Изольда Великолепная - Демина Карина. Страница 89
Сколько удивления! Неужели надеялся, что откажут?
– Почему нет?
– Да кто ж тебя знает?! – Урфин смеется, но смех вымученный.
А я, устав пялиться на спину Кайя – она хороша, но несколько однообразна, – наконец решаю осмотреться.
Шатер просторен, высоты хватает, чтобы стоять в полный рост, и, верно, при нужде здесь поместится кровать, жаровня и многое из того, что необходимо в походе. В данный же момент с мебелью скудно: стул, стол, сундук. С потолка свисает лампа на цепи, позеленевший от патины канделябр венчает троица свечей. Света хватает, чтобы рассмотреть узоры на пологе, который изрядно выцвел.
– То есть ты согласен? А то я тут планы коварные составляю…
– Лучше молчи. – Кайя ощупывает края разорванного доспеха, пальцами разглаживая металл, как будто фольгу. – О твоих коварных планах я точно не хочу ничего знать. Когда?
Пожалуйста, не в ближайшем будущем! Мне бы от собственной свадьбы отойти. Чужую следом я попросту не выдержу, даже при всем моем к Урфину хорошем отношении.
– Через год… через два. Посмотрим. А ты и вправду не против?
– Почему я должен быть против? – Кайя все-таки садится, теперь он видит и меня, и Урфина. – С тобой я буду за нее спокоен. Может, и ты чуть серьезней станешь. Я скажу, чтобы подготовили договор о намерениях…
– Я сам. – Урфин облизывает губы. – Иза, ты же не возражаешь?
– Я – нисколько. Но… – меня как-то другой момент во всем этом сватовстве смущает, – вы бы лучше Тиссу спросили.
Есть у меня смутные подозрения, что Урфин – не герой ее романа и переубеждать девочку в обратном придется долго.
– Зачем? – Кайя смотрит на меня со странным выражением не то умиления, не то удивления. Действительно, глупость какая – у невесты согласия спрашивать. Куда ей деваться-то от этакой радости? – Она сама сказала, что подчинится моему решению. И это будет благоразумно с ее стороны.
О да, благоразумие – это главное качество юных девиц, в голове которых порхают розовые бабочки. Надеюсь, что сегодняшний выверт Урфина в достаточной мере безумен, чтобы их впечатлить. А если нет… они себе не представляют, на что способен загнанный в угол подросток.
– Тисса ко мне привыкнет. – Урфин все-таки встает. – Мне с ней весело.
Угомоните этого героя, пока он себе еще что-нибудь не расшиб. Например, самолюбие.
– Хорошо. – Я сдаюсь. – В смысле, не возражаю.
Надеюсь, у них все сложится. Нежные девы не только драконам поперек горла вставали.
Юго держался в тени.
Ждал.
И время тянулось сквозь него. Недоучка ранен? Огорчительно. Цветы ему отправить, что ли, чтобы выздоравливал быстрей? Или письмо… листовку. Благо идею Юго подсказали.
– …Гийом давно напрашивался…
Голоса доносятся от костров. Ночь ныне светла огнями, и это обстоятельство заставляет нервничать. Спокойно. Никто не видит Юго.
Никто не подозревает.
– …да чего магу сделается. У него ж силища заемная…
Листовку… о коварном маге и благородном рыцаре. По себе Юго знал, что злость очень выздоровлению способствует.
Пальцы гладили ложе арбалета. Одно нажатие, и натянутая тетива распрямится, пробуждая стрелу к полету. Не упустить бы момент.
В любом выстреле главное – не упустить момент.
– …а северяне за ним стали…
– Не за ним, а против Гийома. Разницу понимать надо.
Юго понимал. Ждал, отмеряя вдохи и выдохи. Вот полог шатра откинулся, выпуская троих. Соседний костер полыхнул, любезно освещая мишень. И слабо звякнула тетива.
И снова я пропустила момент. Стою, кутаюсь в плащ, удивляясь, что уже совсем темно и совсем холодно. А перед глазами вдруг материализуется кулак Кайя. И в кулаке – стрела.
Вижу стальной трехгранный наконечник, родной брат шипа. И дрожащее древко. И зеленые с желтым перья… вижу и медленно-медленно проникаюсь пониманием, что стрела эта предназначалась нашей светлости. Пока я проникаюсь, меня возвращают в шатер. Усаживают на стул, невзирая на то что стул слегка кровью испачкан, и суют в руки бокал вина.
