Таймлесс. Сапфировая книга - Гир Керстин. Страница 40

Я аккуратно вернула стулья на место, стараясь не оставлять на пыльных сидениях и креслах свежих следов. Затем я подёргала ручку двери, на случай, если лабораторию оставили открытой, но нет, дверь не поддалась. Тогда я уселась на зелёный диван и стала ждать.

Состояние у меня было такое же, как четыре года назад после истории с лягушкой, когда мы с Лесли сидели перед кабинетом директора Гиллза, пока он не изволил выделить нам несколько минут в своём страшно загруженном графике, чтобы прочитать нам нравоучения. Вообще-то, ничего такого мы не совершили. Это всё Синтия, она переехала бедную лягушку колесом своего велосипеда, и не проявила ни капельки жалости («это всего лишь глупая лягушка» — сказала она). Тогда мы с Лесли твёрдо решили отомстить. Мы хотели похоронить лягушечку в парке, но прежде собирались немного пощекотать Синтии нервы, лягушка-то всё равно уже мертва, тут ничего не исправишь, поэтому мы решили, что палачу и жертве не помешает устроить ещё одно свидание — и подбросили лягушку Синтии в суп.

Кто ж мог подумать, что у Синтии при виде лягушечки случится такой припадок… Поэтому директор Гиллз обращался с нами как с двумя злостными нарушительницами. Нашего проступка он так и не забыл.

Каждый раз, когда мы имели несчастье попасться ему на глаза где-нибудь в коридоре, он говорил обычно: «А, это вы, лягушатницы бессердечные!», и мы снова вспоминали весь этот позор.

Я прикрыла глаза.

Почему Гидеон так поступал со мной? У него не было никаких причин вести себя подобным образом. Я ничего ему не сделала. Все вокруг только и твердят, что мне, мол, нельзя доверять, что я предательница, завязывают мне глаза, не отвечают на вопросы, держат под контролем… Понятно же, что я попытаюсь выяснить хоть какие-то детали. Куда же он запропастился? Лампочка под потолком тихонько затрещала и мигнула. А здесь в подвале довольно прохладно. Наверное, они послали меня в одну из этих холодных послевоенных зим, о которых так много рассказывала бабушка Мэдди. Отлично. Вода замерзала прямо в трубах, а на улицах валялись дохлые животные, окаменевшие от мороза. Я подышала на руки, чтобы проверить, не идёт ли изо рта пар. Нет, пара не было.

Лампочка снова мигнула, и мне стало страшно. А что, если она погаснет и мне придётся досиживать остаток времени в темноте? На этот раз никто не догадался дать мне фонарик, со мной вообще обошлись довольно небрежно. Наверное, когда наступит темнота, крысы так и побегут из своих укрытий. А они ведь точно голодные… где крысы, там и тараканы. Призрак рыцаря-тамплиера, о котором рассказывал Гидеон, тоже, наверное, не прочь будет меня попугать.

К-р-р-р-р-р-к.

Это напомнила о себе лампочка.

Я стала думать, что пусть уж лучше явится Гидеон, чем крысы и призраки. Но он не приходил. Вместо этого лампочка отчаянно замигала, будто демонстрируя, что жить ей осталось несколько минут. Когда я была маленькой и боялась темноты, чтобы побороть страх, я пела. Вот и сейчас я поступила так же, по старой памяти.

Сначала я запела совсем тихонько. Затем немного громче.

Меня ведь всё равно никто не услышит.

От пения на душе сразу становилось спокойнее. Оно спасало от страха. И от холода.

Даже лампочка, и та на какое-то время перестала мигать. Но когда я запела что-то из Марии Мены, [26] она снова взялась за своё. Кажется, Эмилиана Торрини [27] ей тоже не пришлась по вкусу. А вот старые хиты группы «АВВА» она сопровождала ровными спокойными лучами. Жаль только, что этих хитов я знала не очень много, но лампочка в этом плане была непривередливым слушателем, она прощала мне маленькие вольности вроде «ла-ла-ла, one chance in a lifetime, ла-ла-ла-ла».

Я пела уже несколько часов напролёт. Так мне, по крайней мере, казалось. После «The winner takes it all» (Лесли всегда включала эту песню, когда страдала от любви) я по второму разу затянула «I wonder». При этом я ещё и танцевала изо всех сил, чтобы не замёрзнуть. После третьего повтора «Mamma mia» я уверилась на сто процентов, что Гидеон не появится.

