Изольда Великолепная - Демина Карина. Страница 95

Золотая цепь обвивала запястье.

Пусть Тисса тана не любит, но… это еще не повод поступать подло. Папа говорил, что подлость – удел низкорожденных. А Тисса – леди. И будет вести себя как леди – она ведь поклялась маме и старательно держала слово. Вернувшись в комнату, она отправила письмо в камин и, глядя, как вспыхивает бумага, размазывала слезы по щекам.

Море волнуется… волнуется так интенсивно.

Качает.

Расправляют крылья волны. Брызги тают на позолоте. И широкие весла просеивают пену.

Ветер рвет цветочные гирлянды и ленты, отдавая их морю. Скрипят снасти. Похрустывает дерево. И мне кажется, что еще немного и корабль наш уйдет на дно. Что он, как не игрушка этого мира?

Но когда Кайя готов уже скомандовать разворот: по-моему, вся затея была изначально безумна, – небо светлеет. Желтая полоса прорывается в пологе туч, и солнечный свет льется на волны, скалы, людей. Я подставляю руки.

Когда еще получится удержать на ладони огонь.

– Хочешь? – предлагаю Кайя.

Он рядом. Сегодня он не отходит ни на шаг, точно пытается заслонить меня от чужих взглядов. Их же слишком много. Назойливых. Любопытных.

Желающих получить подтверждение вчерашней сплетне.

Кайя меня бросит.

Сегодня. Быть может, завтра. В крайнем случае – послезавтра. Но бросит обязательно, потому я недостойна… нет, не их светлости – на него им всем плевать, – но места, которое занимаю.

– Нарвалья скала. – Кайя придерживает меня, скорее для самоуспокоения. – Видишь? Осенью сюда приходят нарвалы. Их ловят для Хаота. Там ценят нарвальи рога… смотри…

Я вижу острые плавники, распарывающие брюхо моря. И слышу свист, характерный такой, знакомый. Нарвалы выныривают из волн, пристраиваясь почетным кортежем. Они крупнее наших дельфинов и окрас имеют молочно-белый. Но самое удивительное – витой рог нежно-розового оттенка.

Я машу рукой, и нарвалы отвечают созвучным хором.

Отстают.

Волны гаснут, и барк идет не по водяным горам, но по равнине.

– Племянничек… – Дядюшка Магнус ныне повязал голову красным платком, сделавшись похожим на старого пирата. И хромота его вписывалась в образ. – Не уделишь ли минутку-другую?

Голос сердитый.

И сам хмурый.

Что-то случилось? Если так, то мне не скажут. И Кайя с неохотой передает свой пост при нашей светлости Урфину. Он выглядит весьма неплохо для недавно раненного.

– Иза, у меня к тебе просьба. – Урфин опирается правой рукой на борт, левую же держит прижатой к телу. От повязки, упрямец этакий, отказался. – Это касается Тиссы. Пригляди за ней.

– Гийом?

– Он – злопамятная скотина. И я не хочу, чтобы Тисса пострадала, если Гийом решит мне отомстить.

– Его нельзя услать?

– К сожалению. Он… слишком слаб.

Кто? Гийом? И когда ж ослабнуть успел-то? Позавчера еще был бодр и преисполнен праведного гнева.

– Видишь ли… такие, как я, не имеют права побеждать. А если вдруг такое случается, то, значит, дело нечисто. Магия помогает… и благородные рыцари… – Урфин произнес это так, что мне сразу стало ясно, что степень благородства этих рыцарей весьма далека от идеальной, – …вынуждены противостоять моей нечеловеческой силе.

И зело страдают от этого. До глубокого душевного кризиса.

Лицемеры чертовы.

– Полученные травмы не позволяют ему исполнить долг. – Оскал Урфина вряд ли можно спутать с улыбкой. А ведь он устал воевать – и герои, и злодеи одинаково нуждаются в отдыхе.

– Я присмотрю.

Обещаю, но понятия не имею, как сдержать обещание.

– Спасибо.

– Зачем тебе эта женитьба? Только серьезно.

Дело не в любви и вряд ли в расчете – выгода сомнительна. В чем тогда?

– Магнус свою жену украл. Сказал, что, как только увидел, сразу понял, что жить без нее не сможет. Он был счастлив. И она тоже. Я помню, как она на него смотрела. Ты на Кайя так же смотришь… и мне завидно… или просто наконец хочу что-то свое иметь. Дом. И семью тоже. Чтобы меня кто-то ждал. И был рад возвращению. Да и просто не быть одному. А Тисса милая. Пожалуй, ты и она – единственные, с кем я не чувствую себя… выродком.

