Два шага до любви - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 39

— Пока нет, — улыбнулась я и снова его поцеловала. — Спасибо. У меня нет слов передать, как я тебе благодарна.

— Как парень? — спросил он.

— С ним теперь все будет хорошо. Благодаря тебе, — улыбалась я ему, — ты его спас.

— Он сам себя спас, — старательно выговаривал слова Берестов. — Мне врачи там рассказали, пока я мог еще что-то слышать. Он сам себе перетянул артерию и еще пытался помогать другу. У тебя отличный парень.

«У тебя тоже, — подумала я. — У тебя тоже!» Но я расскажу ему об этом не сегодня. Скоро.

— Спасибо тебе, — еще раз поблагодарила я.

— Не плачь, — помолчав немного, сказал он.

— Я не плачу. Я не могу плакать, — улыбнулась я.

— А что у тебя течет по щекам? — улыбнулся он в ответ.

— По щекам? — удивилась я.

Я приложила ладони к лицу и почувствовала на них влагу, и удивленно уставилась на мокрые кончики пальцев, даже провела по ним большими пальцами, дабы убедиться.

— Я не плакала много лет, — посмотрела я на Берестова. — Однажды, очень давно, я выплакала все слезы, и что-то там сломалось внутри меня, и я больше не могла плакать, даже когда очень хотелось, когда это могло бы мне помочь.

— Просто у тебя еще не было такой радости, — сказал он потрясающе верно.

— Да, — согласилась я, — такой радости у меня еще не было.

— Слушай, я тут посплю, — полусонно проговорил Берестов, закрывая глаза.

Я наклонилась и еще раз поцеловала его в губы:

— Поспи.

И тут подумала, что сначала от страха, а потом от радости и облегчения совсем забыла выяснить важные обстоятельства произошедших событий, что нужно срочно наверстать. И я отправилась в приемную регистратуру узнать, что с Темкой и его родителями.

Я выяснила не только это, но и подробности случившейся аварии.

Они в общем потоке начали движение на зеленый свет светофора, когда из-за поворота, на свой красный свет, вылетел на запредельной скорости мажор на «БМВ», который решил проскочить перекресток перед уже тронувшимися машинами. Игра у них такая, развлекуха адреналиновая!

Крайний в левом ряду водитель успел его заметить и притормозить, а Лешка, шедший в среднем ряду, из-за этого маневра вылетевшей машины не видел, и «БМВ» на скорости, превышающей сто пятьдесят километров, врезался в них, в левый бок. И машина, отлетев, другим, правым боком ударилась в идущую рядом и перевернулась, а там пошла цепная реакция.

Наташа сидела рядом с мужем на переднем сиденье, а мальчишки сзади, Тема слева, а Максим справа. Лешка с Темкой пострадали больше всех, удар пришелся как раз на них, но сработали все подушки безопасности, и боковые тоже, что хоть как-то помогло. Лешка в тяжелейшем состоянии, его еще оперируют, но шансов мало, что спасут. Темка тяжелый, но его после операции уже отвезли в палату и будут пока держать в искусственной коме. Наташу тоже прооперировали, а вот она в настоящей коме: у нее травма головы и сотрясение мозга и целый букет других повреждений. Никаких прогнозов не дают. Пострадали водители и пассажиры еще двух машин, но там без тяжелых травм обошлось.

А мажор из «БМВ» жив и отделался легким переломом руки и незначительными травмами.

«Убью!» — влет подумала я.

Вот лично сделаю все, чтобы его не просто посадили, а закатали в тюрягу до конца жизни, на самую жесткую зону! Сама, через агентуру Игоревых уголовников на зону слух пущу о его голубых наклонностях, с легким намеком на склонность к педофилии! Пусть «кукарекает» по жизни столько, сколько ему останется! И родителей его, богатых придурков, укатаю! Укатаю! Какие бы кресла ни занимали! Я реально могу это сделать!

— Что с вами, Мирослава Витальевна? — осторожно спросил подошедший сбоку Олег.

— Новости посмотрела об этой аварии, — зло ответила я.

