Прятки (СИ) - Шолох Юлия. Страница 44

— Зачем?

— Пора поговорить, раз уж такой день… Не хочешь сесть?

Сидеть не хотелось, я столько времени его ждала, что теперь хотелось каких-нибудь действий.

— Я убил своего деда. Мне было пятнадцать.

Через секунду я уже сидела на стуле, с трудом соображая, когда и как успела опуститься. Почему-то подумалось, что Костя не разделся… так неудобно, наверное.

— Слушаешь? — он на секунду отвлекся, убедился, что я молчу.

— Он болел. Людей на такой стадии оправляют в больницу, но у нас было достаточно денег, чтобы позволить деду умереть среди родных… Неоперабельный рак брюшной полости. Обезболивающие кололи уже по максимуму, и они не помогали. Он кричал. Но хуже было, когда он начинал просить… Я помнил его сильным, веселым. Он мог напугать до дрожи в коленках одними нахмуренными бровями, а тут… Однажды я сделал, как он хотел — принес ему целый пузырек лекарства, одного из тех, что должны были подойти. Высыпал таблетки ему в ладонь — он даже руку на весу не держал, сил не хватало. Потом поднес стакан воды. Через два часа деда не стало.

Он очень глубоко, с каким-то болезненным хрипом вздохнул.

— Ты даже не представляешь, Аленка, как легко убить человека. И не только больного. Прибыла команда врачей, зафиксировала смерть и все… даже проверять никто ничего не стал. А всего лишь один анализ крови и ежу было бы понятно, что дед умер не своей смертью.

Это сколько же надо повторять подобные слова, чтобы сейчас говорить их как Костя — ровно, заученно, почти не слушая смысла?

— Я понял только на похоронах. Весна… В окно лезут яркие солнечные зайчики. И… ссохшееся лицо среди белоснежного атласа. Как будто громом шарахнуло — он лежит здесь, потому что я его убил.

Он опять судорожно вздохнул.

— Ты не думаешь, что в этом нет ничего страшного? Ведь он все равно бы умер, а так хоть не мучился?

Теперь схватить воздуху хотелось мне, но я сдержалась. Еще хотелось сказать что-нибудь такое, чтоб ему стало легче. Но я не стала. Я сказала правду, как думала.

— Нет, Костя, я не думаю, что смерть может быть ерундой. Как и твое вмешательство.

— Я рассказал отцу, — тут же продолжил он. — Отец долго думал, а потом ответил, я и сейчас помню этот ответ дословно: "Ты не убийца, ты никого не убивал, запомни раз и навсегда. Я не хочу больше ни разу об этом слышать. Забудь".

Костя вдруг странно, одними губами усмехнулся.

— Забудь… не было ни одного дня, чтобы я не вспоминал.

Я молчала и ждала. Сколько же лет он с этим живет? Неужели совсем один?

— Когда мне стукнуло 16, я по пьяни рассказал трем своим лучшим друзьям, — резко продолжил он. — Среди них был и Парин. Они… решили, что это круто и теперь я буду их лидером, потому что после убийства мне доступен некий скрытый высший жизненный смысл. С тех пор Парин помешан на желании кого-нибудь убить и вполне может быть однажды…

Он замолчал резко, словно усилием заставил себя остановиться.

— С этими тремя идиотами я расстался, но друзей как-то не выбирал, кто попадался, с теми и общался. До Смирнова… и вспомнить-то не о ком. Так, обычные петушиные компании. Начистить рыло за косой взгляд? Унизить? Увести бабу в счет личного долга? Да легко, ведь хуже того что я уже сделал ничего нет… Остальное так, ерунда.

Потом каким-то сонным, слегка заторможённым движением Костя развернулся ко мне.

— Готовься, Аленка, сейчас еще кое-что скажу.

Я замерла.

— И вот… хуже уже стать вроде и не мог, а помнишь тогда у машины? Ты на меня кричала и ударила. И вдруг такая мысль пришла, холодная, четкая, ясная — я могу сейчас заткнуть тебе рот, забросить в машину и просто увезти. А потом сделать все, что хочу. Отыметь сколько угодно раз и ничего мне за это не будет. Даже если ты расскажешь — ну и что? Я могу найти сотню свидетелей, что находился с ними в другом месте и что ты вообще с детства на учете в наркодиспансере, к примеру. И вот когда все это промелькнуло у меня в голове, тогда я и понял — вот оно, хуже. Думал, невозможно, но оказалось, я до сих пор хожу по самому краю пропасти и мне остался всего один шаг, чтобы туда свалиться, навсегда потерять шанс жить нормально. Дышать свободно.

