Любовник из фантазий - Кеньон Шеррилин. Страница 7

Только тут она сообразила, что как бы все это ни казалось дико для нее, для него все вышло еще хуже. Каково это, когда тебя выдергивают из привычного состояния и бросают бог знает куда. Просто ужасно.

– Ладно. – Грейс сделала своему нежданному гостю знак следовать за ней, а когда они оказались на кухне, открыла холодильник и позволила ему заглянуть внутрь.

– Выбирай. Что тебе больше нравится?

Вместо того чтобы присмотреть себе что-нибудь вкусненькое, Юлиан отвернулся от холодильника.

– У тебя не осталось пиццы?

– Пиццы?

Откуда он может знать про пиццу? Впрочем, они с Селеной говорили о еде и о том, что хорошая пицца запросто заменит секс.

Грейс покраснела.

– Ты нас подслушивал?

На его лице не дрогнул ни один мускул.

– Раб любви слышит все, что говорят рядом с книгой.

Она почувствовала, что еще немного, и ее щеки вспыхнут огнем.

– Нет у меня никакой пиццы, – буркнула Грейс. Сейчас ей больше всего хотелось засунуть голову в морозильник, чтобы остудить ее хоть немного. – Зато есть немного спагетти с курицей.

– А вино?

Она кивнула.

– Ладно, спасибо и на этом.

Его командный тон чуть не вывел Грейс из себя. Тоже мне Тарзан нашелся. Она терпеть не могла подобных разговоров.

– Знаешь, что, дружок, я тебе не кухарка. Будешь со мной так разговаривать, ничего, кроме овсяных хлопьев, не получишь.

– Овсяные хлопья? – Юлиан удивленно приподняв бровь.

– Ладно, проехали. – Все еще чувствуя раздражение, Грейс достала спагетти с курицей и приготовилась разогреть блюдо, в то время как Юлиан, сев за стол, стал пристально наблюдать за ней. Все-таки жаль, что у нее нет овсяных хлопьев.

– И как давно ты прячешься в этой книге?

Юлиан продолжал сидеть, словно статуя; никаких эмоций, вообще ничего. Если бы Грейс не знала правды, то решила бы, что он робот.

– Последний раз, когда меня призвали, на дворе стоял одна тысяча восемьсот девяносто пятый год.

– Да ладно! – Грейс быстро засунула блюдо с едой в микроволновку. – Тысяча восемьсот девяносто пятый? Ты это серьезно?

Он кивнул.

– А какой шел год, когда тебя поймали в эту ловушку?

По лицу Юлиана пробежала такая неудержимая волна гнева, что Грейс вздрогнула.

– Сто сорок первый до Рождества Христова по вашему летосчислению.

У нее округлились глаза.

– Сто сорок первый до Рождества Христова? Боже правый! Так, значит, ты действительно Юлиан Македонский из той самой Македонии?

Он коротко кивнул.

Грейс медленно закрыла микроволновку и включила ее. У нее путались мысли. Это просто невозможно, потому что такого не бывает никогда!

– А как тебя упекли в книгу? Кстати, у древних греков не было книг, верно?

– Изначально меня замуровали в манускрипт, который позже поместили в переплет, дабы защитить от тлена, – мрачно сказал Юлиан. – А что до причины проклятия, то всему виной мое вторжение в Александрию.

Грейс нахмурилась – для нее все это было лишено смысла.

– Разве наказывают за то, что кто-то вторгся в город…

– Александрия – это не город. Так звали девственницу для Приапа.

Все равно непонятно. Потерянная девственность и жизнь в заточении – что тут общего?

– Ты изнасиловал девственницу?

– Я ее не насиловал. – Юлиан встретился с Грейс взглядом. – Все было по обоюдному согласию, можешь мне поверить.

Да, ему явно не повезло – она видела это по его напряженному лицу. Возможно, ей стоит быть осторожнее в своих расспросах.

Когда Грейс поставила перед гостем дымящуюся тарелку и положила рядом серебряную вилку, нож, бумажную салфетку, а затем налила бокал вина, воздух наполнился божественным ароматом пищи. Все было приготовлено очень быстро, но после того как Юлиан услышал о поезде, фотоаппарате, автомобиле, граммофоне, ракетах и компьютере, он сомневался, что его хоть что-то может удивить. Да и вообще, он уже с давних пор ничему не удивлялся. Все его существование умещалось в несколько сотен дней, затерявшихся в столетиях, но даже в эти дни он должен был делать лишь одно – ублажать тех, кто призвал его. Если чему и научили его два минувших тысячелетия, так это наслаждаться теми немногими радостями, которые выпадали на его долю во время воплощения.

