Два шага до любви - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 52

— А самая веселуха знаешь какая? — продолжала я ворчливым тоном.

— Какая?

— Ровно семнадцать лет назад, практически день в день, ты мне точно так же сделал ребенка! И этот родится в августе! И тоже Лев по гороскопу! Ты мне прямо какой-то прайд львиный разводишь, Берестов!

— Да ладно! — восхитился он.

— А такому снайперству тебя, случайно, не папа учил? — открыла я глаза и посмотрела на него.

— Нет, — как на духу признался он. — Это мое личное достижение.

И принялся хохотать, продолжая прижимать меня к себе.

— Никакой управы на тебя нет, Берестов! — тяжко вздохнула я.

— Ты потрясающая женщина! — не мог остановиться и все смеялся он.

— Глупая я женщина, — еще тягостней вздохнула я, — глупая. Мне бы бежать от тебя, куда глаза глядят, при первой же встрече, а я прыг к тебе в койку «леопардовым скоком», как Киса Воробьянинов за стулом. Вот теперь и сижу с тобой на полу! — И встрепенулась: — А что мы здесь сидим? Пойдем уже отсюда.

— Так, может, не пойдем? — мило улыбаясь, выдвинул он встречное предложение. — Тут пол с подогревом и вон коврик симпатичный, может, займемся любовью, не отходя, как говорится, от унитаза — на случай, если ты от оргазма слишком перенервничаешь?

— И как тебе не совестно предлагать такое беременной женщине и матери взрослого сына? — театрально возмутилась я.

— А в кроватке? — предложил новую вводную он и быстренько уточнил: — Тебе вообще сексом заниматься можно?

— Можно, но рекомендовано придерживаться классической позы и без фанатизма.

— Без фанатизма, Славка, у нас с тобой не получается, — снова принялся похохатывать он и вдруг спросил: — А почему ты стала называть меня по фамилии?

— Не знаю, — задумалась я, — Сергеем ты для меня остался в прошлой жизни, а по фамилии мне нравится, тебе она очень идет, звучит, как хлыст инквизитора. — И переключилась на решительный тон: — И идем уже, что мы тут расселись, я хоть дармовой черной икры поем!

Конечно, я родила сына в августе месяце!

А вот с женитьбой господину Берестову не сразу повезло. А вот уперлась мать его детей, как уже существующего, так и ожидающегося.

Не знаю почему! Захотелось покапризничать от души.

Может, за все мои девичьи слезы и потери или просто так, вредничая и наслаждаясь возможностью первый раз в своей жизни капризничать и изводить мужчину, которому приходится терпеть.

— А ты меня замуж не звал, — отвечала я с «искренним» удивлением на сто первый раз сделанное в приказной форме предложение «немедленно выйти за меня замуж!». — Ты предложил жить вместе, вот мы и живем!

— Я имел в виду брак! Я предлагал тебе выйти замуж за меня! — бушевал не по-детски Берестов. — И ты это прекрасно понимаешь! Славка, прекращай! Нам надо пожениться!

— Зачем? — наслаждалась я его возмущением. — Мне и так хорошо.

— Ребенок должен родиться в семье! — приводил он одни и те же аргументы.

— А он и родится в семье, — нежненько отвечала я. — Что ты негодуешь, у него будет твоя фамилия, и его сразу запишут в твой паспорт, какие проблемы? А живем мы вместе, чем тебе не семья?

— Слава! — орал Берестов от бессилия и начинал метаться по комнате, приводя аргументы один краше другого.

Подозреваю, что Берестов понимал эту мою упертую капризу, поэтому хоть и бушевал, но не до крайности. Да и я прекрасно отдавала себе отчет, что с этим мужчиной перегибать нельзя, и существует некая грань его терпения, за которую заходить не рекомендуется никому.

Я «сдалась» месяца через два, когда мой беременный животик стал заметен окружающим. Впрочем, совсем не это обстоятельство сподвигло меня дать согласие.

Как-то Берестов вернулся поздно ночью из командировки, в которую уехал первый раз после того, как мы стали жить вместе. В доме стояла тишина, все давно уже спали, и только я подремывала у тихо работавшего телевизора, ожидая его возвращения.

