На полпути к могиле - Фрост Джанин. Страница 69
Родни с Кости сидели за столом. Мать обожгла обоих взглядом, но промолчала. Для нее — вершина вежливости.
— Разбирайте комнаты для гостей: одна наверху, другая в подвале, — предложил Родни.
— Покажите мне ту, что в подвале, — сразу попросила я.
— Конечно. Идемте.
Я взяла мать под руку, и мы спустились по лестнице в подвальный этаж. Родни открыл нам гостевую комнату, полную пышных одеял и, главное, лишенную окон. Я подтолкнула мать внутрь:
— Как раз для тебя, мама.
Она бессмысленно уставилась на меня, когда я собралась уходить.
— Ты куда это?
— Наверх. К Кости. Доброй ночи.
Я захлопнула дверь и с мрачным удовлетворением проследила, как Родни запер ее снаружи. Тот факт, что у него имелась спальня в подвале с наружным замком, заслуживал внимания, но меня это не касалось.
В дверь изнутри сразу застучали:
— Кэтрин! Неужели ты…
— Завтра поговорим, мама, когда останемся вдвоем. Завтра. И не поднимай шума, а то у Родни аппетит разыграется.
Я не знала, насколько соответствует истине последнее предупреждение, но упырь, подмигнув мне, издал низкий горловой звук. За дверью мгновенно стало тихо.
— Спасибо, — шепнула я, — а то бы она всю ночь колотила.
Он с улыбкой провел меня наверх. Подвальную дверь тоже запер и многозначительно взглянул на меня:
— На случай, если она всерьез рассвирепеет.
Кости ждал меня во второй гостевой, и я сразу бросилась ему на шею, вдохнула его запах. Несколько минут мы так и стояли обнявшись. Я, эгоистка, хотела насытиться чувством, что он рядом. Да, я знала: ничего другого не остается, но, господи, как это было больно.
— Я же говорил, что мы переживем эту ночь, милая. А ты не верила.
— Да, — тихо отозвалась я. — Не верила. Но ты был прав, мы оба живы. Это главное. Для меня это важнее всего.
— Для меня важнее всего — ты.
Он опустил голову, коснулся губами губ. Я в ответ обвила его руками и прижалась что было сил. Я знала, что к утру буду в синяках.
— Что ты плачешь? — прошептал он.
Я вытерла слезы. Я их не замечала.
— Потому что… я не переживу, если с тобой что-нибудь случится.
Он поцеловал меня.
— Ничего со мной не случится. Обещаю.
Я тоже пообещала. Даже поручилась жизнью…
— Я хочу тебе сказать: несмотря на все, что было, я счастлива, что встретила тебя, — забормотала я. — Это был самый счастливый день в моей жизни. Если бы не ты, я бы и не узнала, как это, когда тебя любят, любят все в тебе, даже то, что ты в себе ненавидишь. Я бы прожила пустую жизнь под гнетом вины, а ты открыл мне целый мир, Кости. Я никогда не сумею отблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал, но я буду любить тебя каждый день до самой смерти.
Может, он вспомнит об этом, когда я сбегу. Может, он не возненавидит меня за то, что мне придется сделать.
— Котенок, — простонал он, увлекая меня к постели, — я только думал, что живу, пока не встретил тебя. Ты будешь любить меня до самой смерти?…
Как недолго…
Я проклинала каждый солнечный луч, издевательски проникавший в окно. Кости предупредил меня, что они с Родни уедут на несколько часов, чтобы окончательно подготовить все для нашего бегства. Уедут на машине Родни, а «вольво» оставят мне, на случай, если придется вызвать нас к ним. Теперь оставалось попрощаться, зная, что мы больше не встретимся.
Хозяйственный упырь готовил завтрак. Для меня и матери — оладьи и омлет. Она съела свою порцию под моим грозным взглядом, хоть и давилась каждым куском. Я из вежливости съела куда больше, чем хотелось. Аппетита не было вовсе, но мне не хотелось обижать Родни. Кроме всего прочего, я была благодарна ему за то, что он отложил на потом свой… обычный завтрак.
Когда Кости направился к выходу, я неожиданно для него бросилась за ним, обняла, спрятала лицо у него под подбородком. Я не могу тебя отпустить! Не могу! Еще немножко!
— Что такое? Я еще не уехал, а ты уже соскучилась?
