Черный Янгар - Демина Карина. Страница 32

Я накладывала повязку, баюкала руку, уговаривала себя, что все происшедшее – случайность, которая больше не повторится. Я буду осторожна и…

И на следующий день я вышла к оврагу.

Забравшись под старую ель, чьи колючие юбки хоть как-то защищали от дождя, я легла и приготовилась ждать. Янгар появился после полудня.

Он спустился в овраг и, зачерпнув из ручья мутной воды, умыл лицо.

Ждал ли он моего появления?

Пожалуй.

Во всяком случае, мне хотелось так думать.

– Ты пришла, маленькая медведица, – сказал он, повернувшись ко мне. А ведь я считала, что ступаю бесшумно. – Я рад.

Он тряхнул головой, и косы зазвенели.

– Спускайся, – предложил Янгар и, улыбаясь, наблюдал за тем, как неловко я сползаю по пологому склону. Скользила мокрая листва. Да и сама земля, омытая многодневными дождями, превратилась в болото. Бурая глина липла к шерсти, и я со вздохом поняла, что отмываться придется долго.

– Смотри, что я принес. – Присев, Янгар вытащил из сумки сверток. – Ты же голодна, верно?

Не настолько, чтобы есть сырую печень. Я отвернулась и услышала тихий смех.

– Какая странная медведица! Тогда, может, это тебе придется по нраву?

Медовые лепешки? Тонкие, кружевные. В Лисьем логе их выпекали по праздникам или в честь возвращения отца. Старая повариха вытаскивала особый камень, гладкий и плоский, тонкий, как стекло. Этому камню, по ее словам, была не одна сотня лет, и он верой и правдой служил роду Ину. Камень клали на угли, и он раскалялся докрасна. А повариха лила на него тесто, чтобы в следующую секунду подцепить сухой лист лепешки пальцами. Стоило промедлить мгновение, и лепешка подгорала. Но повариха была ловкой, и листы выходили ровными, аккуратными. Я поливала их смесью меда, орехов и изюма.

– Угадал. – Янгар стащил лепешку и, свернув трубочкой, отправил в рот. – Знаешь, с тобой я начинаю ощущать вкус еды. Правда, Кейсо решит, что я сошел с ума, и, быть может, будет прав. – Ешь, маленькая медведица. – Из сумки появились пирожки с мясом. И зайчатина, в яблоках запеченная. Груши. Тонкие стебельки мятной травы, запах которой мне показался отвратительным.

Мы просидели до сумерек, я-медведица и мой сумасшедший муж, которому собственная жизнь была настолько безразлична, что он не боялся обнимать медведя. А еще Янгара, как и меня, терзало одиночество. Наверное, поэтому на следующий день он вновь вернулся.

И возвращался раз за разом.

Он приходил и, присев на темный, с бурыми прожилками камень, ждал меня.

Или я его.

Он говорил мне:

– Здравствуй, маленькая медведица.

А я улыбалась и касалась носом его щеки, стирая с нее капли дождя. И старая ель становилась приютом.

Что было в этих встречах? Ничего особенного. Минуты тишины, разделенные на двоих. Рука Янгара на моей голове. И моя голова у него на коленях.

Его рассказы.

Иногда – о пустяках. Погода. Дождь и сырость, которая тревожила старые шрамы, особенно переломы. Кости ныли, мешали спать. И Янгар лежал, разглядывая полог шатра, считал рубцы на коже. Всегда получалось другое число.

Порой он заговаривал о том, что видел. О чудесной стране Кхемет, которая скрыта за морем, пустыней и горами, о звероголовых богах ее и людях со смуглой кожей. И эти его истории походили на сказку. Но сказка становилась страшной, когда Янгар, забывшись, задумавшись, вдруг заговаривал о том, что было с ним. Он тут же спохватывался и обрывал рассказ.

– Мне повезло остаться живым, – обронил он как-то, вытягиваясь рядом со мной. – Это главное.

Мы лежали. Молчали.

С ним молчание было уютным, вот только…

Я знала, что однажды ему придется уйти.

Так и случилось.

Глава 20

Хозяин Севера

Ложе, укрытое драгоценными мехами лунных лисиц, было огромно. И возвышался над ним балдахин из аммарского бархата, золотой нитью расшитый. Рассыпались атласные подушки, упали на пол, на дорогие ковры.

И раб, повинуясь ленивому жесту, поспешил собрать их.

Вилхо был богат.

И скуп.

