Обнаженная для тебя - Дэй Сильвия. Страница 48

— Привет, мамуля, — устало обронила я, устраиваясь на сиденье рядом с ней.

— Ева, как ты могла? — Она вытерла слезы украшенным монограммой носовым платком. Лицо ее, даже покрасневшее от рыданий, было прекрасно. — И зачем?

Ее плач заставил меня отвлечься от собственных грустных мыслей.

— Что я натворила на этот раз?

Конечно, новый сотовый телефон, даже если она каким-то чудом узнала о нем, не мог стать причиной подобного поведения, а узнать о моем разрыве с Гидеоном она еще не успела.

— Ты рассказала Гидеону Кроссу о том… что с тобой случилось. — Ее нижняя губа нервно дрожала.

От потрясения меня словно током дернуло. Откуда ей это известно? Господи, она что, установила в моей новой квартире жучки? Или в сумочке?..

— Что?

— Только не надо прикидываться дурочкой.

— Да откуда ты знаешь, что я ему сказала? — Голос мой упал до болезненного шепота. — Мы с ним говорили об этом только прошлой ночью.

— А сегодня он явился по этому поводу к Ричарду.

Я попыталась представить себе физиономию Стэнтона во время подобного разговора. Трудно было вообразить, чтобы моему отчиму это понравилось.

— Зачем ему это понадобилось?

— Он хотел знать, что предпринято для предотвращения утечки информации. И хотел знать, где Натан… — Она всхлипнула. — Короче, он хотел знать все.

Я со свистом выпустила воздух между сжатых зубов. Насчет мотивации Гидеона у меня уверенности не было, но больше всего уязвляла мысль о том, что он мог свалить меня с Натаном в одну мусорную кучу и сейчас заботился о том, чтобы никакой скандал не замарал его репутацию. Стоило об этом подумать, и меня даже перекорежило от боли. До сих пор мне казалось, что это его прошлое вбило между нами клин, однако походило на то, что причиной было мое.

На миг я порадовалась за маму: ее эгоцентризм не позволил ей заметить, что творится со мной.

— Он имел право знать, — наконец удалось произнести мне не своим голосом. — И имел право попытаться защитить себя от любых возможных последствий.

— Что-то с другими своими парнями ты этим не делилась.

— А мне раньше не случалось встречаться с парнем, которому стоит чихнуть, как это тут же попадает в десятку важнейших новостей национального уровня. — Я уставилась в окно на проезжающие мимо машины. — Мама, Гидеон Кросс и «Кросс индастриз» — это новости мирового масштаба. От ребят, с которыми я тусовалась в колледже, его отделяют световые годы.

Она продолжала говорить, но я больше ее не слушала, поскольку ради самосохранения предпочла отрешиться от мучительной действительности.

Офис доктора Петерсена был точно таким, каким мне и запомнился: успокаивающе нейтральное убранство, удивительное сочетание профессионализма и комфорта. Таким же был и сам доктор — симпатичный седоволосый мужчина с мягкими, умными голубыми глазами.

С широкой улыбкой он пригласил нас к себе в кабинет, не преминув заметить, что матушка моя выглядит потрясающе, а я совсем как она. Сказал, что рад видеть меня снова и восхищен моим видом, но, думаю, говорилось это больше для моей мамы. Такой сведущий и наблюдательный человек, как доктор, просто не мог не заметить моего плачевного эмоционального состояния.

— Итак, — произнес он, усевшись в кресло напротив дивана, где устроились мы с мамой. — Что привело вас ко мне сегодня?

Я рассказала ему, что мама отслеживает мои передвижения по сигналу мобильного телефона и меня это крайне нервирует. Мама, в свою очередь, рассказала, что, услышав о моем интересе к крав-мага, восприняла это как признак того, что я не чувствую себя в безопасности. Тогда я рассказала доктору Петерсену, как они узнали про спортзал Паркера, отчего у меня возникло ощущение клаустрофобии. В ответ мама заявила, что я обманула ее доверие, открыв постороннему семейную тайну, в результате чего она чувствует себя так, будто ее выставили на всеобщее обозрение в голом виде.

