Грандиозное приключение - Бейнбридж Берил. Страница 28

Когда это, очевидно, кончилось — он уже не так тяжело дышал и лежал рядом с закрытыми глазами, — она спросила, кто это Стелла Марис.

— Я это сказал? — спросил он, сел и начал причесываться. — Я знал одну девушку с таким именем — давным-давно. В переводе значит — Звезда Морей.

— Стелла Марис, — повторила она. — Красиво.

— Это не ее настоящее имя. Просто сама выдумала.

Она как-то презрительно осматривала его плотные плечи.

Он надел рубашку и предложил ей ополоснуться под умывальником.

Она отказалась: купалась только вчера.

— Ты не бойся, — сказал он. — Я был очень осторожен. Я не безответственный человек.

Она решила, что он думает про детей. Она и не беспокоилась. Если то, что она совершила, — грех, значит, ей и положено наказание.

— Теперь-то чего уж, — сказала она.

Если б она только на секунду дала слабину, выговорила единое нежное слово прощения, дружбы, она б разревелась. В зачаточной победной улыбочке, в выражении глаз уже явно сквозило мученичество.

— Тебе было хорошо? — спросил он, отводя взгляд.

— Так себе, — призналась она. — Тут, наверно, нужна сноровка. Это очень личное, правда?

Он настоял на том, чтоб ее проводить, но на углу она от него убежала. Он был недоволен собой. Спазм пережитой радости, как ни был остр, позабылся. К тому же его не на шутку шокировала легкость, с какой она приняла случившееся. Не плакала, не прижималась к нему, не выпытывала, как он к ней относится, и не думала плести наивной, очаровательной чуши про любовь до гроба, ожидаемой от только что лишенной невинности юной девушки. Он нисколько не сомневался, что она понятия не имела о том, как нежен он был, как заботлив. Одним словом — сплошное не то.

Стелла не пошла домой, верней, пошла не сразу. Она самым быстрым шагом прошла к реке, мимо утлых домишек за церковью. Ветер тянул в гору такую вонь от сырого зерна, что она просто задыхалась.

Телефонную будку около миссии занял какой-то мужчина. Она скрючилась в тени у входа и разглядывала отуманенные елочные огни, мигающие во втором этаже дома напротив. Маленькая девочка не то куклу, не то ребенка взад-вперед носила за окнами.

На улице было холодно. Над черными цилиндрами заводских труб створаживались химические облака. От доков несся ровный уличный гул, и бился в горячей тьме пульс рафинадной фабрики. Наконец мужчина вышел, пошатываясь, в сосисочном ожерелье.

Она нажала кнопку, услышала мамин голос. И застеснялась. Она собиралась сказать, что вот теперь она тоже совращенная женщина. Но когда дошло до дела, не находила подобающих слов. Поэзия вся улетучилась. Она поздравила маму с праздником, не отрывая глаз от той девочки через дорогу и силуэта мистера Панча, который, вдруг показалось, ей грозил кулаком.

Мама ответила как всегда.

11

На утреннике в первый день Святок О'Хара, проволочив за ошейник упиравшуюся Нэну, ушел со сцены в качестве мистера Дарлинга и побежал наверх преображаться в капитана Крюка. Джеффри полагалось ждать его за кулисами, чтоб помочь влезать в пиратский костюм — из-за вделанного в рукав крюка это было муторное дело. Джеффри на месте не оказалось. Мальчику, игравшему Болтуна, пришлось встать на стул и выручать О'Хару. Это было нарушение дисциплины — отсутствие Джеффри.

Во втором антракте Джеффри извинялся, ссылался на то, что у одного из деревьев на дупле отстала дверка и Бонни в последний момент велел ее закрепить. Но на вечернем спектакле он снова куда-то запропастился.

На сей раз влезать в камзол О'Харе помогала Стелла. Он спросил: «Как провела Рождество?» — и, не глядя на него, она ответила, что, спасибо, было тихо, но приятно.

Это была ее воспитанность. Дядя Вернон, вдохновясь присутствием коммивояжера с пересаженной кожей, испортил весь ужин своими рассказами о французском походе, о том, как в полуразрушенном хуторе где-то под Лиллем он повстречал тридцатилетнюю женщину, всю седую, которая младенцем на себе испытала ужасы Первой мировой войны. Немецкие офицеры — интендантская мелкая сотка — искали у них еду, им сказали, что ничего нет, и тогда они вырвали ее из рук матери и сунули в кипящий котел на плите, грозясь сварить и съесть.

