Валькирия - Семенова Мария Васильевна. Страница 53

Я плавала между камышовыми островками, где стояли средь гибких стеблей пятнистые щуки, подстерегающие добычу. В таких озерках бывает крупная рыба. Как-нибудь наловлю раков и приду сюда с удочкой. Отыщу под берегом глубокую яму, раздразню вкусной приманкой чёрно-зелёного сома толщиной с потопленное бревно. Поспорю с ним, кто кого. Велета не привередничала, но рыбу любила страсть, а прежде всего копчёную, истекшую жиром в горячем ольховом дыму…

Я никуда не спешила, и рука, сперва болезненная и чужая, помалу размялась. Надо будет мужественнее держаться, когда меня ранят опять. Не так уж мне было больно, если подумать. Мы с Яруном однажды после метели нашли в лесу молодого весина, которому прижало ноги рухнувшим деревом, замёрзли ноги и затвердели, как две сосульки. Он уже не дышал почти, Молчан унюхал под снегом. Мы испугались тогда, но всё же хватило рассудка не отогревать у костра – положили на срезанные еловые лапы, бегом примчали домой. Мудрая мать Яруна от бабок знала, что делать. Закутала промёрзшие ноги толстыми одеялами, оставила отходить теплом вернувшейся крови…

Вот кто тяжких мук натерпелся, куда мне. Зато не остался хромым, лишь кожа с пальцев сбежала. А осенью мы гуляли на свадьбе: пошла за охотника пригожая девка…

Наплававшись вдосталь, я повернула к знакомой прогалине в камышах. Но когда я раздвинула кувшинки и подняла голову, нащупывая ногой дно, я увидела, что подле моей одежды сидел на травке Некрас.

Сидел и смотрел на меня, улыбаясь, и мне не слишком понравилось, как он улыбался. Вот протянул руку, приподнял вышитый край лежавшей рубахи. Начал рассматривать…

Любопытные маленькие колюшки тыкались в мою голую кожу, сразу взявшуюся пупырышками. Некоторое время я молча смотрела на Некраса, стоя по шею в воде. У него были русые волосы, и проглянувшее солнце горело в них цветом старого золота. Красивый малый и привык знать свою красоту. Сильный зверь, нечаянно побывавший в ловушке. И ни благодарности, ни благородства в тёмной душе. Только желание добычи: понравилось – схватил, поволок… Как Змей Волос невесту Перуна. И наплевать, что скажут о нём, он ведь не наш.

Мне стало холодно в тёплой воде, я уже прикидывала, полезет ли он за мною сюда. Наверное, всё-таки нет. Своей волею он нескоро в воду полезет… А одёжу унесёт, тогда как?

Я даже раскрыла рот молвить – нелепие творишь, уходи! Не молвила. А то сам не зрит, что нелепие. Такой не усовестится, проси не проси. Только смекнёт, что я испугалась.

Некрас смотрел на меня, склонив голову набок, и скалился, забавляясь. Ждал, верно, я буду краснеть и стыдиться, посулю выкуп за собственную одежду, захочу прикрыть себя водяными листами… Как бы не так. Не видать ему моего срама, не хвастаться.

Я нашарила ногами дно и молча вышла на берег. После воды тело обычно кажется отяжелевшим, но на сей раз я не заметила. Надумай Некрас взять меня за колено, я дралась бы свирепо, рука там, не рука. И насмерть, не как визжащая девка. Я ладонями обтёрла с себя капли. Подняла рубаху и продела голову в ворот.

– Кто подарил тебе воинский пояс? – спросил Некрас, улыбаясь. Я не ответила, и он продолжал: – Чья ты? Кто обнимает тебя, укладываясь на ложе?

Я опять не ответила. Натянула штаны, застегнула на животе пояс. Меча при мне не было, но в ножнах висел боевой нож. Пускай теперь тронет меня. Я пошла, не оглядываясь, назад по тропе. Некрас поднялся и пошёл следом.

– Я думал сперва, ты Нежаты. Лагодник он, Нежата.

Велик ли труд посадить крапивное семя? Я впервые подумала, а точно ли укачивало Нежату, может, вправду бездельничал, ленился грести. Нет, это Некрас хотел разозлить меня, пороча товарища, хотел, чтобы я взялась-таки отвечать. Лентяя воевода одёрнул бы. Между прочим, поглядела бы я на Некраса, будь здесь воевода.

А он продолжал, усмехаясь:

– Славомир, должно быть?

Я молчала, не ускоряя шагов, хотя побежать так и тянуло. Нет, бежать от него что от пса злого, тотчас укусит. Как обрадовалась бы я теперь Славомиру. Ох и оттрепал бы Некраса, любо подумать…

– А может, я пригожусь? Ты со мной возилась тогда, неужто не полюбился?