Доктор Петерсен слушал все это с неизменным вниманием, иногда вставлял замечания, но говорил редко, давая выговориться нам обеим. Наконец, когда словесные потоки иссякли и мы замолчали, он спросил:

— Моника, почему вы не говорили мне, что отслеживаете телефон Евы?

Мама тут же вздернула подбородок. Мне ли было не знать эту оборонительную позицию.

— Потому что не видела в этом ничего дурного. Многие родители отслеживают своих детей с помощью мобильных телефонов.

— Несовершеннолетних, — вырвалось у меня. — А я взрослая. Мое личное время принадлежит мне.

— Скажите, Моника, а вы не пробовали представить себя на ее месте? — поинтересовался доктор Петерсен. — Чт о почувствовали бы вы, узнав, что кто-то следит за вашими передвижениями без вашего ведома и без вашего разрешения?

— Да ничего, если бы знала, что этот «кто-то» — моя мать, а полученные сведения дарят ей душевное спокойствие.

— А вы подумали о том, как ваши действия сказываются на душевном состоянии Евы? — мягко спросил он. — Ваше желание оберегать ее вполне понятно, но вам не мешало бы открыто обсуждать с нею шаги, которые вы намерены предпринять. Очень важно заручиться ее пониманием. И лишь на таких условиях вы сможете ожидать от нее сотрудничества. И вы должны уважать ее неотъемлемое право устанавливать границы личного пространства, которые могут быть уже, чем вам хотелось бы. — И когда мама негодующе фыркнула, он продолжил: — Моника, Еве необходимо иметь личное пространство в определенных границах. Она должна чувствовать, что способна контролировать свою жизнь. В свое время она была этого лишена, и мы обязаны уважать ее право на личную свободу, причем в той форме, какая кажется ей наиболее подходящей.

— Ох, — пробормотала мама, крутя в пальцах носовой платок. — В таком смысле я об этом не задумывалась.

Нижняя губа матери задрожала, и я потянулась к ее руке.

— Раз уж я решила рассказать Гидеону о своем прошлом, меня бы ничто не остановило. Но мне следовало сначала предупредить тебя. Извини, что об этом не подумала.

— На самом деле ты гораздо сильнее, чем когда-либо была я, — отозвалась мама. — Но я все равно ничего не могу поделать со своим беспокойством.

— Моника, я предложил бы вам найти время, чтобы хорошенько подумать о том, какого рода события и ситуации порождают у вас наибольшее беспокойство. А потом все это записать, — начал доктор Петерсен и, когда мама кивнула, продолжил: — Составьте пусть не исчерпывающий список, но для начала достаточный, а затем сядьте с Евой вдвоем и обсудите вопрос о том, какая стратегия применительно к этим проблемам позволит вам обеим жить с наименьшими моральными издержками. Например: если вы начинаете нервничать, всего пару дней не имея вестей от Евы, возможно, эсэмэска или электронное письмо смогут поправить дело.

— Ладно.

— А если хотите, мы сможем пройтись по списку вместе.

От всего этого мне захотелось выть: мне угодили в самое больное место. Я, конечно, не надеялась, что доктор Петерсен сумеет образумить маму, однако думала, что он, по крайней мере, проявит твердость. Бог свидетель, мама нуждалась в том, чтобы кто-то это сделал, — кто-то, чей авторитет она признает.

Когда прием закончился и мы собрались уходить, я попросила маму подождать в приемной, пока я задам доктору Петерсену один очень личный вопрос.

— Да, Ева?

Он стоял передо мной с бесконечно терпеливым и мудрым видом.

— Мне просто интересно… — Я помедлила: пришлось сглотнуть застрявший в горле ком. — Возможно ли для двоих, переживших сексуальное насилие, иметь между собой нормальные романтические отношения?

— Абсолютно.

Этот немедленный недвусмысленный ответ позволил мне выпустить застрявший в легких воздух.

— Спасибо, — пожала я его руку.

Дома я открыла дверь ключами, возвращенными Гидеоном, и направилась прямиком в спальню, лишь помахав Кэри, который занимался в гостиной йогой с помощью видеодиска.

Раздеваясь на ходу, я с трудом дошла до кровати и рухнула как подкошенная. Я лежала в одном нижнем белье на прохладных простынях, обхватив руками подушку и закрыв глаза.