Он хотел сказать другое, и мы поняли друг друга без слов. Его, думаю, презирают сильнее, чем меня. И не дают себе труда скрывать презрение. Сколько лет он терпит?

А надолго ли хватит меня?

Бороться. Доказывать, что я справляюсь. Ошибаться. И учитывать ошибки. Искать союзников. Снова и снова, день за днем противостоять всем тем, кто должен бы поддерживать нашу светлость.

Но у меня хотя бы есть ради кого воевать.

Грохочет барабан, и весла работают в слаженном ритме. Барк не летит, скорее шествует по морю, уязвленному светом. Стрелы солнца летят сквозь пробоины туч. И темнота тает.

– Урфин, – я знаю, что он не последует совету, но промолчать было бы нечестно, – забирай ее. Увези куда-нибудь… не знаю куда, но главное – отсюда.

– Пока не могу.

Рыцари не бегут от проблем. И не бросают друзей. Только воюют с идиотским упрямством, надеясь если не победить, то хотя бы выстоять.

Юго хотел бы оседлать резного жеребца, что украшал нос барка, но эта выходка привлекла бы внимание. И Юго сидит тихо-тихо.

Он старается быть полезным.

Дамы ценят. К ним вернулись утерянные было спокойствие и надменность.

– …и она предлагает мне взять ребенка! Под опеку, – говорит леди с узким лицом, чью некрасивость лишь подчеркивают пудра и румяна. – То есть раз я не могу родить сама, значит, можно подбрасывать мне всякое…

Разносят сладости и чай в пустотелых дынях, оплетенных серебряной сетью.

– …безумная идея переложить собственную ответственность… – Голос леди тих, она опасается быть услышанной, в то же время не желая лишать себя возможности выказать неодобрение.

– А я согласилась. – Толстуха берет печенье пальцами и, отламывая по крохотному кусочку, – в вырез платья сыплются крошки, – отправляет в рот. Ее губы накрашены, а на подбородке чернеет бархатная мушка-звезда. – Нельзя оставлять невинное дитя в этом гнезде порока.

Юго подает даме калебас.

Пьет она, отфыркиваясь и вздыхая, словно сам процесс глотания требует от нее немереных усилий.

– И я согласилась. – Третья леди тиха, белолица. Она выглядит изможденной до крайности, но это лишь видимость. Юго уже успел ощутить, сколько силы в ее анемичных пальчиках. – Но мне отказали…

В очах – змеиная печаль.

Дамы вздыхают, сочувствуя несчастной…

Юго хохочет. Про себя.

И с поклоном спешит поднести веер. Ему нравится быть полезным. Главное – не выпасть из тени.

Кайя возвращается и молча обнимает меня. Он расстроен, но я спешу утешить. Свет еще остался на моих руках, и его хватит для двоих.

– Что случилось?

– Пока не уверен, случилось ли, но… возможно, мне придется тебя оставить.

Ох, как ему не по вкусу. Да и мне тоже.

– Когда?

– Сегодня-завтра станет ясно.

– Надолго?

Я не хочу, чтобы он уезжал. Мне будет страшно. За себя. За него тоже. Я не уверена, что справлюсь здесь одна. И вообще, что справлюсь.

– Пока не знаю. – Нежный поцелуй в шею в качестве утешения.

Нам не позволят остаться вдвоем надолго. И это тоже цена, которую я не готова платить, вот только выбора не остается. Кайя размыкает объятия и подает руку.

Нам пора.

В резной надстройке накрыты столы. И гости ждут. Наша светлость улыбается. Плакать в подушку мы будем потом, когда не останется никого, кто увидел бы слезы.

Играет музыка. И акробат, пытаясь удержаться на ногах, подбрасывает разноцветные кольца. Он корчит рожи, пугая шутов. Те с хохотом ныряют под столы. И дамы взвизгивают, краснея. Учись улыбаться, Изольда. Как Магнус говорил: петь всем назло.

И я пытаюсь.

Вечером корабль украшают бумажными фонариками. Свет отражается в воде, стирая ощущения верха и низа. Мы плывем в черноте, пытаясь сбежать от узкого серпа луны. Кайя снова исчез. И Урфин держится в стороне, словно понимая мое настроение.