Виражи чужого мира - Чиркова Вера Андреевна. Страница 37

— Это от окна… но лучше дня три не открывать. И никуда не выходить. Первые дни самые тяжелые для ходящих, пока мир еще не привязан накрепко, можешь уйти даже во сне. Поэтому не снимай ни заколок, ни старой одежды, они в твоем сознании накрепко связаны с нашим миром. Обычно… — тут он замялся, глянул в сторону очага и быстро добавил: — Обычно ходящих стараются привязать любовью или отрезанными волосами, чтобы в этом мире была их частица… понимаешь? Тогда ты смогла бы вернуться, если спонтанно покинешь мир. Но ты ведь не решишься на такие меры и никогда не простишь, если… в общем, этот способ не для тебя.

— Тер, — не выдержала я, — а может, меня запереть на эти три дня — в подвале, что ли… Я пойму, раз нужно.

— Нет, — с сожалением вздохнул он, — это не поможет. Ты умудрилась подключиться к источнику в зале стихий. Лучше просто занимайся чем-нибудь приятным и побольше спи. Эта башня специально строилась для ходящих и защищена самыми надежными щитами, какие есть.

Он ушел, а я долго сидела, пытаясь осознать и переварить услышанное, и, как ни странно, впервые верила магу до конца.

Глава 19

Наперекор всему

В просторной комнате с высокими потолками и тщательно занавешенными от внешнего света окнами царил загадочный полумрак, создававший атмосферу покоя и отрешенности.

Однако далеко не все собравшиеся в этом помещении испытывали эти умиротворяющие чувства.

— Он совсем сумасшедший, твой своевольный ученик? — кипя от возмущения, почти кричал худой и высокий немолодой мужчина с серебристыми седыми волосами, связанными в строгий хвост. — Вот с чего это он так разболтался? Ведь мы решили пока ничего ей не говорить — ни про привязку, ни про источник! Он что, не понимает, что выдает еще не принесшей клятвы девчонке самые святые тайны ковена?!

— Принесет она клятвы… — Голос человека, лежащего на кушетке в самом темном углу помещения, был бестелесно тих. — Не ори, пожалуйста. Раз Тер так решил, значит, была причина…

— Ты слишком много ему позволяешь и много спускаешь с рук! — так же яростно, хотя гораздо тише прошипел седовласый. — А потом удерешь и оставишь мне расхлебывать все это!

Произнеся эти слова, говоривший обличительно ткнул пальцем в огромный, не менее локтя в диаметре, шар из полированного хрусталя, покоившийся на столе на специальной треноге. Возле шара сидела черноволосая женщина с закрытыми глазами и крепко держалась руками за ножки подставки.

А в глубине шара в мерцающей дымке чуть дрожало изображение светлой комнаты и неподвижно сидевшей на диване девушки в синих штанах и черной тунике.

В этот день я так и не смогла заставить себя ни открыть балкон, ни выйти за дверь. Не знаю почему, но эта комната вдруг стала казаться мне родной и надежной, как наша старая квартира. Наверное, прав маг и тут действительно хорошие щиты. А может, это оттого, что меня не на шутку испугали таинственные чужие миры, в которые я могла ненароком уйти.

Когда-то давно, года три назад, один из работавших с нами спелеологов, занимавшийся в свободное время парашютным спортом, по большому секрету рассказал мне, что меньше всего он трусил, когда первый раз прыгал с парашютом и первый раз спускался в темную глубину пещеры.

— Понимаешь, Томчик, — сказал он тогда, — человек всегда силен задним умом. А когда в первый раз прыгаешь, у тебя этого заднего ума еще просто нет. Но вот потом, оказавшись один на один с простором, высотой и с землей, приближающейся со страшной скоростью, вдруг понимаешь, каким ты был безбашенным тупицей, что согласился на эту авантюру. И что если сейчас не развернется ненадежный клочок тонкой ткани, то именно ты, такой умный, замечательный и неповторимый, никогда больше не увидишь ни это небо, ни солнце, ни травку. Ты знаешь, что многие от страха приземляются в мокрых штанах? Но никогда в этом не признаются, на каждого находится лужа. Ну а потом человек просто привыкает к чувству ужаса. Адреналиновая зависимость тоже наркомания, причем неизлечимая.

