Влюблен до безумия - Гибсон Рэйчел. Страница 13

Макс посмотрел на стоящего перед ним молодого мужчину. Внешне тот казался спокойным, но Макс чувствовал, что это лишь видимость, он напряжен и непредсказуем. Ник Аллегрецца не нравился Максу. Ему не нравилось, как Ник вел себя раньше, не нравилось, что он проявил неуважение к Гвен и Делейни, – мужчина не должен так себя вести в присутствии женщин. Но завещание Генри нравилось ему еще меньше. Макс сел в кожаное кресло, Ник сел напротив.

– Какие у вас подозрения?

Ник холодно посмотрел на Макса и сказал без обиняков:

– Генри хочет, чтобы я сделал Делейни ребенка.

Макс колебался, говорить ли Нику правду. По отношению к покойному клиенту он не испытывал ни любви, ни преданности. Генри был очень трудным клиентом и не раз игнорировал его профессиональные советы. Макс предупреждал Генри насчет составления столь эксцентричного и чреватого многими последствиями завещания, но Генри Шоу всегда поступал только по-своему, а Макс слишком ценил деньги, чтобы позволить этому клиенту уйти к другому адвокату. И он сказал Нику правду – отчасти потому, что чувствовал некоторые угрызения совести из-за своего участия в этом деле.

– Да, его намерение было таким.

– Тогда почему он не написал об этом в завещании прямо?

– Генри составил свое завещание именно в таком виде по двум причинам. Во-первых, он сомневался, что вы согласитесь завести ребенка ради собственности или ради денег. Во-вторых, я его проинформировал, что если вы оспорите условие завещания, требующее от вас сделать женщину беременной, то у вас велика вероятность выиграть дело, так как условие может быть признано противоречащим моральным принципам. Кажется, Генри сомневался, что в окрестностях найдется хоть один судья, считающий, что у вас вообще есть моральные принципы, когда дело касается женщин. Но если бы вам удалось оспорить завещание, то цель Генри не была бы достигнута.

Макс замолчал. Он видел, как Ник сжал зубы, и ему было приятно увидеть его реакцию, пусть даже столь слабую. Это наводило на мысль, что Нику все же не чужды человеческие эмоции.

– Всегда есть вероятность, что вы найдете судью, который признает условие недействительным.

– Но почему именно Делейни? Почему не другая женщина?

– У Генри сложилось впечатление, что у вас с Делейни есть какое-то общее тайное прошлое, – пояснил Макс. – И Генри решил, что если он запретит вам прикасаться к Делейни, то вы сочтете своим долгом ему не подчиниться. Насколько я понял, в прошлом так и бывало.

У Ника от ярости сдавило горло. У него и Делейни не было никакого общего тайного прошлого. «Тайное прошлое» – это звучит слишком романтично, больше подходит для Ромео и Джульетты. Что же касается идеи запретного плода, которую изложил Макс, то когда-то она могла бы сработать, но Генри перестарался, переиграл самого себя. Ник больше не ребенок, которого тянуло к тому, что было ему недоступно. Теперь он не совершает какие-то поступки из желания сделать назло старику. И его больше не тянет к фарфоровой кукле, за которую ему дают по рукам.

– Спасибо. – Ник встал. – Я знаю, что вы могли бы ничего мне не говорить.

– Вы правы.

Макс протянул руку, и Ник ее пожал. Он догадывался, что адвокат его недолюбливает, и это его вполне устраивало.

– Надеюсь, Генри напрасно так старался, – сказал Макс. – Ради Делейни хотелось бы надеяться, что все пойдет иначе.

Ник не стал утруждать себя ответом. С его стороны добродетели Делейни ничто не угрожало. Он вышел на улицу и направился к своему джипу. Звонок мобильника он услышал еще до того, как подошел к машине и открыл дверцу. Телефон перестал звонить, но тут же зазвонил снова. Ник завел мотор и потянулся за мобильником. Звонила мать, она интересовалась завещанием и напоминала, чтобы Ник пришел к ней на ленч. Ник не нуждался в напоминании – и Луи, и он приходили к матери на ленч семь дней в неделю. Это решало две задачи: мать не волновалась, хорошо ли они питаются, и ей не нужно было приходить к ним домой и приводить в порядок их шкафы.