Сердце у меня сжалось.
— Я всегда буду скучать без тебя.
Я говорила лишнее, но ничего не могла с собой поделать. Он поцеловал меня нежно до боли. Я обнимала его и отчаянно старалась сдержать слезы. Как это больно. Как я могу тебя отпустить? Как позволю тебе уйти?
«А как иначе? — возразила логичная часть моего существа. — Любишь его? Докажи. Спаси его».
Я решительно проглотила слезы. Лучше не оттягивать. «Ты же знаешь, что решила правильно. Он надолго переживет тебя и, в конце концов, забудет». Я оторвалась от него, легонько погладила по лицу:
— Дай мне твою куртку.
Даже в муках последнего прощания я не забыла загнать последний гвоздь в гроб. Кости встряхнул куртку, вопросительно поднял бровь.
— Вдруг нам придется вас догонять, — объяснила я. — На улице холодно.
Кости протянул мне линялую брезентовую курточку, в которой был вчера, когда устроил на дороге свалку из четырех десятков машин, и я сунула ее под мышку. Он напоследок тронул губами мой лоб, и я приготовилась закрыть за ним дверь.
«Ты это сделаешь. Отпустишь его. Ничего другого не остается».
— Береги себя, Кости… Пожалуйста… Береги себя.
Он улыбнулся:
— Не дергайся, милая. Ты и оглянуться не успеешь, как я вернусь.
Я в замочную скважину смотрела, как они отъехали, потом упала на колени, дав себе почувствовать всю боль разбитого сердца. Я плакала до рези в глазах, я задыхалась. Да, это гораздо больнее, чем раны от пуль.
Через двадцать минут я встала на ноги — уже другим человеком. Плакать было некогда. Меня ждала работа. «Играешь теми картами, какие тебе сданы», — говаривал Кости. Ну, я не зря родилась полукровкой, и теперь пора это доказать. Сюда, сюда, кровососы! Рыжая смерть ждет вас!
Я прошла к матери, заговорила тихо и отрывисто. Сначала главное:
— Одевайся, мы уходим. Слушай, я скажу тебе, что ты должна будешь говорить, и не дай Бог, если спутаешь хоть слово…
Вертолет завис над головами — большой механический жук в небе. Дон Уильямс упрямо пробирался на своем кресле по ухабам, а еще десять агентов рассыпались веером по периметру. В центре сцены была я, скрючившаяся над трупом Гасилы. Найти его оказалось несложно. Кости сказал, что оставил его в Сидар-Лейке. С моим обострившимся чутьем я унюхала его издалека. Теперь на разложившихся останках Гасилы красовалась брезентовая курточка, а серебряный нож нелепо торчал из спины.
Дон, и обезножев, оставался командиром.
— Это он? — спросил он, приблизившись.
— Он.
Дон хмуро разглядывал неопознаваемый труп:
— Остались одни кости.
Я тусклым голосом отозвалась:
— Забавно вы сказали. Его как раз и звали Кости.
Я вздрагивала под холодным ветром, обводила взглядом серый лес и промерзшую землю.
— Он мертв, так к чему такая спешка? Вы позвонили с сообщением, что, если мы не подоспеем в течение часа, вы уходите, потому что оставаться слишком опасно. Ну, сорок пять минут уже прошло, а он, похоже, никуда не делся.
Я встала, нависла над его инвалидным креслом.
— Потому что вчера он мне сказал, что прибывают вампиры, желающие сравнять счет после позавчерашней ночи. У Оливера были зубастые друзья. Команды на месте нет, а драться со всеми в одиночку я не могу. Я дорожу своей глоткой и не хочу пойти кому-нибудь на корм. Заберите отсюда меня и мать. Немедленно.
— И его заберем, — настаивал он. — Мы хотим изучить останки.
Я пожала плечами:
— Валяйте, изучайте, только поскорее. Вампиры чуют мясо за много миль. Если кто-то из ваших мальчиков останется здесь собирать шишки, он очень скоро станет солидной закуской.
Дон уставился на меня:
— С какой стати я должен тебе верить?
Я изобразила обиду, пригладила волосы:
— Потому что вы не такой тупица, каким кажетесь. И всех, кто вчера пострадал, тоже надо немедленно вывезти. Вампиры попытаются получить у них сведения, а я уверена, ваши агенты знают кое-что, чем не стоит делиться с неумершими.