Тогда я просто с интересом слушала, а вот теперь вдруг отчетливо поняла, что именно он имел в виду.

Когда я, влекомая странной силой, смело шагала к той двери в храме, который Терезис назвал залом стихий, мне совершенно не было страшно. Я просто не представляла, что можно оказаться не в метре от того места, где вошла в дверь, а в другом мире, на обочине дороги.

И только теперь до меня с оглушающей силой дошло, что мое безвольное тело могло выбросить и на дорогу, прямо под колеса автомобиля, и в сумасшедшую бурную реку, и в океан, которого на земле в шесть раз больше, чем суши, и в жерло вулкана. А еще — в совершенно чужой мир, где тоже полно всех этих вулканов, болот, пустынь, пропастей и ждущих добычи неведомых тварей. И вот от представления, что могло бы со мной произойти, теперь просто скручивало ужасом все внутренности. Разумеется, умом я это осознавала, еще когда согласилась уйти сюда, и папа признал важность этой опасности, иначе никогда бы меня не отпустил. Но вот всем сердцем прониклась пониманием угрожающей мне беды только сейчас и вдруг ощутила страстное желание жить… всему наперекор.

Именно поэтому, едва стемнело, я заперлась на засов, залезла в постель, закуталась в покрывало и попыталась уснуть. Но удалось это мне лишь тогда, когда я догадалась привязать себя найденным в шкафу шарфом к спинке кровати, пропустив его за надетый магами пояс.

А проснувшись рано утром в неудобной позе, с врезавшейся в живот цепочкой и с затекшей рукой, четко поняла, что это мне очень не нравится. Все. Не нравится быть запуганной и трясущейся, не нравится сидеть взаперти и получать информацию крохами, не нравится, когда меня ведут по жизни с завязанными глазами.

Но больше всего не нравится, что я не знаю ни цели, ни важности тех идей, ради которых должна сидеть в чужом мире и помогать чужим людям. Когда я решилась сюда уйти, единственной моей целью была моя собственная безопасность, но теперь я вдруг осознала, что эта цель достойна зайца, трясущегося в дальнем углу норы. А мне от такой на душе тоскливо и темно, как в самый мерзкий, промозглый и дождливый из осенних дней.

Я решительно отвязала свившуюся за ночь в жгут тряпку и потопала в ванную. Первым делом, наученная дворцовым опытом, покрутила кран с горячей водой и убедилась, что маги умеют заботиться о своем комфорте значительно лучше повелителей. Да я еще с вечера об этом начала догадываться, выяснив у Бертина, как пользоваться странными светильниками, светившими без огня и проводов.

Оставив ванну набираться, я с той же настырностью отправилась проводить ревизию в шкафу, с вечера оставалось воспоминание о вешалках с одеждой и забитых бельем и обувью ящиках. И вскоре убедилась, что меня тут ждали. Не знаю пока, конечно, зачем, но то, что именно меня, — никаких сомнений. Большая половина одежды была темными брюками и брючными костюмами, блузками, рубашками, жилетами и туниками.

Подходящая к настроению и случаю одежда нашлась довольно быстро, я захватила к ней удобные легкие туфли-мокасины и отправилась в ванную. Пока наслаждалась горячей водой, душистым полужидким мылом местного производства и расчесывала подсыхающие после мытья волосы, примерный план действий сложился. К тому моменту, когда я была готова к решительным действиям, за окном, с левой стороны, уже вставало солнце. Я минуту постояла возле распахнутой двери на балкончик, греясь в его приветливых лучах, и твердо отправилась к выходу.

За дверью оказалась небольшая лестничная площадка, на которой кроме самой двери было три примечательных архитектурных детали. Лестница вверх, что меня заинтриговало, лестница вниз и арочное окно напротив, с очень широким подоконником, на котором валялись небрежно свернутое одеяло и несколько маленьких подушечек.

Само собой, мимо него я пройти не могла. Встала на подоконник коленями, прижалась лбом к стеклу и пару минут изучала открывшийся вид. И поскольку привыкла работать с планами и картами, то по знакомому очертанию храма со сверкающими флюгерами почти сразу определила собственное местонахождение. В самом дальнем правом углу от ворот, за небольшим двухэтажным домом и в окружении плодовых деревьев, кустов и клумб. Отличное местечко, пожалуй, доверь они выбор мне, пришла бы именно сюда.