Но сегодня Ник предпочел бы не встречаться с матерью. Он знал, как она отреагирует на завещание Генри, и ему совсем не хотелось говорить с ней на эту тему. Она будет рвать и метать, обрушивая гневные тирады на всех, кто носит фамилию Шоу. И Ник считал, что у нее есть немало резонных оснований ненавидеть Генри.

Ее муж Луи погиб за рулем грузовика, принадлежавшего компании Генри. Бенита осталась одна с маленьким Луи на руках. Через несколько недель после похорон Луи Генри приехал к ней домой, чтобы выразить свое сочувствие и участие. Позже, той же ночью, он ушел, унося с собой подписанный молодой вдовой документ, в котором она снимала с него ответственность за смерть Луи. Генри оставил ее с чеком – и с будущим ребенком в утробе. После рождения Ника Бенита встретилась с Генри и поставила его перед фактом, но Генри заявил, что ребенок не может быть от него. И он продолжал это утверждать на протяжении большей части жизни Ника.

Но хотя Ник и понимал, что его мать имеет право злиться на Генри, гневная тирада, которую он услышал дома, удивила своей яростью даже его. Бенита проклинала завещание на трех языках: испанском, баскском и английском. Из того, что она наговорила, Ник понял не все, однако в основном гнев матери был направлен на Делейни. И это при том, что Ник еще не рассказал ей про абсурдное условие завещания, запрещающее секс. Он надеялся, что об этом ему вообще не придется рассказывать.

– Ох уж эта девчонка! – кипятилась Бенита, яростно отрезая ломоть хлеба. – Вечно он ставил эту neska izugarri впереди своего сына. Ты – его плоть и кровь, а она никто, никто! Но все достается ей.

– Может быть, она еще уедет из города, – напомнил Ник. Ему было безразлично, осталась Делейни или уже на пути к дому. По большому счету ему не были нужны ни бизнес Генри, ни его деньги. Тот участок земли, который Нику был нужен, Генри ему уже отдал.

– Ба! С какой это стати ей уезжать? Твой дядя Джосу найдет, что сказать по этому поводу.

Джосу Оличи был единственным братом Бениты. Он был овцеводом в третьем поколении и имел ранчо неподалеку от Марсинга. Поскольку мужа у Бениты не было, главой семьи она считала Джосу независимо от того, что ее сыновья уже давно стали взрослыми.

– Не обременяй его этим делом, – посоветовал Ник. Он прислонился к дверце холодильника. В детстве, когда он попадал в какую-нибудь неприятность или когда мать решала, что им с Луи необходимо благотворное влияние мужчины, их отправляли на лето к Джосу и его пастухам. Обоим братьям это нравилось – до тех пор пока они не открыли для себя существование девочек.

Хлопнула дверь черного хода, и в кухню вошел Луи. Он был ниже Ника ростом, плотный, с черными волосами и темными глазами, унаследованными от обоих родителей.

– Ну, – начал Луи, едва закрыв за собой сетчатую дверь, – и что старик тебе оставил?

Ник улыбнулся и выпрямился. Брат оценит его наследство по достоинству.

– Тебе понравится, – сказал он.

– Ему почти ничего не досталось, – перебила мать, унося в столовую тарелку с нарезанным хлебом.

– Он завещал мне Энджел-Бич на Силвер-Крик.

Луи вскинул брови, глаза у него загорелись.

– Черт подери!

Владелец строительной фирмы, мужчина тридцати четырех лет от роду произнес это шепотом, чтобы не услышала мать.

Ник рассмеялся, и братья прошли следом за Бенитой в столовую и сели за обеденный стол полированного дуба. Мать аккуратно сложила кружевную скатерть и ушла на кухню.

– Что будешь строить на Энджел-Бич? – спросил Луи. Он справедливо предположил, что Ник захочет застроить землю. Возможно, Бенита не знала цену наследства Ника, но Луи-то знал.

– Еще не решил. У меня целый год на раздумья.

– Год?

Бенита поставила перед сыновьями миски с мясным рагу и тоже села за стол. На улице было жарко, и Нику не хотелось есть горячее рагу.

– Я получу эту землю, если кое-что сделаю. Вернее, если кое-чего не сделаю.

– Он что, снова пытается заставить тебя сменить фамилию?