Делл (СИ) - Мелан Вероника. Страница 37
Секунда… Две… Три…
Ровная гладь сделавшегося непроницаемым взгляда, разгладившийся лоб, жесткая линия губ и выражение, которое нельзя прочитать.
Взвизгнули, словно ошпаренные, по асфальту шины.
Неофар, оставив после себя отпечатки протекторов на дороге и неуловимый запах бензина, растворился в предрассветных сумерках Солара.
Конец первой части.
Глава 11
Синий пикап миновал крайний подъезд и затормозил напротив невысокого бетонного парапета. Водитель – крупный бородатый мужчина – повернулся к пассажиру, чей высокий чистый лоб пересекла тонкая морщина. Саймон шумно втянул воздух, чихнул от скопившейся в кабине пыли и поморщился. Он мог бы отправить грузчика за вещами одного и не присутствовать лично, но по какой-то причине все же решил поехать.
- Здесь? – Бородач с интересом посмотрел на дом. Не часто его работодатель посещал трущобы подобные этой.
Послеполуденное солнце дробилось в пыльных окнах и приоткрытых форточках.
- Да. Пойдем со мной, нужно погрузить сумки.
Синхронно хлопнули дверцы; блеснули декоративные пряжки, когда молодой дизайнер стряхнул невидимые пылинки с рукава модной куртки.
На стук открыли сразу же - наверное, ждали.
Рыжие волосы, усталое лицо, темные круги под глазами.
- Эй, Мег! Привет-привет! Кофе не предлагать, уже пил!
- Привет, Симми, заходи.
Сумки, аккуратно упакованные и составленные в ряд, ждали у входа. Чистая комната встретила тишиной; лишь скрипнули за спиной дверные петли.
- Не важно выглядишь, подруга… У тебя все в порядке?
Одетая в бесформенный свитер девушка лишь неопределенно махнула рукой, мол, не спрашивай.
- Вещи-то хоть пригодились?
- Конечно. Они были великолепны… Я все упаковала. Носила аккуратно, ничего не испортила.
Какое-то время Саймон смотрел на хозяйку квартиры, чувствуя неясную тревогу. Потухший взгляд и полное отсутствие блеска в глазах, будто из них, как и из комнаты вынесли все лишнее, убрались на славу.
- Мег, оставь их себе, если хочешь.
- Не хочу. – Она грустно улыбнулась. – Прости.
Худые плечи передернулись, будто одна лишь мысль о хранении недавно носимых ей же вещей вызывала отвращение. Саймон хотел, было, пошутить, съязвить о том, что тряпки оказались недостаточно хороши даже для того, чтобы быть принятыми в дар, но почему-то промолчал, сдержался, полагаясь на интуицию.
Сзади запыхтел, перетаптываясь на пороге, водитель:
- Уносить?
- Да, уноси. Мег, точно не хочешь что-нибудь оставить? Соседи обзавидуются!
Еще одна грустная улыбка из разряда «они уже итак обзавидовались. Хватит».
- Не хочу.
- Ладно, понял. Грузи в машину, – бросил Саймон водителю и подвинулся в сторону, освободив тому доступ к сумкам. А после снова удивился неестественной чистоте крохотной комнаты: ни пыли, ни крошек на столе, вымытый пол, идеально ровно застеленная кровать. Взгляд случайно наткнулся на лежащую у подушки мягкую игрушку. – Э-э-э-й! Ты тоже ходила на ярмарку? А я так и не смог попасть по мишеням! Все мазал и мазал, двадцать баксов просадил, представляешь?
Его широкая улыбка угасла, стоило Меган вздрогнуть. Не девушка – замершая статуя с рыжими спутанными волосами и застывшими неподвижными глазами. И Саймону сделалось совсем уж не по себе, когда она, поджав губы, подошла к кровати, взяла плюшевое солнце в руки и, не говоря ни слова, заперла его в шкафу. На нижней полке. Там, где хранились старые кроссовки, слишком холодные для осени.
Закрылась дверца, ключ брякнул о дно алюминиевой банки, на дне которой покоилась мелочь.
- Хорошие вещи, красивые, – произнесла Меган, и Саймон, ожидавший слов о солнце или о ярмарке, не сразу сообразил, о чем речь. И лишь через секунду, все еще растерянный, небрежно отмахнулся:
- Не стоит благодарности. Ты знаешь, если что, просто приходи ко мне, помогу, чем могу.