Вот чёрт! Значит, я могла всё-таки снова пробраться наверх в кабинет, вместо того, чтобы прозябать в этом подвале. Я постаралась вспомнить слова песни «Head over heels», а когда я запела «You’re wasting ту time», он вдруг появился перед диваном.

Я оборвала песню на полуслове и посмотрела на него с немым упрёком.

— Ты почему так поздно?

— Могу представить, как долго тянулось для тебя это время.

Его взгляд оставался таким же холодным и странным, как и прежде.

Он подошёл к двери и подёргал за ручку.

— Ты хотя бы догадалась никуда не уходить. Ведь в любую минуту мог появиться я.

— Ха-ха, — сказала я. — Ты шутишь?

Гидеон прислонился спиной к притолоке.

— Гвендолин, со мной уж, пожалуйста, побереги силы, не надо прикидываться невинной овечкой.

Я не смогла вынести его холодного и колючего взгляда. Зелёный цвет, который я так любила, сейчас совершенно преобразился. Он стал каким-то неестественным, похожим на желе из киви, которое иногда давали в школьной столовой.

— Ты ко мне так… несправедлив! — лампочка снова замигала. Ей, наверное, захотелось снова услышать мои перепевки «АВВ’ы». — У тебя случайно не найдётся лампочки?

— Тебя выдал запах сигарет, — Гидеон переложил фонарик из одной руки в другую. — После того, как ты ушла, я немного полистал Хроники Хранителей и сопоставил факты.

Я вздохнула.

— Что же тут такого ужасного? Я просто немножко покурила!

— Нет, ты не курила. Не так уж ты и хорошо врёшь, как тебе кажется. Где ключ?

— Какой такой ключ?

— Ключ, который ты получила от мистера Джорджа, чтобы разыскать в 1956 году своего дедушку, — он шагнул ко мне. — Если ты достаточно умна, то ключ уже спрятан где-то здесь в лаборатории, а если нет — он всё ещё при тебе, — Гидеон подошёл к дивану, схватил подушки и одна за другой швырнул их на пол.

— Так, здесь его нет.

Я уставилась на Гидеона в полной растерянности.

— Мистер Джордж не давал мне никакого ключа. Правда! А что касается сигарет…

— Это были не только сигареты. От тебя пахло ещё и сигарами, — сказал Гидеон ледяным голосом. Он оглянулся и на мгновение задержал взгляд на груде стульев, составленных у стены. Мне снова стало холодно, а лампочка, будто бы разделяя напряжённость ситуации, замигала ещё чаще.

— Я просто… — нерешительно начала я.

— Что? — подчёркнуто дружелюбно спросил Гидеон. — Ты выкурила ещё и сигару? После трёх «Lucky Strike»? Ты это хотела сказать?

Я молчала.

Гидеон нагнулся и посветил фонариком под диван.

— Мистер Джордж записал тебе пароль дня на листке бумаги или ты выучила его наизусть? И как ты прошла мимо стражников, когда возвращалась обратно в подвал, если о тебе нет ни малейшего упоминания в вечернем отчёте вахты «Цербер»?

— О чём ты говоришь? — сказала я. Мне нужно было бы изобразить возмущение, но вместо этого собственный голос предательски задрожал.

— Вайолет Пурпельплюм — какое странное имя, не правда ли? Тебе оно, случайно, не знакомо? — Гидеон снова выпрямился и посмотрел прямо на меня. Его глаза стали теперь ядовито-зелёными.

Я медленно покачала головой.

— Вот интересно, — сказал Гидеон. — А ведь она — подруга вашей семьи. Когда я случайно упомянул её в разговоре с Шарлоттой, та сказала, что миссис Пурпельплюм постоянно дарит вам шарфики, которые очень кусаются.

Ох… Опять эта противная Шарлотта. Могла бы она хоть раз придержать язык за зубами?

— Нет, неправда, — упрямо сказала я. — Кусачие шарфики попадаются только Шарлотте. А наши всегда очень мягкие.

Гидеон облокотился о диван и скрестил руки на груди. Фонарик светил в потолок, с которого, всё ещё нервно подрагивая, падал свет лампочки.

— В последний раз спрашиваю: Гвендолин, где ключ?

— Мистер Джордж не давал мне никакого ключа, клянусь тебе, — сказала я голосом, полным отчаянья, пытаясь предотвратить надвигающуюся катастрофу. — Он вообще здесь ни при чём.