Инферно Габриеля - Рейнард Сильвейн. Страница 131

— Посмотри, у нас обоих есть шрамы. Наверное, ты прав: они не исчезнут. Но я твое искупление, Габриель. Моя жизнь — твой дар отцу, который мог бы навсегда потерять своего ребенка. Спасибо тебе.

— Какой же я лицемер, — хрипло произнес Габриель. — Упрекал Тома, называл его плохим отцом. А каким отцом был я сам?

— Молодым и неопытным. Ты дорого заплатил за свое пристрастие к наркотикам. Но ведь ты хотел, чтобы Майя родилась. Ты сам это говорил.

Габриель вздрогнул, потом также судорожно обнял Джулию.

— Дорогой, я понимаю: никакие мои слова не вернут Майю. Но быть может, тебя утешит то, во что верю я: сейчас твоя малышка ликует в раю. Я верю, что они с Грейс встретились. — Она вытерла слезы с его лица. — Я уверена: Грейс и Майя хотят, чтобы ты обрел любовь и прощение. Они готовы молиться за твое искупление и не считают тебя злодеем.

— Откуда в тебе такая уверенность? — прошептал Габриель.

— Ты дал мне эту уверенность. Тридцать вторая песня «Рая» из «Божественной комедии». Там описывается особое место, отведенное Богом для детей. «Ибо таковых есть Царство Небесное». [37] А в раю есть только любовь и прощение. Ни ненависти, ни злобы. Только покой.

Они снова обнялись и замерли… Джулия даже представить не могла главную тайну Габриеля. Незаживающая рана, которую он все эти годы носил в себе.

Однако как она ни старалась, ей до конца было не понять боль родителя, потерявшего любимого ребенка. Но она твердо знала: нельзя превращать жизнь в нескончаемое страдание за ошибки прошлого, какими бы тяжкими они ни были. Габриель достоин любви, и она поможет ему в это поверить.

Глядя на его заплаканное лицо, Джулия вдруг разгадала еще одну тайну Габриеля Эмерсона. За всеми фасадами прятался испуганный мальчишка, боявшийся, что никто не простит ему сделанных ошибок и не будет любить, невзирая на ошибки.

Она простит. Она будет любить.

— Габриель, у тебя есть более удобная мебель, чем этот стул.

Он рассеянно кивнул.

Джулия встала, взяла Габриеля за руку, подвела к дивану и заставила сесть, а сама включила камин.

Габриель скинул туфли и растянулся на диване, положив голову ей на колени. Джулия гладила его лицо и непокорные спутанные волосы. Габриель лежал, закрыв глаза.

— А где Полина сейчас?

— В Бостоне. Когда я получил наследство, то купил ей квартиру и выделил деньги на уход за нею. Пару раз она снова попадала в клинику. Но за нею надежно присматривают. Она даже пыталась продолжать учебу в Гарварде. Правда, надолго ее не хватило.

— Что с нею случилось в тот вечер, когда мы ужинали и она тебе позвонила?

Габриель наморщил лоб и не сразу сообразил, о чем спрашивает Джулия.

— Я же совсем забыл, что она звонила при тебе. Полина напилась, и ее машина попала в аварию. Она мне устроила по телефону настоящую истерику. Требовала, чтобы я немедленно прилетел в Бостон. Я помчался домой. Вообще-то, Полина редко звонит. Только когда ей что-то нужно или с нею случается очередная неприятность.

— Она тогда сильно пострадала?

— Я так думал. Помчался домой и уже собирался заказывать билет на ближайший рейс, но потом решил позвонить своему бостонскому адвокату. Тот навестил ее в больнице. Оказалось, все не так трагично, как она пыталась представить. Легкие ушибы, ссадины. Через день ее выписали. Что я мог сделать? Нанял еще одного человека, чтобы следил за нею. Сейчас она стала гораздо спокойнее, но время от времени у нее бывают срывы.

Возможно, все дело было в игре отсветов пламени. Возможно, на него так подействовала эта исповедь, но сейчас Габриель выглядел гораздо старше своих тридцати трех лет.

— Ты ее любишь? — спросила Джулия.

Габриель покачал головой:

— Я не считаю это любовью, хотя не могу сказать, что она мне совершенно безразлична. Стыдно признаваться, но даже интимная близость не сделала ее родным мне человеком. Однако я не вправе вообще забыть о ней. Ей больше не от кого ждать помощи. Родители далеко, и у нее с ними не все просто. Я был первопричиной ее бед. Скорее всего, детей у нее больше не будет. — Последние слова он произнес с заметной дрожью в голосе.

