Замуж с осложнениями. Трилогия (СИ) - Жукова Юлия Борисовна. Страница 70

Потом начинаются сборы. Азамат мечется, надо ли ему вещи паковать, и Алтонгирел советует оставить пока — чтобы не сглазить. Дескать, не говори гоп. Я решаю тоже последовать его совету: во-первых, страшно лень шевелиться, а во-вторых, пусть лучше Азамат почувствует лишний раз, что я с ним заодно, куда он, туда и я, и прочие сентиментальности. Общение у нас не клеится, тем более что капитан бегает по всему кораблю, разбирается, что выгружать, а что оставить из трофеев, рассчитывает премиальные (у них заведено перед прилетом на родную планету делить оставшиеся бюджетные деньги между собой, на случай, если кто-то пропустит следующий вылет) и занимается прочими с виду полезными делами. Мне быстро надоедает путаться под ногами, так что я снова сажусь вязать и постигать путь смирения. Ничего, немножко осталось. Сегодня вечером все решится.

Второй пилот все еще валяется у меня в кабинете, но лечить там больше нечего. Рука у него ожила, омертвевшая кожа слезла. Я выдаю ему крем с витаминами, пластырь и выписываю восвояси. Все-таки удобная штука эта их регенерация — быстро выздоравливают. Потому, наверное, и медицина такая чахлая, что спрос невелик.

Азамат вызывается сам посадить корабль, и первый пилот покидает мостик с напускной галантностью, дескать, пожалуйте, Азамат-ахмад, все для вас, не буду мешать воссоединяться с родиной. Я же, наоборот, решаю, что норму по смирению на сегодня выполнила — по крайней мере до визита к Старейшинам, — и нарушаю уединение супруга под предлогом, что никогда в жизни не видела, как звездолет садится на планету. Это, кстати, правда: земные машины слишком большие, их вообще не сажают, а до поверхности добираются на шаттлах размером с маленький самолет.

Экраны-иллюминаторы показывают мне со всех сторон горы. Слева от нас за них уже начинает заходить солнце. Мне кажется, что оно немного странной формы, и, присмотревшись (благо экран не передает настоящей яркости), я понимаю, что солнца там два, большое и маленькое, они просто так близко расположены, что сливаются в одну фигуру.

— У вас два солнца? — спрашиваю я прежде, чем вспоминаю, что Азамата лучше не отвлекать.

— Да, — отвечает. Как ни удивительно, но он, кажется, успокоился. — Мы их называем Солнце и Присолнышек. Он удобный, за полсуток как раз описывает полный оборот вокруг большого солнца. Легко время определять.

И правда удобный. Я немедленно проникаюсь уважением к этой неразумной звездочке, которую угораздило закрутиться вокруг другой.

Итак, вокруг нас плоскогорье, а за ним еще чуть-чуть видна какая-то зелень — и это в первые дни весны.

— А там сейчас холодно? — внезапно озадачиваюсь я. До сих пор как-то не задумывалась об этом, а тут ведь одеваться придется… А у меня теплая одежда-то есть вообще? На Гарнете меньше двадцати двух в принципе не бывает.

— Там градусов двести восемьдесят по Кельвину, — задумчиво отвечает Азамат, аккуратно выводя ручку манипулятора, чтобы мы продолжали ровненько снижаться. В атмосфере-то ветер, все дела…

— А… в Цельсия не переведешь?

Он даже поворачивается, чтобы смерить меня насмешливым взглядом, потом жмет на что-то, и в углу экрана высвечивается табличка: «Температура у поверхности 283К».

— Значит, десять, — снисходительно переводит мне Азамат. — Вот уж не штука посчитать.

— Я никогда не помню, сколько вычесть надо, — отмазываюсь. — А вы всегда по Кельвину считаете?

Мало мне было градусников с Фаренгейтом, ага…

— Кто на инженера не учился, вообще не считает в градусах. А при строительстве кораблей в кельвинах удобнее мерить.

Мы продолжаем спускаться, я уже различаю на склонах редкие деревца, что-то хвойное. Однако в блузочке в десять градусов не выйдешь, придется что-то искать. Со вздохом оставляю Азамата рулить и отправляюсь одеваться.

Перекопав шкаф, прихожу к выводу, что из теплого у меня только дареные меха, которые я все сложила в один общий мешок, потому что доставать в ближайшее время не планировала. Но не знаю… На плюс десять… в мехах… Да и вообще, а вдруг Старейшинам не понравится, решат, что выпендриваюсь… Нет, надо это все согласовать.

