Знакомые незнакомцы. Мир в прорези маски - Осинская Олеся. Страница 71

Со временем все наладилось. Благодаря Дару я смогла чувствовать аудиторию, научилась делиться с людьми эмоциями, начала играть первые роли. Мои дела пошли в гору, и я совсем забыла о муже. Прошло еще три спокойных и относительно счастливых года. Затем… — Мариам замолчала и отвернулась, чтобы я не успела заметить блеснувшие в уголках глаз слезы. — В восточном крыле театра начался пожар. Моя мать как раз находилась там — помогала с декорациями. Отец бросился ее спасать. Театр почти не пострадал, огонь потушили, прежде чем он переметнулся на основное здание. Но мои родители погибли. — Молодая женщина прервалась на несколько секунд, достала из шкафчика тонкий батистовый платок и нервно скомкала его. — На этом беды не закончились. На похороны приехал Горт. Все это время он провел вдали от столицы и, как оказалось, не знал, что я прима театра.

Здесь надо кое-что объяснить… По нашим законам замужняя женщина практически является собственностью своего мужа. И не имеет почти никаких прав. Думаю, даже если мужчина убьет свою жену, то сможет оправдаться перед судом — мол, та чем-то не угодила. В общем, когда Горт узнал, что я стала зажиточной дамой, он забрал все мое имущество. Нам с ребенком пришлось переехать в театр, поскольку дом мой муж продал и жить стало негде. Но этого ему оказалось мало. Он явился к директору театра и потребовал, чтобы весь мой заработок пересылали ему. Господин Форстан вначале отказался, Горт передал дело в суд и выиграл. Перед отъездом муж зашел «попрощаться». Попросту он меня изнасиловал. Вскоре после того, как он уехал, я поняла, что снова жду ребенка.

Я не знала, на что жить. К счастью, директор вошел в мое положение и предложил вести двойную бухгалтерию. Часть моего заработка списывалась на какие-то расходные нужды театра. На эти деньги я и жила. Это позволяло сводить концы с концами. Позже у меня появился еще один заработок. Смерть родителей и очередное предательство Горта сильно подкосили меня. И… не берусь утверждать точно, но, думаю, от потрясения у меня инициировался еще один Дар. В какой-то момент мне безумно захотелось рисовать. Будто наваждение — я рисовала, и рисовала, и рисовала… Каждую свободную минуту. Кроме того, я поняла, что могу видеть истинную сущность человека… и показывать ее на бумаге. Не знаю, как вам объяснить. Однажды господин Форстан случайно увидел мои картины — он и подал мне идею, что их можно продать. Вначале я скептически отнеслась к этой мысли, но затем она меня захватила. Мне приходилось заботиться о сыновьях, а картины сулили выгоду, о которой не знал бы Горт. Мне не хотелось рассказывать окружающим о еще одном Даре. Мной и так уже интересовалась церковь… Тогда я нашла человека, разбирающегося в искусстве. Вы представить себе не сможете мое удивление, когда он купил абсолютно все нарисованные мной картины! Я подписала их псевдонимом Мариам Лисс.

— Мариам Лисс?! — От неожиданности я выронила из рук пустой стакан. К счастью, тот всего лишь мягко прокатился по ковру. Я подобрала его и недоверчиво уставилась на актрису: — Вы Мариам Лисс?

Моя реакция была вполне оправданной. Работы этой художницы в самом деле появились на выставках несколько лет назад и неизменно пользовались спросом. Картины поражали своей гениальностью. Теперь я поняла, что она имела в виду, говоря, что может видеть истинную сущность человека. Каким-то образом автору и на картинах удавалось передать больше, чем мог увидеть человеческий глаз. Последний раз, около полугода назад, две ее работы появились на закрытом аукционе, куда я ходила вместе с Бертой. Одна называлась «Обманчивая невинность»: милый белокурый юноша полулежал на цветочной поляне, вертя в руках ромашку и мечтательно улыбаясь. Это было только первое впечатление. Через какое-то время начинало казаться, что его глаза смотрят зло и ненавидяще, улыбка искажена в оскал, а руки по локоть обагрены кровью… Но стоило на секунду отвернуться или проморгаться… и снова перед тобой идиллическая картинка юношеской безмятежности…

Вторая картина изображала нищую оборванную женщину, сидящую на грязной полутемной мостовой и вызывающую брезгливость и неприязнь. Однако присмотришься, и в голове возникает другая картинка — молодая блистательная актриса-кокетка в вызывающем алом платье, смеющаяся и флиртующая с толпой поклонников. Название полотна — «Былая слава».