Он внимательно, пристально меня осматривал.

— Ты не боишься? — почти неслышно спросил.

Я все-таки задумалась, а что было бы, если бы он тогда… И нет, я не верила, что он на самом деле на такое способен.

— Ты бы не стал этого делать.

Он болезненно поморщился.

— Я и сам не знаю…

— У всех бывают некрасивые и даже ужасные мысли. Но если они остались нереализованными, если тебе самому они противны — это не считается.

— Ладно. Может и так.

Он поднял серьезные глаза.

— Теперь ты знаешь.

Я кивнула.

— И что будешь делать?

Конечно, придется много думать, что со всем этим делать. Столько времени жить с таким грузом. Ах, дядя Паша, что же вы… единственного сына. Хотели как лучше, а получилось, как всегда? Думать придется, но не сейчас. Слишком нервный день позади, и у меня и у Кости, поэтому первым делом нужно хорошенько отдохнуть. Уже спокойно, без нервотрепки, потому что все скелеты из шкафа вытащены и разложены прямо на свету. Сдать их в музей или закопать на кладбище — другой вопрос.

— Я… Ну, может ты есть хочешь? Или чаю?

Никогда раньше не видела, чтобы такое простое и вполне приличное предложение приводило к настолько странной реакции — Танкалин просто уткнулся лицом в ладони и у него даже плечи задрожали. Может он ждал от меня каких-то мгновенных решений? Но ведь невозможно решить такие вещи за минуту!

— Костя… что-то не так? Мы обязательно со всем разберемся, но не прямо сейчас. У нас полно времени.

Теперь он негромко смеялся.

— Все хорошо. У нас полно времени, да. Мне чаю, несладкого, — попросил, опуская руки. Лицо спокойное… Прямо от сердца отлегло.

И мы пили чай и Костя говорил уже совсем другим, немного насмешливым голосом.

— Я тебя когда увидел, первый раз, на стоянке, сразу подумал — вот оно, мое наказание… Знаешь, как злился? Почти единственное время жизни, не затронутое смертью деда, и тут на тебе — Аленка собственной персоной. Думал, ну кто там мог вырасти? Сейчас эта провинциальная девица начнет вопить на каждом углу, что мы с ней друзья детства, переть тараном и требовать на основе этого каких-то привилегий. Но наказание оказалось куда более изощрённым…

Он уже не пил, а просто крутил чашку, смотря, как в жидкости плавают чаинки.

— Перестань пододвигать мне это печенье. Я не хочу его есть. Так вот… когда тетка твоя в больницу попала, ты мне даже не сказала. Как будто вообще в расчет не брала. Было обидно и… тогда я понял, что не все так просто. А потом вообще, знаешь, о чем стал думать, все чаще и чаще?

Я мотаю головой. Пока не знаю, но говорят, если прожить вместе лет двадцать, мысли друг друга можно угадать безо всякого усилия. Думаю, стоит проверить, не врут ли?

— Я думал, что это ты должна была быть рядом со мной в тот день, у деда. Ты должна была держать меня за руку, когда я протягивал ему эти проклятые таблетки. Понимаешь?

— Я была рядом. Скоро ты вспомнишь…

И он слегка улыбнулся, а глаза немного смягчились. Совсем чуть-чуть, но главное — начать.

Потом Костя широко зевнул, мельком глянул на часы.

— Ого… начало третьего, пора и домой. Иди собирайся, возьми самое необходимое, завтра за остальными вещами заедем. Хочу, чтобы ты спала рядом, как и положено, а не на расстоянии пяти километров.

От неожиданности даже сказать сразу ничего не получилось.

— Костя… но тетя…

— Что тетя? Зачем оттягивать? Пусть привыкает, ты все равно будешь жить со мной. Не могу же я переехать к вам? Это будет неудобно в бытовом плане, да и глупо — у меня есть своя квартира.

Кстати, вот еще одна вещь, с которой мириться я не собираюсь. Пусть сразу знает!

— Слушай… Если ты собираешься на самом деле со мной уживаться, тебе нужно разговаривать по-другому. Не ставить перед фактом, а спрашивать! Предлагать свой план и ждать моего согласия, понимаешь? Или отказа, но в любом случае слушать, что думаю об этом я!