— И поэтому ты решил, что у тебя тоже не должно быть детей?

— Да. Око за око. Когда она рыдала у меня на руках, повторяя: «Мне уже не быть матерью», я принял решение. Врачи отказывались, убеждали меня хорошенько подумать, говорили, что я еще слишком молод и потом буду жалеть о содеянном. Но я все-таки нашел того, кто согласился. Как ни странно, это принесло мне некоторое облегчение. — Впервые за весь вечер Габриель погладил ей щеку. — Я рассказал Полине о тебе. Она всегда была ревнива, но она знает: я не в силах дать ей то, чего она хочет. Джулианна, ты должна понять: у меня давно нет и не будет никаких интимных отношений с Полиной, но она останется частью моей жизни. Иными словами, если ты по-прежнему…

— Да, Габриель, я по-прежнему тебя люблю. Ты поддерживаешь ее и помогаешь ей, если она попадает в беду. Такая позиция достойна лишь уважения.

— Поверь мне, Джулианна… я себя ни капли за это не уважаю.

— Может, теперь ты… расскажешь мне про свою татуировку?

Габриель сел, снял рубашку и швырнул на персидский ковер. Потом вновь положил голову на колени Джулии. В ее глазах было только принятие и сочувствие.

— Я сделал это в Бостоне, после того как прошел курс лечения.

Джулия снова нежно поцеловала дракона. Габриель вздрогнул, словно ее губы оцарапали ему кожу. Тогда она стала гладить ему волосы, надеясь, что это его успокоит.

— А что символизирует дракон?

— Дракон — это я. Это наркотики. Возможно, то и другое. Сердце — мое сердце, которое разбито. Майя навсегда останется в моем сердце. Возможно, ты подумаешь, что я тогда был не в себе, если решил испортить тело столь отталкивающей «памятной картинкой».

— Нет, Габриель. Я так не думаю. Это скорее… мемориал.

— Полина потеряла ее, когда была на пятом месяце. Мы тогда оба были не в себе и не смогли достойно похоронить Майю. Через два года я заказал ей надгробие. Оно в Бостоне. — Он порывисто поцеловал Джулии руку. — Но она там не похоронена. — Его голос исказился от боли.

— Габриель, она сейчас в раю, рядом с Грейс.

— Спасибо, — прошептал Габриель, и его глаза снова наполнились слезами. — Я сам нарисовал эскиз надгробия. Посередине — простой камень, а по бокам — фигуры ангелов. Мне хотелось, чтобы это было красиво.

— Я уверена: это очень красиво.

— Кстати, мемориал — это не только надгробный памятник. Часть мемориала ты уже получила. — (Джулия вопросительно посмотрела на него.) — Твой грант, выделенный фондом… Майи Полины Эмерсон.

— Прости меня. — Джулия смахнула слезинку. — Я тогда ничего не знала и еще пыталась вернуть эти деньги.

Габриель поцеловал ее в кончик носа.

— Любовь моя, я на тебя не сержусь. В те дни я еще многого не мог тебе объяснить. Мне это было очень важно. Я всего лишь хотел, чтобы ты приняла грант. Других, более достойных кандидатур я не видел.

— Я спрашивала у Рейчел насчет фонда. Она сказала, что ничего не знает.

— О Майе и Полине знает только Ричард. Грейс тоже знала. Остальные — нет. Мы решили: достаточно, если Рейчел и Скотт узнают лишь о наркотиках. И об этой татуировке никто не знает. Только ты.

— Меня сегодня очень испугала музыка Пуччини, — шепотом призналась Джулия.

— Мне эта опера показалась… вполне уместной.

Джулия покачала головой.

— Послушай «Мадам Баттерфляй», и ты поймешь, как я обращался с Полиной. Она столько лет искренне меня любила, а я не мог ответить ей своей любовью. — Габриель повернулся так, чтобы видеть глаза Джулии. — Я никогда не позволю себе обращаться с тобой как с бабочкой, которую поймал для собственного развлечения. Я не посмею оборвать тебе крылышки или сделать… предметом коллекции.

— Габриель, о чем ты говоришь? — поморщилась Джулия. — Я тебе верю и знаю: ты вовсе не Пинкертон из оперы Пуччини. — И в доказательство она целовала его до тех пор, пока у нее не перехватило дыхание.