Помня об этом, Юлиан положил в рот спагетти и осторожно разжевал. Вкус оказался просто волшебным. Тогда он позволил ароматам курицы со специями вскружить себе голову. С тех пор как он ел в последний раз, прошла целая вечность, наполненная неутоленным голодом.

Грейс задумчиво смотрела, как Юлиан медленно, тщательно пережевывает пищу, и никак не могла помять, нравится ему еда или нет. Ее поражали его манеры за столом. Конечно же, ей никогда не удастся достичь такого совершенства. А как умело он придерживал спагетти ножом на вилке!

– Разве в Древней Македонии пользовались вилками? – не удержавшись, спросила она.

Похоже, Юлиан не понял.

– Прошу прощения?

– Мне просто любопытно, когда изобрели вилки…

Боже, что за вздор ты несешь! Лучше посмотри, какой он красавчик! Похоже, у тебя в доме ожила греческая статуя!

– Насколько я знаю, вилку изобрели где-то в пятнадцатом веке.

– Правда? Ты и там побывал?

Юлиан и бровью не повел.

– Где именно?

– В пятнадцатом веке, конечно! А при изобретении вилки ты не присутствовал?

– Нет. – Он вытер рот салфеткой. – В тот век меня призы вали четыре раза: дважды в Италию и по разу в Англию и Францию.

– Вот это да! – Грейс распирало любопытство. – За целый век ты, наверное, много всякого повидал?

– Да нет, не очень.

– Но уж за два-то тысячелетия…

– В основном я видел спальни, кровати и ванные.

Бесцветный голос Юлиана заставил Грейс замолчать на некоторое время, и он вернулся к еде.

– Значит, ты просто лежишь в книге, пока тебя кто-нибудь не призовет?

Он кивнул.

– А чем ты там – в книге, я имею в виду – занимаешься, чтобы скоротать время?

Юлиан пожал плечами, и она решила, что его мимический арсенал не слишком богат, равно как и словесный.

Подойдя ближе, Грейс села напротив него.

– Если верить твоим словам, то нам придется прожить вместе целый месяц. Может, ты облегчишь себе жизнь и поговоришь со мной?

Юлиан удивленно посмотрел та нее – он что-то не припоминал, чтобы кто-то разговаривал с ним, если не считать нескольких постельных реплик.

Грейс, бессознательно скрестив руки на груди, ждала.

– Знаешь, – Юлиан старался подражать ее манере изъясняться, – языком можно делать вещи гораздо интереснее болтовни. Например, ласкать твою грудь. – Его взгляд упал ниже. – Или что-то еще.

От его слов Грейс сначала пришла в замешательство, затем почувствовала возбуждение. Впрочем, как психотерапевт, она слышала и более странные вещи.

– Тут ты прав. Например, можно его отрезать, – сказала она, и удивление в его взгляде порадовало ее. – Но я из тех женщин, которые любят поговорить. Ты здесь для того, чтобы угождать мне, так ведь?

Юлиан кивнул:

– Так.

– Тогда рассказывай, чем ты занимался, пока был в книге?

Он посмотрел на нее взглядом, от которого ей стало не по себе.

– Это все равно что сидеть в саркофаге. Я слышу голоса, но ничего не вижу. Просто жду и слушаю.

Грейс поежилась, вспоминая, как однажды случайно заперлась в отцовском сарае для инструментов. Там было темно, и от ужаса она почувствовала, как воздух выходит из легких, а голова кружится от паники. Она кричала и колотила в дверь, пока не разбила руки в кровь. К счастью, в конце концов, мать ее услышала и выпустила на свободу. С тех пор Грейс иногда испытывала приступы клаустрофобии. Она даже подумать боялась о том, каково это – провести в таком месте несколько столетий.

– Как ужасно, – выдохнула она.

– Ко всему привыкаешь со временем.

– Неужели ты привык? – Почему-то Грейс не поверила ему. – И ты даже не пытался сбежать?

Юлиан бросил на нее красноречивый взгляд.