Раб подал стеклянный кубок, наполненный разбавленным вином. Слабый желудок Вилхо не принимал иного напитка. И печень его, которая вздулась, поднялась бугром, не всякую пищу выносила. К здоровью своему, с детства слабому, Вилхо Кольцедаритель относился весьма бережно.

Рабы помогли подняться, проводили в ванную комнату, опустили ленивое, рыхлое тело в горячую воду, куда уже добавили черный восточный бальзам. И Вилхо, смежив веки, позволил себя мыть. Сильные руки растирали нежное тело, массировали бережно, возвращая жизненные токи. И Вилхо чувствовал, как прибавляется сил. Все же нынешний день обещал быть тяжелым. Впрочем, все его дни были тяжелы.

Ему поднесли козье молоко, смешанное с соком сельдерея.

И вареную печень миноги.

Кашу из дикого злака, приправленную медом.

Три перепелиных яйца.

И кубок сладкого сбитня.

А еще крошечные безвкусные булочки с начинкой из трав. Их восточный лекарь, один из семи, живших при дворе, каждое утро выпекал самолично.

После завтрака Вилхо сменили рубаху. Свежая, из батиста, с вышивкой по воротнику, она была тонка. Поверх накинули нижнюю атласную, с длинными узкими рукавами. И еще одну, которая спускалась до колен. Подали шальвары. А домашние туфли пришлось сменить на другие – ноги опять опухли. И Вилхо нахмурил брови, выражая недовольство: разве не говорил он, что ступни требуется растирать с особым тщанием? И, спеша исправиться, рабыни массировали их – белые, мягкие, лишенные чувствительности.

Каждый палец разминали бережно.

Вилхо вздохнул: тяжело. И часу не пройдет, как вновь опухнут ноги, а в теле появится предательская ломота. И колени набрякнут, заколет в груди…

– Взгляните, господин, – поднесли зеркало, массивное, в серебряной оправе. Оно было столь тяжело, что четверо молодых рабов с трудом удерживали его. – Вы чудесно выглядите.

Старый слуга, который помнил Вилхо еще ребенком, поспешно смахнул со стекла невидимую пылинку.

Чудесно? Вилхо поморщился, сегодня он не был настроен на лесть. И что бы ни говорили, прекрасно сознавал, каков он есть.

Невысокий, уже с рождения измученный болезнями, которые сменяли друг друга, Вилхо всегда был склонен к полноте. Но под роскошным халатом не видно, сколь узки его плечи, а грудь велика и по-женски припухла. Скрыт тканью мягкий в складках живот и слабые руки, которые не способны удерживать оружие.

И не надо, есть те, кто удержат его за Вилхо.

Лицо его округло. И щеки пухлы, а рот мал. Да и нос невелик. Само личико детское какое-то, капризное. И Вилхо всерьез раздумывает, не примерить ли маску. Он слышал, что за морем есть земля, где повелители скрывают лица от народа, чтобы взгляды презренных не оскорбили тех, в ком течет кровь богов.

Хорошая мысль, дельная. И надо бы ее обдумать как-нибудь на досуге. Вилхо и думал, вынося щекотные прикосновения кистей к лицу. Краска холодила кожу, но к вечеру холод пройдет, а кожа покроется россыпью красных пятен.

Двое слуг подняли его с кресла, помогли перебраться в паланкин. Несли бережно, но Вилхо все же ощущал покачивание, которое вызывало приступы тошноты. Оттого и редко покидал он дворец – весьма утомительны были поездки.

– Что слышно? – спросил Вилхо, отняв от носа платок, пропитанный душистыми маслами. Ароматы их позволяли унять тошноту.

И Советники, облепившие паланкин, словно цыплята курицу, заговорили наперебой:

Янгхаар Каапо одержал новую победу, сжег три деревни Ину.

И захватил в плен старшего сына Олли, который, верно, уже мертв.

Ерхо Ину пошел по берегу и сровнял с землей рыбацкий поселок, над которым поднималось знамя Янгхаара. А еще его корабли пустили на дно морское ладью Каапо вместе со всеми людьми и грузом.

Поморщился Вилхо: устал он о войне слушать. А уж с ладьей… груз могли бы и снять.

Схлестнулись Ерхо Ину и Каапо на Берсеневой пустоши. И много людей полегло, но еще больше осталось. Щедр Каапо к своим воинам. И многие желают встать под его стяги, особенно те, кому иная судьба на роду написана. Всех берет Каапо: и вольных хлебопашцев, и охотников, и даже бывших рабов.