— Славка, ты почему не спишь? — возмутился Берестов, когда я встретила его у дверей и обняла, холодного, с морозца.

— Тебя жду, — пробубнила я куда-то в его куртку. — Соскучилась.

— Я тоже соскучился, — поцеловал он меня в макушку и пожурил: — Но тебе спать надо, беречь себя, а не шастать ночами. И зачем ты придумала меня встречать?

— Чтобы тебе радостно и уютно было возвращаться. И тепло, — пояснила я, оторвав голову от его куртки и посмотрев Берестову в лицо.

— Мне тепло, Славочка, — положив ладонь мне на щеку, проникновенно и тихо сказал он. — И уютно, и радостно возвращаться просто оттого, что ты дома.

А я чуть не расплакалась от этой его нежности. Наверняка гормоны, а что еще!

И все неожиданно встало на свои правильные места, и оказалось, что никому — и в первую очередь мне самой — не нужны больше никакие глупые игры и потакания пустым капризам и прихотям. Ведь все так просто! И я заявила с большой долей возмущения в голосе:

— Берестов, давай, что ли, жениться, в конце-то концов! Сколько можно с этим валандаться?

А он, запрокинув голову и прижимая меня к себе, расхохотался во все горло, от души, от всей полноты жизни.

Наша жизнь похожа на волнистый график синусоиды.

Мы поднимаемся на самую вершину чего-то замечательного, счастливого, и нам кажется, что теперь так будет всегда, что мы тут и останемся, обживемся, и будет нам неизменно хорошо и уютно, и совершенно никуда не собираемся двигаться дальше.

И нас сбрасывает вниз, на самое дно, эта наша довольная самоуверенность! И мы оказываемся в тяжелейшей ситуации и недоумеваем: как же так? и теряем силы и надежду, и нам кажется, что мы останемся здесь навсегда и уже не выбраться, не выбраться…

Но обнаруживается странная вещь: это не дно, это жизнь дала нижнюю точку отсчета для подъема и начала какого-то нового этапа, и мы даже представить себе не могли, какие новые возможности откроются перед нами!

И мы снова поднимаемся вверх, вскарабкиваемся на самый пик и тут же забываем о том, как уже низвергало нас с высоты наше собственное довольство и, уж простите за такой слог, гордыня, — и-и-и летим вниз…

Так и живем: то вверху, то в глубокой… сами знаете где.

Пока не поймем, наверное, что умение искренне радоваться каждому дню, всему, что есть в нашей жизни — улыбке своего ребенка, его победам и даже поражениям, ведущим к новым победам, здоровью матери, любимой книге, вкусному, душистому обжигающему чаю на морозце, созерцанию тихого зимнего заката, запаху весны, нежным объятиям и многому, многому другому, — может снизить амплитуду этих взлетов и падений, постепенно превратив ее в волнистую линию радостей и огорчений, тихих печалей и новых побед.

Я не философ и не эзотерик и не берусь утверждать, что это мое выстраданное понимание жизненных качелей является истиной в последней инстанции или каким-то пришедшим свыше откровением. Ни в коем случае! Я просто учусь так жить, потому что вдруг очень захотелось не пропустить ни одного дня своей жизни, не заметив этих счастливых, даренных судьбой моментов в ежедневных, забирающих все внимание делах и заботах.

И потому что никто и никогда не даст ни мне, ни вам гарантии, что все обязательно будет только хорошо и прекрасно и будем мы жить долго и счастливо.

Будем жить столько, сколько отмерено каждому, а насколько счастливо, зависит только от нас.

Я не думаю о том, какое нас с Берестовым ждет будущее, я не знаю, получится ли у нас это «долго и счастливо» и не расстанемся ли мы через какое-то время; я просто стараюсь жить, ценя каждый день и наполняя его этими радостными мелочами, и стараюсь не проходить мимо ни одной из них, и, знаете, это так сильно, оказывается, расцвечивает простую, обыденную жизнь!

А там время покажет, ведь никаких гарантий, как известно, никто и никогда нам не даст!

Радуйтесь мелочам, это очень греет сердце, я попробовала, и мне понравилось!