Инферно Габриеля - Рейнард Сильвейн. Страница 125

— Джулианна, не надо делать то, чего тебе не хочется. Давай я сам свожу тебя на обед.

Джулия покачала головой:

— Пойми, Габриель, он пытается загладить свою вину. Он мой отец. Я не могу лишить его шанса.

Ответ Джулии раздосадовал Габриеля, но он решил не спорить с нею.

Ровно в шесть вечера Том Митчелл появился на крыльце дома Кларков. Он был в костюме и при галстуке, который нервно теребил рукой. Он не привык носить костюмы, а тем более галстуки. Но ради Джулии…

Ричард провел его в гостиную и занимал разговорами, пока Джулия собиралась.

Сборы происходили в комнате Габриеля. Сам он лежал на кровати и смотрел, как Джулия красит губы, смотрясь в зеркальце пудреницы.

— Ты действительно хочешь ехать на этот обед?

— Я не хочу подводить отца. Для него встреча со мной много значит. И потом, сегодня Скотт, ты и Эрон отправляетесь в какой-то клуб. Рейчел уговорила Ричарда сходить на новый чикфлик. Получается, я была бы обречена сидеть одна.

Габриель встал, подошел к ней и обнял за талию.

— Я бы не поехал ни в какой клуб. А со мной тебе бы не пришлось скучать. Я знаю, как развлечь леди. — Для большей убедительности он стал целовать ее за ухом. — Ты обворожительна. Просто обворожительна.

Джулия невольно покраснела:

— Спасибо.

— Смотрю, Рейчел нашла для тебя симпатичный шарфик. — Габриель потеребил кончик шелкового голубого шарфика от Эрмеса, который его сестра искусно завязала на шее Джулии, чтобы скрыть следы укуса.

— Это шарфик Грейс. Подарок Ричарда.

— Ричард любил баловать Грейс. Особенно в Париже.

— Ты пошел в него, — сказала Джулия, становясь на цыпочки и целуя его в щеку.

— Подожди до Флоренции.

— Кстати, а в какой клуб вы поедете? Надеюсь, стриптиза там не будет?

Габриель изобразил на лице полное недоумение:

— Неужели ты думаешь, я поехал бы в такое место?

— А куда отправляются мужчины, когда они одни?

— Скажи, Рейчел одобрила бы такую «экскурсию»? — спросил он, найдя самый убедительный аргумент.

— Нет.

— А теперь скажи: неужели ты думаешь, мне это надо? — (Джулия отвела глаза и не ответила.) — Зачем мне куда-то ехать и смотреть на каких-то женщин, когда самая прекрасная в мире женщина почти каждую ночь делит со мной постель? — спросил Габриель, нежно целуя ее в щеку. — Единственная женщина, которую я хочу видеть обнаженной, — это ты.

— Погоди, разве я тебя об этом спрашивала? — засмеялась Джулия. — Кажется, я задавала немного другой вопрос.

— Я забыл. Возвращайся поскорее. Жду.

Поздно вечером, когда на первом этаже дома Кларков погас свет и все обитатели разошлись по своим комнатам наверху, Джулия в простой голубой ночной рубашке вошла к Габриелю. Габриель сидел в кровати и читал, подтянув колени к подбородку.

— Добро пожаловать, дорогая, — улыбнулся он, откладывая книгу на столик. — Ты из тех редких женщин, которые в любом наряде выглядят обворожительно.

Джулия отложила костыли и с удовольствием провела рукой по ночной рубашке:

— Спасибо, что съездил к отцу за моим чемоданом.

— Не будем о таких пустяках. — Габриель протянул руку и помог ей забраться в кровать. Он поцеловал ее и только потом заметил, что Джулия так и не сняла шарфик Грейс. Габриель потянул шарфик за один конец. — Почему ты не сняла его?

— Не хочу, чтобы ты глядел на мой шрам, — сказала она, опуская глаза.

— Не надо его прятать.

— Зачем тебе видеть это уродство?

Габриель посмотрел ей прямо в глаза, затем протянул руку и осторожно развязал шарфик. От взгляда Габриеля ее шея покрылась гусиной кожей. Габриель бережно переложил шарфик на ночной столик и стал целовать ее шрам.

— Джулианна, у каждого из нас есть свои шрамы. Просто мои скрыты внутри.

— Лучше бы их у нас не было, — прошептала она. — Жаль, я не пришла в твою жизнь без единого шрама.

Габриель печально вздохнул:

— Тебе нравится живопись Караваджо?

