Если вы не в этом мире, или Из грязи в князи - Славачевская Юлия. Страница 7

— А у вас, значит, мужские штучки есть?

— Дык, есть, — нехотя признались мужики.

— И посмотреть можно, — продолжала я пробираться к сути.

— Че?.. Прям при свете? — испугались мужчины.

— А что, они у вас светобоязливые? Как вампиры? — изумилась я, ухихикиваясь. — Как солнце увидят, так сразу в норку прячутся?

— Че сразу в норку! — жестоко оскорбились похитители. — Просто господин граф предупредили, что ежели что… то он нас — того…

— Чего — «того»? — Мне была интересна моя степень нужности графу.

— Лишит потомства, — с тоскливым вздохом признались мужики, — будущего!

— А-а-а! — прониклась я. — Ясно. Это серьезная причина. Тогда, может, развяжете — и спокойно доедем?

— Ты нас, девка, уж прости, — покаялся второй похититель, — но у нас евойный приказ. Потерпи чуток. Скоро ужо будем на месте.

И мы снова запрыгали по дороге. Я и горшок. Под мой несмолкаемый аккомпанемент. В конце концов, у меня получилось хоть немного защитить лицо. Мокрые веревки ослабли от моего ерзания, и мне удалось чуть вытащить одну руку и прикрыть лицо, пригнув голову.

Ехали мы, ехали и наконец приехали… В смысле — наш караван прибыл к месту назначения. Я почувствовала, как бег животного замедлился и жеребчик, или кто там у них был под седлом, вскоре остановился. Меня осторожно сняли, перевернули личиком вверх (вот спасибо, благодетели! Горшок тут же наделся мне на лицо!) и потащили. Тащили минут десять гулкими коридорами, поднимаясь по лестницам. Я уж было подумала — задохнусь во цвете лет. Но не успела. Все же донесли.

Меня поставили на ноги и сдернули мешок. Факир был пьян, и фокус не удался! Горшок не улетел с мешком, а плотно оседлал мою голову, наподобие короны. А что? Я у себя в душе всегда королева!

— Почему она мокрая? — раздался мерзкий голос графа. — Что это?

— Это слезы! — радостно заявила я, щурясь на свет одним глазом, потому что второй открываться не хотел. Мир виделся сквозь неясную радужную пелену, меня мутило и качало. От моего костюма несло, будто от помойного ведра — прокисшей похлебкой, конским потом и еще черт знает чем. Внутри термоядерным комом опять начала разгораться лютая обида и злость.

— Так много? — поразился Алфонсус.

— А то! — возгордилась я. — И сейчас я немедленно кое-кому продемонстрирую, как именно страдала!

— Не надо! — протянул руки в жесте отрицания подтоптанный граф. — Давай по…

Я перебила:

— Надо, Фоня, надо! — настойчиво уговаривала его, стягивая с головы горшок и начиная постукивать по донышку наподобие тамтама. Ух-х! Ритм войны.

Граф отодвинулся, расширенными глазами глядя на приближающееся чудо, подтанцовывающее в нервной судороге.

Я обвела всех присутствующих безумным взглядом, запоминая дислокацию. Но Алфсуслик подстраховался и, кроме нас двоих, в кабинете никого не было.

— Аг-га! — обрадовалась я, умело отсекая мужика от двери.

— Алисия! — предупреждающе прикрикнул их светлость. Впрочем, очень неуверенно прикрикнул. Без огонька.

Я воодушевилась и метнула в него родной горшок, напевая:

— «В тропическом лесу купил я дачу,
Она была без окон, без дверей.
И дали мне в придачу к этой даче
Красавицу Мальвину без ушей». [3]

— Алисия, прекрати! — начал более мягко увещевать меня барин, шустро отпрыгивая и ловко уворачиваясь от летящих в него тяжелых подручных предметов.

— Я еще не все спела! — проурчала я. А что вы хотите? Похищенная женщина — это вам не шутка! — Тебе, зайчик мой, не нравится, как я пою?..

— Нравится! Очень нравится, — расцвел слащавой улыбкой граф, усиленно подлизываясь, что меня насторожило и обозлило еще больше. Когда такие, как он, вдруг подлизываются — жди для себя большой армагеддец! — Только присядь, золотко мое, давай поговорим.

Нетушки. «Эту песню не задушишь, не убьешь!» [4] Нас не подкупить такой фальшивой монетой.