И я снова иду приставать к Алтонгирелу. Интересно, он когда-нибудь будет от меня бегать, как я от него раньше?

Духовник уже закончил паковаться, сидит на чемоданах, смотрит на меня с немым вопросом в глазах, почему меня в детстве не утопили.

— Пойдем, подберешь мне, что надеть, — непреклонно сообщаю я.

Он закатывает глаза, но идет. По дороге ворчит, что, дескать, я неспособна усвоить простые истины, сказали же, что мои хлопоты ничего не изменят. Угу, знаем-знаем, в школе вон тоже говорили, что формы нету, поэтому приходите, в чем хотите. А потом: джинсы — дурной тон, а на трениках коленки пузырями, иди переодевайся в приличное. Нет уж, я своим представлениям о приличном давно не доверяю.

Как выясняется — правильно делаю. Первым номером Алтонгирел категорически запрещает мне надевать тамлингское платье.

— Ты землянка, вот и одевайся, как землянка!

— А зачем подчеркивать мою крутизну? — удивляюсь. — Мне казалось, в этом как раз вся проблема…

— Ты меня позвала, чтобы спорить? Надевай земную одежду, только не штаны, я тебя умоляю, Старейшины ведь пожилые люди, могут и помереть от такой радости…

Перекапываю шкаф второй раз и раскладываю на кровати все наличные юбки. В конце концов Алтонгирел однозначно указывает на синюю годе. Потом аналогичным образом мы подбираем блузку. В итоге я собираюсь щеголять в водолазке и вязаном блейзере. Вроде бы все эстетично, но я начинаю чувствовать себя старой девой…

— Теперь самое интересное, — говорю. — У меня нет никакой верхней одежды.

— А что, все меха ты выкинула? — мягким, исполненным ненависти голосом спрашивает Алтоша.

— Нет, вот они в мешке, но я не знаю, что из этого можно носить…

Духовник деловито вытряхивает содержимое мешка на кровать третьим слоем и принимается копаться в разноцветных чужих шкурах. Вспоминаю, как Азамат тогда про готовку говорил… зарезать, ошкурить… надеюсь, мне не придется это наблюдать, не говоря уж о том, чтобы самой… Я рыбу-то живую не беру никогда.

— Во-от оно, — радостно восклицает Алтонгирел. — Я же помню, что Азамат брал что-то подходящее.

— А ты с ним ходил, что ли?

— Часть времени, — уклончиво отвечает духовник. Держит передо мной пальто за плечики. Коричневая кожа, короткие широкие рукава, подбитые мехом, длиннющее, и ниже колена тоже сплошной мех.

— Это для запекания ног? — спрашиваю.

— Это чтобы сидеть мягко было, идиотка, — миролюбиво сообщает Алтонгирел, вешая пальто на спинку кровати. — Говорил же, на полу, на коленках сидеть придется.

Ну ладно, будем считать, что это он обо мне позаботился. А еще лучше — что это был Азамат. Дальше я получаю строгую инструкцию надеть оба хома и «не выпендриваться», не хамить Старейшинам и ему в их присутствии, не упоминать, что работаю, и вообще всем своим видом выражать, как я хочу быть хорошей женой, что бы это ни значило. Ни на одно собеседование на работу я никогда так не готовилась.

Прибредаю обратно на мостик, с непривычки волоча ноги под тяжестью настоящей кожи и меха, когда Азамат как раз только-только нас посадил. Сквозь атмосферу все всегда медленно ползают, не знаю уж, почему.

— Как ты благородно выглядишь, — говорит он мне с огоньком в глазах. Похоже, на смену нервам пришел азарт. В данной ситуации это хорошо. — Пошли на выход.

— Понесешь мой хом до места? — прошу. — А то, я боюсь, карман оторвется.

— А что ж ты маленький-то?..

— Алтонгирел сказал оба.

— А, ну если Алтонгирел сказал…

Все эти мелкие разговорчики кажутся мне последними попытками зацепиться. Вроде как с одного корабля на другой переброшена пара канатов, а между ними место пустое, вот и пытаемся его паутинкой затянуть, чтобы хоть что-то было. Внезапное внимание к детали: а как он вот это слово произносит, с какого конца начинает строить фразу, какими жестами себе помогает? Как выбившиеся из косы пряди елозят по воротнику куртки, в какую сторону стоптаны ботинки, совсем ли черные глаза или все-таки можно отличить зрачок от радужки?..