— Очень. Больше всего я люблю его «Принесение в жертву Исаака».

— А мне всегда нравилось «Уверение Фомы». У Ричарда в кабинете есть репродукция. Сегодня я смотрел на нее.

— Эта картина… странная она какая-то.

— Ты права. Воскресший Иисус является Фоме, а тому нужно вложить перст в рану Спасителя, чтобы удостовериться. Какой глубокий смысл.

Джулия не впервые слышала о глубоком смысле этой картины, но ни раньше, ни сейчас не могла его постичь. Спорить с Габриелем ей не хотелось, и она просто промолчала.

— Если ты будешь ждать, пока исчезнет твой шрам, то можешь прождать всю жизнь. Шрамы никогда не исчезают бесследно. Это я понял, глядя на картину Караваджо. Шрамы могут зажить, и мы можем забыть о них на некоторое время. Но они не исчезают бесследно. Даже Иисус не смог избавиться от шрамов, — добавил он. — Если бы я понял это лет десять назад, то многое было бы по-другому. Я бы не доставлял огорчения ни Грейс, ни всем остальным. Если бы эгоизм не застилал мне глаза в этом году, я бы не посмел так обращаться с тобой в сентябре и октябре. — Он прокашлялся. — Я только надеюсь, что ты простишь мне шрамы, которые я оставил в твоей душе. Их много.

Джулия крепко обняла его и поцеловала:

— Я давно простила тебя, и не только за эти шрамы. Давай не будем больше говорить о них.

Некоторое время они лежали молча, потом Габриель все же решился спросить, как прошла ее встреча с отцом.

— Он плакал, — смущенно ответила Джулия.

Габриель едва не подавился. «Том Митчелл плакал? Не верю».

— Сначала он начал ворчать на меня за учиненный в доме разгром. И тогда я подробно рассказала ему, как все происходило, пока не подоспел ты. Потом рассказала, как унижал и оскорблял меня он. И тут мой отец заплакал. На глазах у всех посетителей ресторана. — Джулия покачала головой. — В общем, я тоже не удержалась.

Габриель откинул ей волосы, чтобы лучше видеть ее лицо.

— Прости.

— Я рада, что поехала с ним на обед. Я наконец смогла сказать ему все. А он слушал. Возможно, впервые в жизни он прислушивался к тому, что говорит ему дочь. По крайней мере, он пытался меня услышать, а это уже большой шаг… А потом мы говорили о тебе. Отца интересовало, давно ли мы встречаемся.

— И что ты сказала?

— Сказала, что мы знакомы давно, но очень долго не виделись. Еще я сказала, что ты… мне нравишься. Рассказала, как много ты успел для меня сделать.

— А ты рассказала отцу, какие чувства у меня к тебе?

Джулия слегка покраснела:

— В подробности я не вдавалась. О Флоренции вообще умолчала, но сказала, что я тебе нравлюсь.

Габриель нахмурился:

— Сказала, что ты мне нравишься? Неужели, Джулианна, тебе больше нечего было сказать?

Джулия пожала плечами:

— Он мой отец. Для него все это сентиментальная чушь. Его волновало, покончил ли ты с наркотиками, перестал ли ввязываться в драки и буду ли я у тебя единственной женщиной.

Габриеля передернуло.

Джулия стиснула его в своих объятиях.

— Я сказала ему, что люди меняются, что теперь ты образцовый гражданин, а со мной обращаешься как с принцессой. И еще добавила, что не заслуживаю тебя.

— Ну зачем же врать? — усмехнулся Габриель, целуя ее лоб. — Это я не заслуживаю тебя.

— Чепуха.

Они еще немного повыясняли, кто кого недостоин, перемежая свои аргументы поцелуями. Потом Габриель снял очки, погасил свет и сказал, что хорошим девочкам и не слишком хорошим мальчикам пора спать.

Он погружался в сон, когда услышал шепот Джулии:

— Я люблю тебя.

Он не ответил, думая, что эти слова она произнесла во сне. Джулия тихо вздохнула и закрыла глаза, собираясь перевернуться на бок. И вдруг его рука обняла ее за талию и крепко прижала к груди:

— Джулианна Митчелл, я тоже тебя люблю.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Утром Джулия проснулась с ощущением приятного тепла около сердца. Шею обдувал не менее приятный ветерок. Открыв глаза, она увидела широкую ладонь Габриеля, обхватившую ее правую грудь. Джулия захихикала и сбросила его ладонь.