…Как же я, дура-девка, едва не сочла его за Того, кого я всегда жду. Как гадала, захочет ли улыбнуться!.. Лесную тропу затуманило перед глазами. Я шла, не оглядываясь.

Я ничего не сказала ему даже тогда, когда кончился лес и стала видна крепость. Нет уж! Я просто не буду знать его. Как воевода. Уж воевода-то не боялся. Ни Оладью, глядящего в спину, ни Морского Хозяина, сердитого за отнятое приношение… ни даже своих запретов, а хуже этих запретов я выдумать ничего не могла.

– Пойти, что ли, с вами в поход? – сказал вдруг Некрас. – Умён у вас воевода. Славно с таким!

Тем же вечером я увидела его подле Голубы, заглянувшей к нам в Нета-дун. Красавица Третьяковна фыркнула, когда он к ней подошёл, – кто, мол, ещё таков? Чуть позже они стояли рядком, Некрас что-то ей говорил и улыбался, Голуба же отворачивалась, но больше для виду и, как мне показалось, всё краем глаза высматривала – видит ли вождь. Решила, наверное, подразнить: не полюбил, может, хоть приревнует…

8

Скоро Голуба и девки наново вздумали затеять танок. Прежде, дома, я часто ходила покрасоваться, бывало – вела. Наш род уважали, да и сама я, дочь старшая, славилась не последней… Ныне – куда податься кметю с косой? К девкам пойти, ревновать вышитые порты? Погонят, станут щипать. Не драться же. А меж своими, дружинными, встать – опять сраму не оберёшься, когда начнут шутки шутить, избирать ласковых любушек… Совсем нейти? Скучно. Да и Велета будет вздыхать, решит – всё из-за неё.

Я устроилась подле мужей, но не совсем с ними, чуть в стороне. И видеть не видела, если косились. Я решила, что нипочём не позволю испортить себе праздника, не замечу смешков и подначек, ведь если не оборачиваться, всегда отстают, не раньше, так позже.

Нарядные славницы ходили туда-сюда в редколесье, друг за другом змеёй под медленную протяжную песню, важные, чинные, лишь щёки жарко горели. Не поднимали опущенных глаз и в стороны не моргали, а слова в таношной песне были чуть-чуть иные, не те, что знали у нас. Старые люди присматривали, согласно кивая, и среди них старейшина с воеводой. Вела же танок, конечно, Голуба, и её голос было слыхать среди всех остальных. Пёстрая змея послушно вилась следом за нею хитрым узором, кругами и петлями меж дерев, и хоть бы раз свернула противосолонь. Я понимала толк и могла оценить искусство Голубы. А плелось это кружево не лагоды ради, не на веселие парням-зубоскалам, покамест державшимся скромно поодаль. Не для них красные девки ходили долгую песню – на погляд троим могучим Сварожичам: Солнцу-Даждьбогу, Огню и самому Перуну, хозяину свирепой грозы. Когда-то в старину, очень давно, когда мать нынешних Богов была моложе, на земле тоже верховодили женщины, почти так, как теперь в весских домах. Вот отчего память рода чаще хранят всё же старухи, вот отчего, если просят мира и урожая, женская пляска куда получше мужской…

Людской праздник начнётся чуть погодя. Станут плясать уже все вместе, девки и парни. Выберут, кто кому мил, об руку разойдутся по лесу… Молодая любовь Богам от века по нраву.

Чужие ребята съезжались на кожаных лодках, пешком приходили за три дня пути. Случалось, спорили с нашими и друг с дружкой, даже сшибались, не умея смирить молодой ярости, так легко пенящей кровь. Правду сказать, нечасто сшибались. Нынче, однако, досталось уже разнимать Некраса с юным корелом, приехавшим на длинноногом лосе. Кто из них начал, я сама не видала. Блуд потом говорил, что вроде корел, сказавший – сперва обсохни как следует, потом на девок будешь глядеть… Наши воины метали друг другу худшие речи, сравнивая мужей. Любой, даже я, сумел бы отделаться шуткой, уберегая гневную силу для более достойного дела. Те, кого я звала побратимами, ведали, что впереди жизнь, не один сегодняшний день. А вот Некрас ответил мгновенным и жестоким ударом, сбил парня с ног. Это уже я сама видела и поняла: он не врал, называя себя воином. Он умел драться. Ахнули девки – иные от страху, иные и от восторга! Кмети немедленно разлучили задир, принялись вполголоса вразумлять. Белоголовый корел рвался из рук и рычал, как пёс на цепи, захлёбываясь болью и неотомщённой обидой. Некрас лишь смотрел на соперника волчьими шальными глазами и приглашающе улыбался, пропуская мимо ушей, что ему говорили. Тем дело и кончилось.