У Лили после этой истории разболелась голова, и она ушла спать, а всю грязную посуду оставила на Стеллу. Вытирал коммивояжер. Слезы катились у него по щекам, но это потому, что он не умел мигать. Дядя Вернон, в бумажной короне, клевал носом в своем кресле под церковные хоралы по третьей программе.

Стелла была в суфлерке, с факелом в руке, когда второй раз вышел со сцены О'Хара. Он толокся в кулисах, хотя раньше сидел у себя в гримерной, пока занавес не поднимется над Русалочьей Лагуной. Он увидел у нее на шее дешевенький жемчуг. На сцене первый близнец заприметил белую птицу, декламировал: «Смотрите, вот она — Венди», а Болтун, указывая на сочащиеся сквозь рисованные деревья призрачные лучи, восклицал: «Чинь хочет обидеть Венди!» Из зала взлетело робкое, тоненькое предостережение. Стелла, повинуясь сигналу Бонни, тряхнула колокольцем.

— Кто-то сорил деньгами у Вулворта, — О'Хара тыкал в ее жемчуг своим крюком. С этими накрашенными губами, с черным крестом на щеке лицо у него в темноте было жуткое.

— Тише, пожалуйста, — шикнул Бонни.

О'Хара, морщась, тихо двинулся к боковой двери и на цыпочках прошел в реквизитную. Было ужасно противно, что его поймали с поличным.

Джордж ему скрутил папироску.

— Мой вам намек, — сказал он. — Насчет Джеффри. За мальчишкой нужен глаз да глаз.

— Он меня сегодня дважды подвел, — сказал О'Хара. — Что это с ним?

— Вы уж не обижайтесь, капитан, —сказал Джордж. — А только сами смекайте.

После занавеса О'Хара спросил Стеллу, не подбросить ли ее домой на мотоцикле.

— Как хочешь, — сказала она.

И протомила его у подъезда, а когда наконец вышла, его подцепил Фредди Рейналд. Она прошла мимо них не глядя.

— Как насчет по рюмочке? — предложил Фредди.

О'Хара сказал, что не в состоянии видеть Поттера.

— Но не обязательно же в «Устричный бар».

— В другой раз, старик. Прости, замотался.

— Вижу, — сказал Фредди, и оба проводили глазами плетущуюся к углу девочку.

О'Хара нагнал Стеллу у начала подъема. Она сказала, чтоб он проезжал, она не сядет.

— Почему? — спросил он.

— Так. Дяде не понравится.

Он решил, что она идет прямо домой, и с мрачной улыбкой уехал.

Он удивился, когда она постучала в окно. Вошла, стала кружить по комнате со злым, враждебным лицом. Он зажег газ, усадил ее на коленках у огня, чтоб согрелась.

— Я не останусь, — сказала она, стуча зубами.

— Ты одевалась бы потеплей, — увещевал он. — Ведь зима. Ты чудовищно кашляешь.

Она заявила, что лучше умрет от холода, чем наденет пальто, которое ей купила Лили. Оно ей велико и вдобавок с меховым воротником.

— Но это же великолепно, — сказал О'Хара.

— Еще неизвестно, — отрезала она. — Хлопот не оберешься. Когда на тебе меха, надо краситься. Меха привлекают внимание.

Он был, неожиданно для себя, вовлечен в дискуссию о том, действительно ли серебряная обертка лишь подчеркивает убожество подарка. Дешевку, сказала она, надо в оберточную бумагу и заворачивать. Он смутился, решив, что она раскаивается, что так легко ему отдалась. И, услышав собственный голос, утверждающий, что главное — это внимание, сам был потрясен полезшей из него пошлятиной. У нее лицо горело от пламени, она сидела на корточках на линолеуме, теребила свои грошовые бусы.

Он спросил, кто их ей подарил, и она сказала — подарок от мамы. Он извинился за свое предположение, будто они куплены у Вулворта. Она посмотрела на него не мигая и сказала — скорей всего так и есть. Потому мама и не стала их запаковывать, а оставила прямо на подушке, обвив вокруг розы.

— Как это мило, — сказал он и, ужаснувшись собственному покровительственному тону, тут же сказал, что у нее, наверно, уши горели на Рождество. Они, кое-кто из труппы, посидели в отеле «Адельфи», и Дотти Бланделл неустанно ей пела хвалу, Дотти считает, что ее роль Птолемея просто потрясающая для такой неопытной актрисы.