутарху, ни Койн. Я не уверена в том, что они говорят мне правду. Я не смогу скрывать это.

Шаги уже приближаются.