Крестоносец в джинсах - Бекман Tea. Страница 51

Печальная весть мигом облетела лагерь. Облаченного в великолепный наряд Каролюса положили перед шатром, нескончаемой вереницей тянулись мимо ребята, отдавая последние почести своему королю. В изголовье тела положили цветы, в ногах поставили крест, а ребята все шли и шли, усыпая его цветами. Это зрелище надрывающей душу скорби стояло перед глазами Долфа весь день. Никто не вспоминал о еде, купании, рыбной ловле. Умер король в подлинном смысле этого слова, своему королю отдавали они дань любви и уважения, о нем лили безутешные слезы.

Долф обезумел от горя, он ушел подальше от шатра и оплакивал друга в одиночестве. Ребята не решались тревожить его.

Лучи заходящего солнца озаряли погребальную церемонию. Гроба не было, тело Каролюса просто обернули в его мантию, и баронские дети отнесли его к могиле, вырытой под сенью дерева-великана. Под пение псалмов тело, усыпанное цветами, на перевязи опустили в могилу. Долф, их новый король, первым должен был бросить горсть земли на груду цветов, но каких неимоверных усилий это стоило ему! Комья красновато-коричневой земли с глухим стуком полетели в могилу. На холмик, выросший сверху, ребята пересадили цветы, с корнями вырытые в поле.

Берто и еще несколько мальчишек смастерили крест из цельного куска дерева, на котором Леонардо вырезал латинское изречение. Дон Тадеуш приступил к молитве за усопшего. Это было погребение, достойное короля.

Сумерки опустились над лагерем, и ребята печально расходились, многие плакали, молились. Боязливо поглядывали они на Рудолфа, который упорно отказывался занять подобающее ему место в шатре среди знати. Когда отец Тадеуш напомнил ему о последней воле Каролюса, он лишь покачал головой.

— Король я или нет, мое место среди ребят.

Не хватало еще изображать короля перед тысячами одураченных детей. Пусть сами выберут преемника Каролюсу.

Ребята не понимали, почему Долф отказывается выполнить завещание маленького короля, а уж что такое выборы — они понимали и того меньше. Желая успокоить их, Долф пообещал наконец:

— Я буду вашим монархом, но не теперь. До тех пор, пока мы не освободим Иерусалим, я остаюсь одним из крестоносцев, таким же, как и вы все. Лишь после того, как мы завоюем священный город, вы можете почитать меня своим королем, но не ранее.

Объяснение удовлетворило детей.

Кончина Каролюса вызвала столь сильную скорбь, что порядок в лагере восстановился сам собой. Ансельм, который на протяжении всего пути вел своеобразный календарь, рассчитал, что к середине августа они достигнут Генуи, тремя неделями позже, чем он предполагал вначале, но, как он надеялся, не слишком поздно. Он снова принялся покрикивать на детей, поторапливая их, но они не протестовали: каждый мечтал о том дне, когда они увидят море, а вместе с ним и обещанное чудо. С таким настроением они вступили в гористую местность, сухую, неплодородную, скудно населенную. Как и прежде, они кормились охотой, рыбной ловлей да лесными ягодами. Охотниками теперь командовал Берто, стрелявший в цель не хуже Каролюса, но куда более рассудительный и осторожный.

Местное население пробавлялось разбоем, набегами на крестьянские дворы да поборами со случайных путников.

Детей они не тронули. Громадное число ребят, громко распевающих песни, надежная охрана, в которой под руководством Леонардо был наведен образцовый порядок, — все это отпугивало головорезов. Леонардо в буквальном смысле стоял над душой у часовых, как будто он не менее самого Ансельма или Николаса торопился достигнуть моря. Особенно странно повел себя Йоханнес: он перестал заходить в шатер, и, когда он, покачивая головой, плелся в хвосте колонны, по всему было видно, что его гнетет какое-то горе.

— Рудолф, — однажды обратился он к мальчику, — остерегайся Генуи.

Как ни подступал к нему Долф с расспросами, он больше не сказал ни слова. Нет, не одна только смерть маленького Каролюса печалила Йоханнеса, понимал Долф.