— Щас! Непременно! — согласилась я, примериваясь к метательному снаряду системы канделябр. — Как токо допою — так сразу и поговорим. Подробно. Если от тебя что-то останется, прыткий ты мой!

Метнула, промазала и провыла:

«Одна нога была у ней короче,
Другая деревянная была,
Один глаз был фанерой заколочен,
Другим совсем не видела она».

— Девушка! — грозно заорал их светлость, который уже больше своей хитро… мудрой головушкой на фоне обоев не отсвечивал и благоразумно предпочитал отсиживаться в засаде под столом, пока гибло его бесценное родовое имущество. — Это может плохо кончиться!

А я продолжила развлекаться.

— Для тебя, мой птенчик, — точно! — парировала его угрозу.

— Почему для меня? — высунул любопытную голову граф из-под стола и тут же спрятался обратно, увидев фурию, вальяжно разлегшуюся на столешнице и поигрывающую ножом для вскрывания писем. — Я могу позвать слуг!

— Можешь, — не стала отрицать я очевидного. Зачем? — И они даже придут. И меня, как ни прискорбно, скрутят мигом… Вот только вот ТЫ потом всю жизнь будешь кричать очень тонким голосом и при желании сможешь выступать сопрано в хоре мальчиков. Это как раз я успею!

— Стерва! — обиделся Алфонсус.

— Суслик! — не осталась я в долгу.

— Деревенщина!

— Эксплуататор!

— Вот и поговорили, — надулся граф. Пустил «замануху»: — А у меня к тебе есть деловое предложение…

— Да-а? — проявила я необъяснимую склонность к милосердию. Как говорится, «только для вас и только сейчас — скидка на беседы с похитителями по цене два в одном!». — Ладно. Объявляю временное перемирие. Вылезай на переговоры.

Противник пока не решался. Умничка. Так и запишем: не по годам умен, легко поддается дрессуре.

Я обвела удовлетворенным взглядом разгромленную комнату, скромно заметив:

— Кабинет был оБделан в лучших традициях!

И насладилась скорбным стоном графа, созерцавшего разруху.

— Все так плохо? — решила для разнообразия побыть добренькой.

— Это был мой любимый кабинет… — грустно сообщил мне Алфонсус и высморкался в необъятный носовой платок с монограммой.

— Мда-а? — скромно устыдилась я. — А зачем в дорогое гостей пускаешь? Не все, как я, смирные, могут порой и в глаз дать.

— Лучше бы в глаз, — вздохнул мужчина и посмотрел на меня исподлобья, как будто прицениваясь: если меня продать, то покроет ли прибыль понесенные им убытки? От его пронизывающего взгляда засвербело в носу. Захотелось почесаться и заверить, что нет. За меня много не дадут!

— Дать? — вернулась к теме разговора.

— Чего? — как-то насторожился, даже скорее — испугался граф, незаметно отодвигаясь.

— В глаз, — невинно напомнила ему о его пожелании, надувая губы и делая их похожими на большой сковородник.

— Не надо, вот уж обойдусь без этого счастья, — отмахнулся господин, усаживаясь в кресло и предварительно смахнув на пол осколки антикварных статуэток, по которым я устроила стендовую стрельбу не менее антикварными тяжелыми бронзовыми подсвечниками. — Давай лучше поговорим о наших делах.

— Давайте поговорим… о ваших делах, — беззаботно согласилась с оратором, все еще сидя на столе и счищая с единственного платья прилипшую вареную репку. При этом во все глаза (второй глаз к тому времени открылся) пялилась на своего похитителя.

Напротив меня величественно восседал высокий худощавый мужчина в роскошном бархатном костюме а-ля «Генрих Восьмой».

На вид мозгляк, хотя его подбитые ватином плечи и широкие рукава частично скрыли этот довольно-таки существенный для мужского пола недостаток. Лицо породистое, узкое. Хитрые, близко посаженные глазки темно-карего цвета, маленькие и блестящие, вместе с узким подбородком и большим горбатым носом создавали картину мелкого грызуна. Ну, пасюка такого молоденького или мыши-переростка. На лице застывшее выражение ехидства.

вернуться

3

Автор не найден. Предположительно — образчик дворового творчества.

вернуться

4

«Гимн демократической молодежи мира». Слова Л. Ошанин.