– Пей, – приказывает Кайя.
Пью. Маленькими глотками, преодолевая горечь.
Меня пытались убить…
Вчера. И еще сегодня. Сегодня страшнее. Когда мысль о том, что я едва-едва разминулась со смертью, устаканивается в голове, начинает тошнить. И Кайя, отобрав недопитое вино – стало в горле комом, – обнимает.
– Тихо. – Одной рукой он прижимает меня к себе, второй гладит, и от прикосновений разливается странная немота. Страх уходит, а вместе с ним и силы.
– Гавин, найди отца. – Урфин вертит стрелу в руке. – Скажи, что возникла надобность в людях… Кайя, глянь-ка.
Он поворачивает стрелу и разводит оперение, демонстрируя какой-то значок, слишком маленький, чтобы я разглядела. Мне не хочется глядеть. И ничего вообще не хочется.
– По метке мы найдем хозяина. Но… вряд ли он причастен. Надо быть полным идиотом, чтобы использовать в таком деле свои стрелы. Тебя опять провоцируют. Да отпусти ты ее, пока совсем не заморочил.
В каком смысле? В прямом. Кайя убирает руки, и я выплываю из мути. Ничего себе местная анестезия. И частенько ее применяют? В частности ко мне? Да что я вообще об этой стороне его способностей знаю?! И не получится ли так, что все мои мысли вовсе даже не мои, а наведенные?
Кайя темнеет, отшатывается.
– Я бы никогда… – Договаривать не договаривает, но и так все ясно.
Обидела.
Он бы и вправду никогда не стал делать со мной такое, даже если бы мог.
– Прости, – цепляюсь за его руку. – Это нервное.
Истерика. Я ведь не железная. И даже не деревянная. В меня стреляли вот… истерика – это же нормально, когда стреляли. А про Кайя небось часто так думают. И закрываются, спеша спрятать себя за тысячей дверей, оставляя лишь то, что не жаль бросить в темноте. Нельзя добавлять ему чудовищ.
– Я твой страх убрать хотел.
Рука холодная. И я прижимаюсь к ладони щекой.
Вот как все исправить?
Урфин вежливо отворачивается, делая вид, что всецело увлечен стрелой. А я кляну себя за глупость. Кайя меня простил. Он стоит, перебирая свободной рукой пряди, и эти случайные прикосновения дают мне больше покоя, чем вытянутый им страх.
Хрупкое равновесие нарушает человек, который входит в шатер. Он массивен, широкоплеч и с виду неуклюж, но я почему-то знаю, что эта неуклюжесть – иллюзия.
– Ваша светлость? – Человек кланяется, но иначе, чем придворные, с какой-то тяжеловесной грацией. – Гавин сказал, что произошло несчастье.
Гавин проскальзывает тенью и прячется за Урфином. Надо бы место уступить, он ведь серьезно ранен, а я с моими нервами как-нибудь совладаю.
– Изольда, это барон Деграс. Барон, моя жена.
Я все-таки встаю. Но обойдемся без реверансов.
– В нее стреляли.
Урфин молча протягивает стрелу, которую барон принимает с почтением. По лицу его без всякой эмпатии можно прочесть, что он думает по поводу стрелы, стрелка и самого происшествия. Оказывается, не все здесь меня ненавидят.
– К счастью, она не пострадала.
Я все-таки опираюсь на Кайя. И легче стоять, и удобней. Он, пользуясь случаем, меня обнимает.
– Я был бы вам весьма благодарен, если бы ваши люди посмотрели на клеймо. Возможно, опознают. Погодите. Бумага есть?
Урфин указывает на кофр, в котором, вероятно, есть все. Сам он явно кренится к спинке стула. И сдается мне, что их сиятельство держатся на одном упрямстве. А Кайя рисует. Быстро, резкими линиями.
Копия. Две. Три.
На пятой все-таки останавливается и, свернув листы, протягивает барону.
– Возможно, стоит проводить леди к замку? – осторожно интересуется Деграс.
– Лучше его. Сопроводите. Если дойдет.
Деграс поворачивается к Урфину и одаряет его взглядом, полным душевной теплоты и участия. Прямо читается в нем желание оказать первую помощь, ну или добить на крайний случай. Причем, чуется мне, второй вариант куда как более вероятен.
– Ранен?