Йоханнес боится, но чего?

ДОЛГОЖДАННОЕ МОРЕ

«Завтра мы увидим Геную!.. Завтра мы выйдем к морю!..» Весть мигом облетела колонну, и ребята невольно ускорили шаг.

Николас, поддавшись общему нетерпению, быстро шел впереди в своей накидке, которая уже не сияла белизной, как в самом начале пути, но зато была перетянута расшитым драгоценными камнями поясом, с которого свешивался изящный кинжальчик в серебряных ножнах. Пояс Каролюса!

Долф полагал, что маленького короля похоронили вместе с принадлежавшими ему драгоценностями. Но Николас, очевидно, не устоял против искушения и присвоил себе кинжал. Долфу поступок бывшего подпаска показался детской выходкой, хотя, в общем-то, ему было все равно. Сколько бы ни наряжался Николас, напуская на себя важный вид, он оставался все таким же ничтожеством — вожака из него никогда не получится. Увешанный золотом и драгоценными камнями, он останется игрушкой в руках Ансельма, послушной марионеткой, безвольной и готовой унижаться.

Однако Долф недооценивал то впечатление, которое производил внешний вид на людей средневековья. Он и не подозревал, как много он потерял в глазах своих спутников, позволив Николасу увенчать себя знаками королевского достоинства.

«Генуя близко!.. Завтра мы будем в Генуе!..» Эта новость распаляла воображение детей, уверенных, что с песчаных отмелей Генуи им откроется Иерусалим на противоположном берегу моря. Наконец-то они у цели! Теперь оставалось всего-навсего дождаться, пока море отхлынет от берегов, и они с ликованием ворвутся в Белокаменный Город. Ох, ну и нагонят же они страху на нечестивых турок! Больше всех тараторил, конечно, малыш Тисс, готовый померяться силой с огромным медведем и сразиться врукопашную с десятью сарацинами.

Колонна неожиданно застряла. Слева от наезженного тракта угрожающе поднималась каменная башня, на вершине которой толпились лучники. Дорога была перекрыта: ребят поджидали всадники и воины с алебардами — передовые дозоры городской стражи. Не защищенная со стороны моря, Генуя другим своим концом примыкала к предгорьям, в которых находили приют многочисленные шайки бродяг и разбойников, и потому с этой стороны подходы к городу надежно охранялись. Генуя в эти дни слыла богатейшим, могущественнейшим и самым укрепленным из городов Средиземноморья. Никому не удавалось приблизиться к городу незамеченным. Внезапная остановка вызывала ропот недовольства среди охваченных волнением детей.

Вместе с Долфом Леонардо протиснулся вперед — дон Ансельм и Николас уже вели переговоры с командиром стражников. Изумленью Долфа не было пределов, когда он услышал, с какой легкостью мрачный монах объяснялся на тосканском наречии!

Долф по собственной инициативе уже несколько недель брал у студента уроки итальянского языка и все-таки почти ничего не мог понять. Леонардо пришлось взять на себя обязанности переводчика.

— В городе узнали о нашем приближении. Дож [20] не позволил впускать нас в город, крестоносцам разрешают выйти к морю, но только по другой дороге, которая ведет на берег у юго-восточной окраины города.

Детям было все равно, какой дорогой идти, лишь бы она привела их к морю, но Ансельм, как видно, разозлился и потерял всякое терпение.

— Генуя еще пожалеет об этом!

Он наговорил множество всякой всячины, призывая на город и его жителей громы небесные, и вел себя, словно уличный торговец, который норовит всучить покупателям второсортный товар. Стража была неумолима. Детям не будут чинить препятствий, пусть себе идут к морю, но Генуя отказывается принять их.

К спорящим приблизился дон Йоханнес, который вдруг удивил всех: он обнял командира стражников и сквозь слезы, струившиеся по щекам, проговорил:

— Господь да благословит тебя за это, добрый человек, а я буду каждый день молиться за тебя.

Ансельм наградил своего собрата увесистым тумаком, но тот продолжал:

— Нам вовсе ни к чему заходить в город, дойти бы только до берега моря — и мы будем счастливы.