— А, это, — кивнул он, — Игорь Романович лично занялся, сказал, что размажет этого придурка вместе с его семейкой. Они уже выступили по этому поводу, вы в курсе? Папаша его интервью дал, мол, что-то отказало в машине и ее сейчас на экспертизу отправили, а сын его «иже херувим» в белом: не пьет, не курит и никаких наркотиков, боже упаси!

— Хорошо, что Игорь занялся, а то я уже его приговорила, пока смотрела новости, и на зону отправила, — перевела я дух, изгоняя из себя кровожадную отупляющую мстительность.

Мне сейчас нельзя себе такие эмоции и чувства позволять! Все силы, какие только есть во мне, требуется отдать своему сыну и друзьям помочь, а не растрачивать их на наказание этой мрази!

Хорошо быть холодным, отстраненным, профессиональным адвокатом, пока это не коснется лично тебя! И я четко отдавала себе отчет, что имею реальную возможность воплотить в действительности все, что хотела сделать с этой сволочью. Но именно как специалист самого высокого уровня я понимала, что этого как раз-таки делать нельзя, — факт моей личной заинтересованности может стать той лазейкой, что даст преступнику возможность избежать наказания. Пусть Игорь. Он его «сделает», и родители его не помогут, какой бы там пост папаша ни занимал своей задницей!

— Вот и правильно, — поддержал Олег, повторив почти дословно мои мысли. — Вам сейчас надо сыном заниматься, а не справедливость восстанавливать.

— И не только сыном, — объяснила я. — Вся семья его друга здесь, у отца, говорят, почти нет шансов, мать в коме, а Темка, их сын, тяжелый совсем. И родственники у них не в Москве живут. Надо обзвонить, сообщить.

— Я займусь, Мирослава Витальевна, — быстро уверил меня Олег и протянул мне пакет. — Вот, что вы просили, соки. Это для Максима?

— Нет, — взяла я у него пакет. — Для его донора.

Я передала сок медсестре, отнесшей его в палату Берестова и пообещавшей обязательно напоить героического донора, как только он проснется, и пошла к сыну.

Я сидела у постели Макса и ждала, когда он придет в себя. Меня строго предупредили, чтобы я сразу же вызвала медсестру, которая сделает ему укол. И оставили дежурить.

Я снова ждала, и смотрела на него, и думала, как мне невероятно повезло, что он у меня есть, и вспоминала его маленького, такого замечательного, сбитенького, крепенького, с крупными мужскими ладошками и ножками, такого умненького, рассудительного и упертого, с характером.

— Мама, — позвал он, не открывая глаз.

Таким слабым, совсем детским, беззащитно-обиженным голоском, и я метнулась к нему — спасти, защитить, успокоить, заслонить от всех бед!

— Я здесь, сынок, я с тобой, — гладила я его по голове и нажимала другой рукой кнопку вызова медсестры. — Я здесь.

— Мам, что случилось? — приоткрыв глазки, с трудом спросил он.

— Все будет хорошо, малыш. Теперь все будет хорошо, — гладила, и гладила, и гладила я его по голове, успокаивая.

— А где мы?

— Мы в больнице, я потом тебе объясню, ты пока отдыхай, — поцеловала я его в обе щечки и снова принялась успокаивающе гладить по голове. — Тебе надо спать и набираться сил.

В палату зашла медсестра и, отодвинув меня от Максима, быстро сделала ему какие-то уколы, проверила показания аппаратуры и, улыбнувшись, сказала мне:

— Теперь часов до десяти утра спать будет, мы еще раз его ночью уколем. Вы бы сами отдохнули.

— Сейчас бабушка его придет, я вахту передам и отдохну, — пообещала я.

— Да с ним нет необходимости сидеть, он стабилен и будет спать, — пыталась вразумить меня медсестра.

— Я понимаю, — только и ответила я.

Мама приехала к восьми часам, нагруженная пакетами и перепуганная чуть не насмерть, да не одна, а с такой же паникершей Маргаритой Валентиновной.

— Слава, что с Максимом?! — залетев в двери, прокричали они в два голоса на весь холл.

—Ти-хо! — строго распорядилась я, приводя их в чувство.

Усадила там же на стулья и подробно рассказала, что и как произошло и в каком состоянии сейчас Макс и что ему не требуется сегодня сиделка.

— Мы останемся! — твердо заявили мои дамы.