Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен. Страница 49

Смеюсь до тех пор, пока не осознаю, что здесь стоит он. Прямо напротив стола, позади свободного места рядом с Джоанной. Смотрит на меня. Кусочки хлеба с соусом застревают в горле и я начинаю кашлять.

— Пит! — говорит Делли. — Так приятно видеть тебя на ногах… и поправившимся.

У него за спиной стоят два огромных охранника. Он держит поднос неловко, на кончиках пальцах, поскольку его запястья скованы короткой цепью.

— Что это за миленькие наручники? — спрашивает Джоанна.

— Мне еще не совсем доверяют, — говорит Пит. — Я даже не могу присесть здесь без вашего разрешения. — Он кивает головой в сторону охранников.

— Разумеется, он может сесть здесь. Мы же старые друзья, — произносит Джоанна, похлопывая по сиденью рядом с собой. Охрана разрешает и Пит садится. — В Капитолии у нас с ним были соседние камеры. Мы очень хорошо ознакомились с криками друг друга.

Энни, сидящая напротив Джоанны, затыкает уши и покидает реальность. Финник посылает Джоанне грозный взгляд и обнимает девушку.

— Что? Мой врач говорит, я не должна подвергать мысли цензуре. Это часть моей терапии, — заявляет Джоанна.

Жизнь ушла с нашей маленькой вечеринки. Финник шепчет что-то Энни, пока она потихоньку не убирает руки. Потом следует длительное молчание — люди притворяются, что едят.

— Энни, — оживленно говорит Делли, — а ты знаешь, что именно Пит украшал ваш свадебный торт? Еще в Двенадцатом его семья держала пекарню и он занимался глазированием пирожных.

Энни с опаской смотрит через Джоанну.

— Спасибо, Пит. Это было прекрасно.

— На здоровье, Энни, — произносит Пит и я слышу старые нотки доброты в его голосе, которые, как я думала, пропали навсегда. Не то чтобы они направлены на меня. Но все же.

— Если мы все еще хотим отправиться на прогулку, то нам лучше идти сейчас, — предупреждает ее Финник. Он складывает вместе подносы, чтобы унести их в одной руке, при этом крепко сжимая Энни другой. — Пит, было приятно повидаться.

— Не обижай ее, Финник. А то я могу попытаться увести ее у тебя. — Сошло бы за шутку, если бы тон не был таким холодным. Все, что он выражает — неправильно. Открытое недоверие к Финнику, скрытый смысл, будто Пит положил глаз на Энни, будто Энни сможет бросить Финника, будто меня вовсе не существует.

— О, Пит, — пренебрежительно говорит Финник. — Не заставляй меня сожалеть о том, что я вновь запустил твое сердце. — Он бросает на меня обеспокоенный взгляд и уводит Энни.

Когда они ушли, Делли укоризненно произносит:

— Он спас тебе жизнь, Пит. И не один раз.

— Ради нее. — Он быстро кивает на меня. — Ради восстания. Не ради меня самого. Я ему ничем не обязан.

Мне не следовало попадаться на удочку, но я попадаюсь.

— А может, и нет. Но Мэг мертва, а ты до сих пор здесь. Это должно иметь какое-то значение.

— Да, многие вещи должны иметь какое-то значение, которого почему-то незаметно, Китнисс. У меня есть воспоминания, в которых я не могу разобраться, и не думаю, что Капитолий прикасался к ним. Те ночи в поезде, например, — говорит он.

И снова намеки. Что в поезде случилось больше, чем было на самом деле. То, что произошло — все те ночи я оставалась в здравом уме лишь потому, что его руки меня обнимали — теперь ничего не значит. Все это ложь, все это лишь способ использовать его.

Пит делает небольшой жест ложкой, указывая на меня и Гейла.

— Ну что, вы двое сейчас официально вместе, или они все еще гнут свое про предначертанную судьбой любовь?

— Все еще гнут, — говорит Джоанна.

Приступ гнева приводит к тому, что руки Пита еще сильнее сжимаются в кулаки, а затем принимают странное положение. Это все, что он может сделать, чтобы держать их подальше от моей шеи? Я чувствую, как Гейл напрягся рядом со мной, опасаясь потасовки. Но Гейл просто говорит:

— Я бы не поверил в это, если бы не увидел лично.

— О чем это ты? — спрашивает Пит.

— О тебе, — отвечает Гейл.

— Тебе следует быть более конкретным, — произносит Пит. — А что со мной?

— То, что они заменили тебя злобной версией-переродком тебя самого, — говорит Джоанна.

Гейл допивает молоко.

— Ты все? — спрашивает он меня.

Я поднимаюсь и мы относим наши подносы. Пожилой мужчина останавливает меня в дверях, потому что я до сих пор сжимаю свой хлеб с подливкой в руке. Что-то в выражении моего лица, или, может, то, что я никак не пыталась его спрятать, заставляет его уступить мне. Он разрешает мне запихнуть хлеб в рот и идти дальше. Гейл и я почти доходим до моего жилища, когда он опять заговаривает:

— Я этого не ожидал.

— Я же тебе говорю, он меня ненавидит.

— То, как он тебя ненавидит. Это так… знакомо. Раньше я тоже испытывал нечто подобное, — признается он. — Когда я смотрел, как ты целуешь его на экране. Только я знал, что был к тебе несправедлив. А он этого не видит.

Мы доходим до моей двери.

— Может, он просто видит меня такой, какая я есть. Мне надо поспать.

Гейл ловит меня за руку, прежде чем я ухожу.

— Так вот что ты думаешь?

Я пожимаю плечами.

— Китнисс, поверь мне, как старому другу — он не видит, кем ты на самом деле являешься. — Он целует меня в щеку и уходит.

Я сижу на кровати, пытаясь забить голову информацией из книги по военной тактике, но воспоминания о ночах с Питом в поезде меня отвлекают. Спустя минут двадцать приходит Джоанна и плюхается на мою кровать.

— Ты пропустила все самое интересное. Делли рассердилась на Пита из-за того, как он себя с тобой повел. У нее такой писклявый голос. Было такое чувство, будто кто-то неустанно тыкает мышь вилкой. Вся столовая не могла оторвать от этого глаз.

— А что Пит? — спрашиваю я.

— Он начал спорить с самим собой, будто он — это два разных человека. Страже пришлось увести его. Но в этом есть и хорошее — кажется, никто и не заметил, что я доела его мясо. — Джоанна гладит рукой раздувшийся живот. Я смотрю на слой грязи под ее ногтями. Интересно, люди из Седьмого когда-либо моются?

Пару часов мы проводим, опрашивая друг друга по военным терминам. Я на некоторое время заскакиваю к маме и Прим. Когда я возвращаюсь к себе, сонная, пробираюсь наощупь в темноте, то, наконец, спрашиваю:

— Джоанна, а ты правда слышала, как он кричал?

— Это было частью их плана, — говорит она. — Как сойки-говоруны на арене. Только все было настоящим. И не прекращалось после часа. Тик-так.

— Тик-так, — шепчу я в ответ.

Розы. Переродки. Трибуты. Глазированные дельфины. Друзья. Сойки-пересмешницы. Стилисты. Я. В моих снах сегодня ночью все и всё заходится от крика.