- Да, знаю.
- В любое время… - Он потоптался на пороге, чувствуя, что пора уходить. – Без причины. Просто приходи.
Она кивнула. Неопределенно, будто и не слышала сказанных слов.
- Да, приходи… - повторил Саймон, покачал головой и, испытывая непонятную тревогу, вышел за дверь, навстречу тяжелому осеннему небу.
*****
Страшно.
Страшно бывает, когда оступаешься, когда не понимают, когда боишься, когда в чем-то обвиняют, когда не знаешь, в каком направлении двигаться. А еще бывает страшно оставаться наедине с самим собой.
Страшно, когда ложишься и не можешь заснуть, когда из всех углов на тебя укоризненно смотрит тишина, когда одиночество – это не удел героев из дешевого романа, а вдруг окружившая тебя реальность. И одиночество, как рак души, тоже делится на стадии.
Казалось, этим вечером я соскользнула на последнюю.
В рюмке с водкой, стоящей на подоконнике, отражалась луна: плавала и не тонула на прозрачной поверхности. Можно пить, можно пить много, можно угробить тело, но все равно не успокоить душу. Слез не было. Сухо, тихо и темно, одинаково пусто как снаружи, так и внутри. Надо бы просто выжить, как-то продержаться, пережить очередную минуту, час, день. А потом, когда-нибудь… ведь так поют в песнях, потом станет легче…
Только бы не ждать назад, но как не ждать? Как?!
Затерянный в пространстве Уровень тринадцать.
Кто я… где я? И зачем…
Почему всегда одна? Неужели всегда просила слишком многого?
Только бы не сорваться, не начать плакать, только не жалеть, просто жить. Пока как получается. Идти, пока идут ноги, дышать, пока от всхлипов не сведет грудь. Никто и никогда не приходит, чтобы помочь: не протянется рука, не раздастся стук в дверь, не свершится чудо.
Дрожащая в рюмке луна и тишина.
Пережить еще одну минуту и не заглядывать внутрь – страшно. А что, если она померла? Та маленькая девочка… Что, если она лежит на полу и не дышит?
Не смотреть внутрь, не смотреть…
Никогда больше не смотреть.
Заколыхалась в стеклянной рюмке, подхваченная трясущимися пальцами, луна.
Он ушел.
Ушел…
Ушел.
Неделей позже.
Погода испортилась окончательно.
Тяжелые тучи свили гнездо над Соларом: дождь то начинался, – крапал по окнам и подоконнику или бил тугими струями по грязному асфальту - то объявлял перемирие и прекращался, уступая место холодному шквалистому ветру. Летели с деревьев оставшиеся в немногочисленном составе сухие листья, их павшие товарищи сырели в непросыхающих лужах. Хлопал терзаемый порывами капюшон тонкой куртки.
Поблескивали на бетонной стене осколки разбитой пивной бутылки, окруженные множеством окурков - выдачу мизерной зарплаты накануне «праздновали» соседи. Не успела я ступить на ставшую бурой от воды лестницу, как сзади послышались шаги.
- Эй, а что твой дружок на хорошей машине больше не приезжает? Плохо сосала?
Следом раздался вульгарный смех.
Я обернулась, смерила двух оплывших от чрезмерного употребления спиртного девиц из соседнего подъезда презрительным взглядом и отвернулась, оставив комментарий без ответа. Открыла почтовый ящик, достала несколько конвертов, – ни одного с гербом Комиссии – вернула замок на место и толкнула входную дверь.
Комната выстыла. Что же будет с ней зимой?
Растолкала продукты из магазина по полкам холодильника, не снимая куртки, села на кровать и принялась просматривать корреспонденцию. Несколько счетов и два письма из компаний, куда я накануне подавала заявление об устройстве на работу. Оба с вежливым приглашением на прохождение дополнительного собеседования.
Ирония судьбы.
Раньше отказывали много и часто, а теперь почти все соглашались принять меня на работу, несмотря на малый опыт и явный недостаток нужных умений. Парадокс. С одной из бумаг смотрели темно-бордовые строчки: просьба срочно позвонить в отдел кадров, где во мне, как гласил подписанный секретарем лист, были крайне заинтересованы. Я хмуро посмотрела на лежащий рядом телефон – новый, черный, удобный, присланный курьером на следующий день после того, как Дэлл покинул мою жизнь, но в руки его брать не стала.