Интерес к картинам также подогревала таинственность, окутывающая имя художницы. Никто не знал ни ее настоящего имени, ни кто она и откуда.

— Неужели вы обо мне слышали? — удивленно посмотрела на меня Мариам.

— Конечно, вы весьма популярны в Исталии. Последняя картина — «Былая слава» — была продана за двадцать тысяч лейров. И я думаю, она того стоит.

— Двадцать тысяч! — Женщина потрясенно всплеснула руками, а широко распахнутые глаза с неверием уставились на меня. — Я за нее получила… около ста пятидесяти, если считать в лейрах, и была уверена, что это огромная сумма. Неужели кто-то станет платить за картины двадцать тысяч?

Мариам поднялась с кресла. Похоже, ей хотелось пройтись, осмыслить услышанное… Тоскливо осмотревшись и поняв, что здесь и шагу ступить некуда, чтобы не угодить в цветочные заросли, женщина снова села.

— Ну да ладно, я позже об этом подумаю. Это все предыстория. Сейчас я перейду к тому делу, ради которого я вас пригласила. Мои сыновья подрастали. Сейчас старшему Вилли десять, младшему Кларсу шесть. За прошедшие годы вновь все наладилось. Исключением стало только то, что я до сих пор жила в театре и теперь старалась не показывать, что у меня есть сбережения, опасаясь возвращения мужа. Я начала думать, что он совсем о нас забыл. И вот несколько месяцев назад Горт вернулся. Ему срочно нужны были деньги. Много денег… Думаю, он крупно проигрался. Он сказал, что заберет детей, если не помогу. Я отдала все, что скопила за последние годы. Но этого оказалось мало. Более того, я совершила огромную ошибку. Горт понял, что я могу заработать больше, чем он полагал. Он снова подал в суд и отобрал детей. На слушании дети плакали, жались ко мне и просили, чтобы их не забирали. Судья и сам был бы рад их оставить… Но по закону права есть только у мужа. Теперь, чтобы увидеть мальчиков, мне надо платить ему, и платить много. Последний раз я их видела почти месяц назад…

Мариам не выдержала и разрыдалась. Расправила скомканный платок и закрыла им лицо. Несколько раз она порывалась продолжить, но спазмы в горле не давали говорить. Наконец она подняла красное заплаканное лицо:

— Они так сильно похудели, словно почти ничего не едят. И одеты были в ту же одежду, в которой еще из дому уходили. И… я подозреваю, что он их бьет… Я не знаю, что делать. Я совершенно отчаялась… Но сегодня у меня появилась надежда. Я вам уже говорила, что вижу в людях больше, чем говорят мои глаза. И вот, на спектакле я заметила вас и вдруг ясно поняла, что вы мне сможете помочь. Не знаю как, не знаю почему — просто знаю. Верю. Пожалуйста! Пожалуйста, скажите мне, что я не ошиблась!

Я сидела и раздумывала над сказанным. Рассказ меня поразил — я бы взялась помочь и без денег. Но как? Особенно учитывая обстоятельство, что Мариам из Отана. Я даже не представляю, как туда попасть…

— Скажите, а вы не думали просто избавиться от мужа? Я, конечно, не поклонник подобных решений, но нет человека — нет проблемы.

— Думала… Только ничего не выйдет. В случае смерти Горта, по его завещанию, опека над детьми переходит к родственникам мужского пола. Его родственникам, разумеется. От всех родственников не избавишься, простите за откровенность.

Я взглянула в полные надежды и ожидания глаза и без колебаний сказала:

— Конечно, я вам помогу. Только… я тоже пока не знаю как.

ГЛАВА 2

Вернувшись к себе, я задумалась… У меня было всего два дня, прежде чем театр уедет. Завтра вечером состоится последнее выступление, затем еще один день на сборы, и, наконец, следующим утром труппа отправляется обратно в Отан.

Пока ясно было только одно — Мариам с детьми надо как-то вывезти из страны. И основной проблемой оставалось то, что я очень мало знала об Отане. В данный момент я видела два доступных источника информации — сама актриса и Кир. Поэтому с самого утра отправилась наносить визиты.